Татьяна Устинова - Кредит доверчивости
— У меня… там… — я кивнула на кухню, — Ниагарский водопад из статуи Свободы…
— Чего у тебя, Лен? — не поняла Натка.
— Я потом перезвоню, — пробурчала я и отключилась, хотя вопрос ареста сестры Тишко и заявление на него в полицию, наверное, должен был волновать меня больше, чем потоп.
Никита, не разуваясь, быстро прошел на кухню и, задрав голову, присвистнул.
— М-да… А я тебе краску решил подарить для потолка. Цвета топленого молока.
Я понюхала букетик фиалок.
Они пахли свежестью и надеждой на более счастливую жизнь — с ремонтом, душевным покоем и… новыми соседями.
Никита принес таз из ванной, пристроил его под монотонной капелью и, засучив рукава, тряпкой стал собирать воду.
Я попробовала представить на его месте Троицкого и улыбнулась.
— Смешно? — заметив мою улыбку, спросил Никита, продолжая орудовать тряпкой. — А я, между прочим, в цирк вас хотел позвать, с Сенькой…
— Сенька с Наткой, — вздохнула я. — Она его в последнее время ни на шаг от себя не отпускает. А мне цирка и дома хватает.
Говоров в последний раз отжал тряпку, отбросил ее в угол и решительно направился к выходу.
— Ты куда? — без особого интереса спросила я.
— На кудыкину гору, — буркнул он, захлопнув за собой дверь.
Я принялась изучать инструкцию к краске, мелким шрифтом набранную на этикетке. Она обещала «плотную укрывистость, экологичность и долговечность красочного покрытия».
В прихожей хлопнула дверь, вернулся Говоров.
— Мне никто не открыл, — сообщил он.
Мы помолчали минуту — я, продолжая читать этикетку и стараясь не зареветь, он — словно собираясь с духом, чтобы что-то сказать.
— Хорошая краска, спасибо, — сказала я наконец. — Надеюсь, когда-нибудь пригодится.
— Слушай, переезжай ко мне. — Никита произнес это так буднично, будто предложил чаю попить. — Правда, переезжай… С такой соседкой ловить нечего, — кивнул он на потолок.
— А с тобой… — я пристально посмотрела ему в глаза. — С тобой что мне ловить?
Он смутился, отвел взгляд и отошел к окну.
— Извини… — Говоров потарабанил по подоконнику пальцами. — Я не подумал. Со мной действительно ловить нечего. Никаких перспектив, одно разбитое корыто.
Он покосился на таз, в который с размеренностью метронома капала вода, и, чеканя шаг, пошел к выходу.
— Никит, я совсем не то хотела сказать…
Ответом мне стала с грохотом захлопнувшаяся дверь.
Я действительно не то хотела сказать. Я пошутила… По-дурацки, но пошутила.
Я бросилась догонять Никиту, но у двери остановилась.
В конце концов, почему Троицкий только для того, чтобы со мной поужинать, предлагает замужество, а Говоров хочет, чтобы я к нему переехала, не уточнив, на каких основаниях…
Я развернулась и побрела в комнату.
Привычно набрав номер аварийной службы, я довольно скандально сообщила, что у меня потоп, и если в доме немедленно не начнется капитальный ремонт — «уж поверьте, я знаю, что с этим делать»…
Через неделю у нас начали менять трубы, проводку и красить стены в подъезде. Наверное, это не имело никакого отношения к моему звонку — просто время пришло, — но мне почему-то казалось, что это моя заслуга.
Никита не звонил и не приходил. В суде я его тоже не видела.
За эту неделю я вдруг поняла, что готова переехать к нему безо всяких на то оснований. Во всяком случае — юридических.
Мне достаточно того, что я думаю о нем каждый день…
А одну фиалку засушила между страницами «Вестника РГГУ», как старорежимная барышня.
* * *Они сидели за стеклянной перегородкой вдвоем — Влад и его сестра Ольга.
Приставы охраняли их, словно опасных преступников. Впрочем, преступниками они еще не были, следствию предстояло доказать это в гласном открытом судебном процессе. Презумпция невиновности распространялась на всех. Для Лены, несмотря на обязанность судьи быть объективной и беспристрастной, это было очевидно, но по-человечески свой вердикт она уже вынесла: «Виновны!»
У Натки, напротив, явно теплилась надежда на то, что произошло какое-то досадное недоразумение и ее Влада вот-вот освободят. Она не растаяла, даже когда Тишко и Максимову ввели в зал суда и, запустив в стеклянную будку, сняли с них наручники, выставив усиленный караул.
Наташка старалась не смотреть на Влада, но постоянно чувствовала на себе его сверлящий, пристальный взгляд.
— У него еще совести хватает пожирать тебя глазами! — тихо возмутилась Лена, впервые присутствовавшая на суде как зритель, а не как судья.
Еще в зале в качестве вольных, но равнодушных слушателей сидели Таганцев и Говоров, а также журналисты, потому что процесс был открытым и в какой-то степени показательным. Председательствующий судья Таранов вынес такое определение еще в предварительном заседании, разрешив присутствовать всем желающим СМИ.
Нате почудилось — с нее кожу сдирают, когда в зал вошел оператор с камерой.
С одной стороны, да — аферистов надо разоблачать публично, чтоб другим неповадно стало, но в этой истории было столько личного, столько сокровенного и болезненного для Натки, что у нее от этой «показательности» защемило сердце.
Таганцев, сидевший позади, ободряюще тронул ее за плечо.
Говоров, войдя в зал, подмигнул — держись, мол, — и присоединился к журналистам, сидевшим с диктофонами и блокнотами наготове.
Кажется, с Леной у них произошел какой-то конфликт, потому что сестра сделала вид, что не замечает Никиту.
Справа сидела Ася — алый цвет губ, высокие шпильки и глубокое декольте словно усиливали ее торжество — уж она-то на Тишко смотрела в упор, насмешливо и вызывающе.
Другие пострадавшие девушки выглядели скромнее, а некоторые из них и вовсе — потерянно и несчастно. Всех их во время расследования признали потерпевшими, и теперь им предстояло выступить на стороне обвинения, высказать свои претензии в суде.
Жертвы Ольги Максимовой казались смущенными. Как же, их — мачо и сердцеедов — развели как глупых мальчишек. Впрочем, из семерых только два тянули на мачо, остальные выглядели как примерные семьянины, в первый и единственный раз «сходившие налево». Теперь и они проходили как потерпевшие от мошеннических действий сестрицы Влада.
Ольга откровенно усмехалась, глядя на них.
— Девчонок еще можно понять, — словно читая Наткины мысли, проворчал сзади Таганцев. — Но мужики-то… У этой стервы сто пятьдесят девятая статья на лбу крупными цифрами написана…
— Прошу всех встать! Суд идет! — прервал его тираду голос секретаря.
Из судейской комнаты в зал в черной мантии вошел Игнат Аркадьевич Таранов — высокий, сухощавый, с глазками-буравчиками, под взглядом которых, как утверждала Лена, говорили правду самые отъявленные, самые опасные преступники.
![Анатолий Землянский - После града [Маленькие повести, рассказы]](/uploads/posts/books/237651/237651.jpg)
