Андрей Волос - Победитель
Позванивая, погромыхивая, скрежеща колесами на частых стрелках, подолгу простаивая на разъездах в ожидании встречного, полупустой трамвай катился мимо деревьев и домов, мимо зеленных лавок и чайхан, где голые по пояс, загорелые мальчишки разбрызгивали воду на утоптанную, чисто выметенную глину, и мелкие радуги то и дело испуганно вспархивали из-под их быстрых рук; принимал на себя краткое касание тени и снова оказывался в ослепительном расплаве солнца; обгонял неспешных прохожих и озабоченных людей с тележками, ослов, навьюченных какими-то тюками и погоняемых бородатыми сартами, а то еще высокие арбы, влекомые понурыми клячами — на спинах их сидели такие же, как правило, понурые возницы в полосатых халатах…
Покусывая губы, Катерина невидяще смотрела в окно. Будто карты в пасьянсе, она так и этак раскладывала не вполне ясные смыслы, таившиеся в словах Антонины. Зачастила? — вот уж нет, вовсе не зачастила. Что ей в штабе делать? — наведывается раз в неделю в библиотеку, чтобы оставить две-три прочитанные книги и взять другие… сегодня везла два томика Чехова… честно сказать, читала она через силу, но самой ей хотелось верить, что помаленьку втягивается.
Антонина что-то другое имела в виду… неужели догадывается? Да откуда?!
Стало жарко, и Катерина даже оглянулась невольно, как будто и в самом деле совершала что-то недозволенное.
Господи, ну это же просто какие-то странные фантазии! Даже не мечты — разве она могла бы позволить себе о таком мечтать?! Всего лишь тени, блики, призраки воображения, растворяющиеся в первом луче света!
И все-таки, все-таки…
Когда это началось? Года полтора назад… праздновали десятилетие Революции…
Она пришла в синем платье с белым кружевным воротником, в белых туфлях из коммерческого магазина, в белой тюлевой шляпке. Торжественный митинг в штабе, в зале заседаний, начался в двенадцать, после демонстрации, а тех жен командиров, что не смогли присоединиться с самого начала, ждали к двум.
Они скооперировались с Антониной и позвали бабу Шуру, соседку через два дома, посидеть с детьми. Гринюшка не хотел оставаться с чужой бабкой и разорвал ей сердце криком, когда они выбегали из дома. Трамвай, как на зло, почему-то не ходил, да еще и дождь собрался крапать, будто специально для них норовил показать характер — то, бывает, и в декабре его не дождешься, а то на тебе — Седьмого ноября! Заполошно озираясь — не пропустили ли чего главного, — влетели в здание. Запыхавшаяся Катерина шумно выпростала из газетного свертка туфли, со стуком попадавшие на цементный пол, скинула боты и, просительно улыбнувшись, сунула их за стол дневального красноармейца, тоже, видать, ошалевшего от праздничной суматохи, а потому ничем, кроме насупленного взора, недовольства своего этой непростительной вольностью не выразившего.
А из зала несся шум и музыка! Уже младшие командиры частью сдвинули к стенам, частью вынесли за двери ряды деревянных кресел, уже горланили веселые голоса, гукал и рассыпался колокольцами чей-то смех, уже крутилась граммофонная пластинка и летели чудные звуки фокстрота «Люба»!
— Любовь наве-е-еки!.. — негромко подвывала Антонина, прыгая на одной ноге, чтобы скинуть ботинок. — Да чтоб тебя! Любовь с тобо-о-о-ою!..
Катерина выглядела Трофима и замахала рукой:
— Троша! Троша!
Увидев ее, Трофим было мимолетно улыбнулся, но тут же помрачнел и насупился. Он не любил, когда она красила губы и глаза; да и вообще — когда она, его Катерина, появлялась на людях; свел брови, неожиданно крепко взял за руку.
— Трофимушка, любимый! — зашептала Катерина на ухо. — Ну что ты, что ты! Ну ведь праздник сегодня!.. Ну перестань!.. Талончики у тебя?
Возле стены выстроились в линию столы, накрытые разнокалиберными скатертями, где за талончик можно было получить на выбор бокал игристого вина или стаканчик водки, а также бутерброд с сыром (говорили, что сыр Примаков велел в самой Москве заказать, тут-то приличного сроду не водилось) и пирожное.
— Нет, нет, мне вина не надо! — отмахнулась она. — Ты сам пей, а мне свое пирожное отдай, ладно?
И она была совершенно счастлива — счастлива тем, что сегодня праздник и весело, и что музыка не прекращается, и что все танцуют, и что сама она красивая, и что мужчины бросают на нее быстрые взгляды, и что она с Трофимом, и что он такой высокий и сильный, и что она так сильно любит его, и что все, все, все хорошо и даже прекрасно!..
Когда сменили пластинку и зазвучал новый тур, она увидела Антонину. У ее партнера фокстрот знатно получался, ничего не скажешь, — вел ловко, мелким скользящим шагом, искусно чередуя быструю семенящую поступь и плавные размашистые шаги. Катерина видела его спину. Антонине, похоже, нравилось — то-то она все время смеялась. Катерина повернулась было к Трофиму, но в эту секунду кто-то из командиров, галантно перед ней извинившись и вдобавок неожиданно подмигнув, заговорщицки отозвал его в сторону. Она догадалась — мужчины затеяли где-то добавочную выпивку. Музыка на время смолкла, и вдруг из шума, гама, движения, смеха и каких-то восклицаний снова выплыло улыбающееся Антонинино лицо со словами:
— Ой, Виталий Маркович, спасибо!.. Да вы разве не знакомы? Это Катерина Князева!
Давешний Антонинин партнер резко наклонил голову и даже, кажется, щелкнул каблуками. Он был в полевой кавалерийской форме, сидевшей на нем плотно, без люфта.
— Здравствуйте, — сказала она, улыбаясь.
Не весьма великого роста, коренастый, круглолицый, с по-детски пухловатой верхней губой и аккуратными, но чуточку оттопыренными ушами, с каким-то особенным рисунком неспокойных ноздрей, этот подтянутый человек лет тридцати смотрел на нее теплым и внимательным взглядом серо-зеленых глаз, в которых жило неуловимое выражение взрослости, что ли… серьезности?.. значительности?.. Во всяком случае, его взгляд вызвал в ней смутную тревогу, мгновенное смятение. Его лицо вообще показалось ей таким неожиданным, как если бы его обладатель был представителем какой-то совсем иной, неслыханной человеческой породы, для которой непривычно ясная печать одухотворенности является не исключением, а нормой.
Сейчас глаза лучились приветливостью, но взгляд их ясно давал понять, что приветливость, радость, расположение не могут явиться заменой или хотя бы даже уступкой некоторым иным качествам этого взгляда и этого человека.
— Примаков! Знакомьтесь!
Катерина внутренне ахнула и тут только приметила три ордена Красного Знамени на его груди.
— Ах, Князева? — мягко повторил комкор, протягивая руку. Растерянно помедлив, она тоже протянула занемевшие, ставшие бесчувственными пальцы. — Жена Трофима Князева? Вот уж рад познакомиться! Очень рад! Мы ведь прежде не виделись?
