Василий Аксенов - Московская сага. Война и тюрьма
– Где бываю? – изумилась Вероника.
– В Кремле, – пробормотал он.
Прелесть вдруг неудержимо и с некоторой прелестной вульгаринкой расхохоталась:
– Oh, yes! We’re quite frequent here! The Kremlin dancing hall! Oh, no, my colonel, I’m joking! This is my first visit here, very first! First Kremlin ball, haha![9]
– Первый бал Наташи Ростовой? – сострил Тэлавер и очень обрадовался, что так удачно и находчиво сострил по-русски.
Вероника еще пуще расхохоталась:
– Скорее уж Катюши Масловой!
Тэлавер пришел в полнейший восторг: великолепный обмен литературными, «толстовскими» шутками с романтической русской аристократкой!
– Вам, кажется, нравится Толстой, мадам Градова?
Прелестница совсем уже развеселилась:
– Мне нравятся толстые намеки на тонкие обстоятельства!
Этот «изыск» даже и до Кевина Тэлавера с его русской Пиэйч-Ди[10]не совсем дошел, однако он просиял, поняв, что его партнерша – а почему бы так прямо с ходу не сказать «избранница»? – обладает сильным чувством юмора и легким, жизнелюбивым характером.
Вокруг самозабвенно плясало атлантическое камарадарство по оружию. Оказалось, что в смежном зале накрыты были столы для артистов, а среди них немало оказалось и премиленьких партнерш.
– Видите, какие балы умеет закатывать дядя Джо, – сказал Рестону Жан-Поль Дюмон.
– С таким умением ему место в «Уолдорф-Астории», – проскрипел неисправимый антисоветчик. – Мажордомом в бальном зале, не находите?
Француз в ужасе отшатнулся.
На эстраде в это время феерически гулял по клавишам советский еврей Саша Цфасман. Рядом с ним свистел, заливался виртуозный кларнетист. Пьеса в ритме джиттербага называлась «Концерт для Бенни» и посвящалась американскому еврею Бенни Гудману.
– Геббельс тут бы сдох на месте! – предположил полковник Тэлавер.
В паузе вокруг запыхавшейся Вероники собралось блестящее разноплеменное общество, один был даже в чалме, генерал из жемчужины Британской империи, Индии. Вот уж, насамделе, звездный час! Воображала ли она когда-нибудь в бараке, особенно однажды, когда три курвы таскали ее за волосы – я ей сикель выжру, суке! Спас Шевчук. Ногами расшвырял вцепившихся оторв. Повел в медчасть. На обратном пути трахнул в снегу за кипятилкой. Воображала ли она тогда, что будет вот так сыпать направо и налево английскими фразами, и даже свой школьный французский припомнит, а все вокруг, настоящие джентльмены, будут ловить эти фразы и восхищенно им внимать? Беспокоило немного присутствие на периферии молодого советского генерала с загадочно знакомой, кавказской внешностью. Он, кажется, мало понимал по-английски, но зато был весьма чуток к русскому. А впрочем, пошли бы они подальше, все эти «чуткие»: все изменилось, война все старое переломала, Россия теперь двинется к демократии! Вот как странно может переломаться народное горькое выражение «кому война, а кому мать родна!».
– Скажите, джентльмены, – по-светски обратилась Вероника к присутствующим, – это правда, что в Германии запретили перманентную завивку?
Присутствующие переглянулись и засмеялись.
– Откуда вы это взяли, Вероника? – спросил Тэлавер.
Вероника пожала плечами:
– Мне муж сказал. Он где-то вычитал.
– Значит, маршал Градов интересуется не только танками? – ловко тут вставил какой-то англичанин.
Тэлавер положил ему руку на плечо:
– Между прочим, друзья, вопрос вполне серьезный. Я недавно был в Стокгольме и читал нацистские газеты. Вот как обстоит дело. После поражения под Куpском и высадки наших войск в Сицилии в Германии, как известно, была объявлена «тотальная война». В рамках этой кампании по всему рейху на самом деле – Вероника права – были запрещены приборы для завивки. Все для фронта, так сказать, все для победы, экономия электричества! Тут, однако, вмешались некоторые романтические обстоятельства. Киноактриса Ева Браун, по слухам, близкий друг фюрера, обратилась к нему с просьбой не лишать арийских женщин их излюбленных машин, из-под которых они выходят еще большими патриотками. Фюрер как романтический мужчина – вспомните эти снимки в пальто с поднятым воротником, – конечно, не устоял перед этой просьбой. Перманенты были возвращены с одной оговоркой: категорически запрещалась починка завивочных машин!
– Какая грустная история, – неожиданно сказал индус.
– А как в России делают перманент? – спросил Жан-Поль у Вероники.
– Вопрос не ко мне, мон шер, – бойко ответила она. – Мои сами вьются. Волны Амура. Не знаю, почему они не вьются у порядочных людей?
Я погибаю, подумал Тэлавер, я просто погибаю в ее присутствии.
– Ну что ж, – вздохнула она. – Пора возвращаться в расположение Резервного фронта.
Тэлавер повел ее обратно к маршальской части стола.
– Вы мне дадите, Вероника, хотя бы один, хотя бы самый маленький шанс вас снова увидеть? – тихо и серьезно спросил он.
Она посмотрела на него уже без светского лукавства и тоже понизила голос:
– Я живу на улице Горького наискосок от Центрального телеграфа, но... но в гости вас, как вы, надеюсь, понимаете, не приглашаю.
Ему захотелось тут же нырнуть в словари, чтобы отыскать там слово «наискосок».
После окончания банкета уже на лестнице маршала Градова с супругой догнал стройный генерал-майор кавказской наружности.
– Никита Борисович! Вероника Александровна! Я весь вечер верчусь перед вами, надеюсь, что узнаете, а вы не узнаете!
– Кто же вы, генерал? – холодно спросил Никита. Вероника мельком глянула на него, сообразив, что маршал крайне удивлен колоссальным нарушением неписаной субординации: какой-то генерал-майоришка напрямую, да еще по имени-отчеству, обращается к нему, человеку из первой дюжины.
– Да я же Нугзар Ламадзе, а моя мама Ламара и ваша мама Мэри – родные сестры!
Никита сразу переменился.
– Кузен! – вскричал он, охватил Нугзара за плечи, потряс. Глянул на погонные значки. – Ты, значит, в танковых войсках?
Нугзар хохотал, счастливый:
– Да нет, Никита, это просто небольшая маскировка, ну, понимаешь, для союзников! Я вообще-то в органах, но... – он добавил гордо: – Но в том же чине.
Никита снова переменился, сощурился презрительно:
– Ага, вот по какому пути ты пошел...
Нугзар замахал руками:
– Нет, нет, Никита, не думай, я не из этих... – понизил голос, сыграл глазами, – не из ежовцев... Просто, ну ты ж понимаешь, так жизнь сложилась...
– Какого же черта, Нугзар, ты в органах гниешь, когда такие события происходят? – строго сказал Никита, как будто он только и делал, что думал о судьбе Нугзара, который «в органах гниет». – Твое место на фронте! Ну, иди хотя бы ко мне, на Резервный! Хоть бы даже и по вашей части, а все-таки на фронте! Захочешь, танки дам, поведешь в атаку! Ну, хочешь ко мне начполитом?
