Иосиф Шкловский - Эшелон
Я уже давно приметил в толпе веселящихся участников совещания Манагадзе, который по сходящейся спирали кружился вокруг меня. Наконец, он подошел вплотную и прошептал:
— Неужели это правда?
Я равнодушно пожал плечами:
— Можете не сомневаться!
Он по той же спирали стал от меня удаляться. Спустя некоторое время Манагадзе повторил свой маневр:
— Неужели Вы не шутите?
Я с негодованием от него отвернулся. В третье свое прохождение по хорошо проторенной орбите он, уже освоившись со сногсшибательной новостью, спросил:
— А кого назначили вместо него?
Я, конечно, не имел об этом ни малейшего понятия. Тем не менее я нагло ответил:
— Мне называли какую-то грузинскую фамилию, но я их плохо запоминаю.
— Шеварднадзе? — радостно выдохнул мой московский сослуживец.
— Кажется, да — соврал я, хотя до тех пор никогда не слыхал эту ныне знаменитую фамилию.
— Очень хороший, очень умный человек!
— Вполне возможно, — закончил я наш необычный диалог.
Через несколько лет, в ожидании вечно капризничающего лифта в своем родном Институте Космических исследований, я стоял рядом с Манагадзе. Про давешний эпизод в Тбилиси я уже успел забыть — мысли были устремлены на мой 7-й этаж, где меня уже ожидали представители некоей дружественной организации.
— Вы не собираетесь в Тбилиси? — очень вежливо спросил меня Манагадзе.
— Нет. Нечего мне там делать, — буркнул я.
— Жаль, жаль! Пора бы Вам туда приехать.
Только на 7-м этаже я понял глубокий смысл сентенции моего грузинского коллеги…
Лошади: живые и бронзовые
Эту историю рассказал мне покойный генерал Г. С. Нариманов. 3 июня 1946 г. умер Всероссийский староста Михаил Иванович Калинин. Как водится сразу же была создана государственная комиссия по организации похорон. Расписание церемониала было составлено со всей скрупулезностью — ведь не в первый же раз хоронили вождей! Гроб с телом усопшего должен был быть установлен на положенное количество дней в видавшем виды Колонном зале Дома Союзов, дабы трудящиеся столицы и многочисленные делегации со всей страны могли достойно проститься со своим Президентом. Траурный кортеж должен был проследовать по привычному маршруту от Дома Союзов до Мавзолея. Как символ особого уважения к памяти покойного, за гробом пешком должен был шествовать сам Великий Вождь и Учитель, Лучший Друг всех членов политбюро, Генералиссимус Сталин. Катафалк должны были везти отборные битюги — это были, как потом оказалось, последние государственные похороны на конной тяге.
И вот тут перед авторитетной похоронной комиссией совершенно неожиданно встала труднейшая проблема. Дело в том, что, как хорошо известно, движимые темным, но совершенно естественным инстинктом, лошади время от времени приподнимают хвосты и выбрасывают определенного рода кругляши, являющиеся отходами их жизнедеятельности. С пронзительной ясностью члены Комиссии поняли абсолютную недопустимость подобных несознательных действий конского состава буквально под носом у Корифея всех наук. Необходимо было предпринять что-то очень решительное, а времени было в обрез — высочайший покойник не мог лежать в Колонном зале сверх положенного срока.
Мне представляется любопытным и в какой-то степени загадочным, что с такой проблемой предыдущие похоронные комиссии до 1946 г. не сталкивались. Конечно, военные годы не в счет, тогда были проблемы поважнее. Но предвоенное десятилетие было богато пышными государственными похоронами, и все они были на конной тяге. А когда хоронили Кирова, будущий Спаситель Отечества шел за гробом пешком аж от Ленинградского вокзала. Подозреваю, однако, что в этом случае похоронной комиссии было не до того, да и сам Гений всего человечества думал совсем о другом.
Так или иначе, в случае с Калининым проблема конского дерьма впервые во всей своей сложности встала перед организаторами похорон на высоком уровне. Похоже на то, что после победоносной, хотя и совершенно опустошительной войны, Сталин произвел себя в разряд небожителей. А для небожителя — ступать по свежему навозу, как каждый понимает, совершенно недопустимо! Как же все-таки быть? Проблема была решена единственном возможным, т. е. строго научным методом. Немедленно были задействованы ведущие ветеринарные научно-исследовательские институты страны. Сверхоперативным образом был создан межведомственный штаб, призванный координировать действия по выполнению в кратчайшие сроки Особого Задания Государственной Важности. И, конечно, задание было выполнено. Что было проделано с несчастными битюгами по рекомендации означенного штаба, я, к сожалению, не знаю, но результат (вернее, отсутствие результатов жизнедеятельности млекопитающих для наперед заданного интервала времени) был самый положительный (точнее было бы сказать — отрицательный). Благопристойность церемониала государственных похорон была обеспечена. Уверен, что высшие чины штаба и пара — другая рядовых тружеников ветеринарной науки нахватали немало орденов и медалей — к сожалению, формулировки соответствующего Указа Президиума Верховного Совета я не знаю.
А вообще — проблема взаимоотношений лошадей и людей вполне может быть предметом увлекательнейших социологических и экономических изысканий. Ну, например, небезынтересен вопрос: как бы выглядел хлебный баланс нашей страны, если бы сейчас, как перед Великой Октябрьской Социалистической революцией, на полях страна трудилось 25 миллионов голов сивок, а также бурок, которые почему-то едят овес. Полагаю, что в этом, совершенно гипотетическом случае (ибо настоящая скотина в условиях развитого социализма выживает с большим трудом, чего нельзя сказать о скотах в переносном смысле этого слова) получивший мощное развитие и неимоверно увеличивший свои штаты упомянутый выше штаб несомненно разработал бы способ кормления лошадок должным образом обработанной канцелярской перепиской по поводу неимоверных успехов нашего животноводства. Таким образом, наконец-то был бы организован циклический, безотходный (в смысле — без конского дерьма) процесс. Что касается необходимой для бюрократической надобности бумаги, то сырьем для нее должны были по-прежнему оставаться финские леса (отечественные давно были бы изведены), а также волос из конских хвостов и грив.
Что и говорить, с живыми лошадьми бывает много проблем. Но и будучи воплощенными в бронзе, они могут навести пытливый ум на самые неожиданные ассоциации. Мне вспоминается в этой связи любопытный эпизод во время командировки в Киев на конференцию по проблемам звездообразования. Гуляя по бульвару Шевченко вместе с моими более молодыми сотрудниками, я обратил внимание на знаменитый конный монумент тестю моего знакомого физика Халатникова, Имя и фамилия этого тестя — Микола Щорс. Монумент сработан неплохо, в стиле привычной киевской жлобской помпезности. Особенно эффектна высоко поднятая правая рука, как бы приветствующая жителей древнейшего русского города.
«Ребята, — демонстрируя незаурядную эрудицию, сказал я своим спутникам, — конечно, монумент халатниковскому тестю недурен. Но, к сожалению, он безграмотен, ибо противоречит веками установленному канону конных статуй полководцев». «Это почему же так?» — спросил кто-то из нашей маленькой компании. «Со времен Вероккио и Донателло полководец всегда изображался верхом на жеребце, между тем как под Щорсом если не кобыла, то в лучшем случае — мерин».
Здесь уместно сказать, что корни моей эрудиции в столь далеком от проблем звездообразования вопросе находились в профессии моего брата-скульптора. Он как-то обратил мое внимание на знаменитую конную статую князю Юрию Долгорукому, что напротив ресторана «Арагви». Как известно, этот монумент (работы спившегося скульптора Орлова) был установлен в 1947 г. в ознаменование 800-летия Москвы, якобы основанной означенным великий князем. Меня всегда смешил «жест» конского копыта — получалось так, что основывал столицу нашей родины не великий князь, а его конь. Брат и обратил мое внимание на смешное отклонение от классической традиции в этом монументе — обстоятельство, известное всем советским скульпторам. Глядя на киевский монумент выдающемуся сыну украинского народа, я понял, что феномен Юрия Долгорукого отнюдь не единичный случай. Значит, это дух времени. Скептик Слава Слыш, не поверив моим комментариям, залез под самое брюхо щорсовского коня и там полностью убедился в моей правоте. Однако, он не сдавался: «А может быть, вся эта традиция — чистая ерунда, и скульпторы никогда ей не следовали?» «Это мы сейчас проверим!» — ответил я и повел своих спутников на Софийскую площадь. Там, на непропорционально низком постаменте (чем-то напоминающим скверный постамент известного памятника Маяковскому на площади его имени в Москве), указуя булавой в сторону Москвы, сидел на коне бронзовый Богдан. Не нужно было подлезать под бронзовое брюхо — издалека не вызывало никаких сомнений, что гетман, как это и положено, сидит на жеребце. В этом смысле здесь был полный порядок. Славин скептицизм был посрамлен.
