Том Роббинс - Новый придорожный аттракцион
Иисус Христос провел большую часть своей жизни в буро-коричневом мире. Иисус бродил по каменистым местам и скудной почве. Иисус взбирался на высокие холмы и голые склоны гор. Иисус спал в пустыне и в глинобитных городских домах. Иисус был уроженцем мест, где в изобилии водятся скорпионы, он был поэтом, воспевавшим горные склоны Галилеи. Ближневосточное солнце настолько выжгло его родные края, что глаза его привыкли к бурой земле и камням, и даже пышная зелень Генисаретской долины не могла порадовать его взор. Теперь же благодаря Плаки Перселлу он приземляется в краю, где почти стопроцентно преобладает зеленый цвет во всех его мыслимых оттенках. К сожалению, Иисус не мог постичь красоту своего нового местопребывания. Было бы безумно интересно понаблюдать за тем, какой эффект произвел бы туманный и одновременно зеленый пейзаж на учение философа, которому ведома была только каменистая, выжженная солнцем земля.
Насколько понял Перселл, в аэропорту Сиэтл-Такома никаких ватиканских агентов, поджидающих его прибытия, не оказалось. Он добрался до отеля «Олимпик», на такси доехал до компании, дающей автомобили напрокат, зафрахтовал пикап, вернулся в аэропорт (по пути съев гамбургер и выпив пива), забрал прибывший вместе с ним из Рима ящик и направился на север по федеральному шоссе № 5. Было четыре часа дня, когда перед его усталым взором замаячила гигантская венская сосиска.
– Вот гигантская венская сосиска, – произнес он вслух.
Ответа из ящика не последовало. Добравшись наконец до прославленного придорожного кафе Зиллеров, Плаки влетел в дверь с несдержанностью, которая могла бы напрочь разрушить эту закусочную богов. И поменял свою усталость и тревогу на букет удивления. «Мысль, отправленная при помощи ветра» (так тибетцы именуют телепатию) не смогла сообщить Аманде о приезде Перселла, хотя после того, как она перебралась в придорожное кафе, имели место случаи, когда ей удавалось заранее предчувствовать появление некоторых людей. Сразу же последовали объятия, смех, поэтические восклицания, по кругу пошла трубочка с гашишем. Малыш Тор вскарабкался Перселлу на его широкие плечи, а Мон Кул, пришедший в праздничное настроение, с цирковой виртуозностью произвел серию удивительных ужимок и прыжков. В зверинце воцарилось радостное возбуждение, вызванное искренним взаимным удовольствием от долгожданной встречи. Однако вслед за этим настало время заняться Телом…
Ящик внесли в кладовку и там открыли. При помощи инструментов, которыми скульпторы творят свои нетленные произведения, Джон Пол снял с мумии слой гипса. Плаки все это время нервно расхаживал по комнатке. Зиллер еще никогда не видел его в таком взвинченном состоянии. Дрожащие колени плохо сочетались с атлетической фигурой этого здорового и полного сил представителя мужского пола. Сам же Перселл неплохо помнил те минуты, когда у него так же дрожали коленки. Первая его игра в составе университетской сборной в Дьюке. Ему нужно было вывести мяч ударом с центра поля. Казалось, будто мяч завис на целую вечность в табачно-желтом каролинском сентябре, в голубых небесах бабьего лета, подобно сосиске, прямо над лугом голодных хоббитов, над его краем поля, а затем наконец полетел вниз, совсем как в замедленном кульминационном эпизоде французского фильма, когда героиня выбрасывается из окна. Взгляды всего стадиона были прикованы кленивому лирическому падению мяча, поданного уже почти легендарным игроком – студентом-второкурсником. Затем одиннадцать рассерженных игроков, не уступавших ему по комплекции, с бешеной скоростью устремились в его сторону. Свиная кожа мяча со смачным шлепком хлопнула ему по рукам. И он стиснул мяч сильнее, чем обычно тискал девчонок на заднем сиденье старенького отцовского «понтиака». После чего совершил бросок вперед. Пять ярдов. Пятнадцать. Затем следует удар, от которого тошнота подступает к горлу. Воздух вылетает из его легких, на которые, как ему кажется, обрушился всем своим огромным весом мчащийся на бешеной скорости бизон. Удар о землю оказался настолько силен, что из ноздрей у него брызнули капельки крови. Зрители в унисон с ним издают болезненный стон, и вместе с тысячами людей, собравшихся на стадионе, Плаки чувствует, как напряжение растворяется в ядреном сентябрьском воздухе.
– Вы же знаете… э-э-э… кто это такой?
– Да, – медленно проговорила Аманда, – думаю, что знаю.
Джон Пол ответил легким осторожным кивком человека, которому хорошо известно, что такое джунгли.
Малыш Тор и Мон Кул уже спали. Последняя пластинка с записями песен «Битлз» закончила играть минут двадцать назад, и проигрыватель остановился сам. В полной тишине все трое стояли в кладовой и смотрели на сморщенное тело.
– Ну так что же мы с ним будем делать?
Зиллер ничего не ответил. Из складок набедренной повязки он извлек коротенькую бамбуковую флейту. Затем сел у ног Мессии и заиграл тихую и нежную мелодию, которую невозможно было расслышать за стенами комнаты.
Плаки повернулся к Аманде.
– Что мы с ним будем делать? – повторил он.
Аманда губкой вытерла со лба Иисуса крошки гипсовой пыли. Ее взгляд лучился нежностью.
– Мне кажется, что он заслужил достойное погребение, – сказала она.
* * *Существует несколько способов смотреть на агентов ФБР. Один из них – это способ смотреть из-за мухи цеце. Наша муха цеце навеки застыла в кубике янтаря, элегантным движением приподняв тончайшие крылышки и широко расставив мохнатые ножки. Не худший способ хранения, подумал я, а затем, разглядывая агента из-за мухи цеце, вспомнил о жалких останках Господа Нашего.
Спустя пару дней после прибытия Иисуса в зверинец Аманда вымыла его в ванне и умастила Тело Его маслом чернослива. Это здорово помогло. Более того, когда Джон Пол сбежал, прихватив с собой мумию, он нарядил ее в рок-н-ролльный костюм в тонкую полоску и с бархатным воротником, который принадлежал Плаки Перселлу и стоил 250 долларов. Чтобы подогнать его по фигуре, Зиллер немного укоротил охотничьим ножом рукава и штанины. Независимо от того, в каком виде Мессия пролежал века, к апокалипсису он подошел в самом стильном облике.
С моего места мне было видно, как голова агента ФБР возвышается над гробницей мухи цеце подобно северо-атлантической луне, восходящей над баржей с лимонным желе. Это была холодная луна, чей свет вызывает дрожь у влюбленных и заставляет их изменить решение. Агент, за которым я наблюдал из-за мухи цеце, размахивал своей вечной дубинкой. Делал он это с ласковой сосредоточенностью. Если агент хотел улыбнуться своему воображаемому мячику для гольфа, то ни я, ни Аманда не смогли бы помешать ему в этом. Однако он все размахивал дубинкой с ласковой сосредоточенностью. Возможно, ему никак не удавалось преодолеть расстояние между настоящей клюшкой и воображаемым мячиком. Возможно, если бы он находился на игровом поле и под ногами у него был дерн да подходящий партнер-соперник, а в жизни отсутствовали какие-либо придорожные помехи, он бы порадовался своим воображаемым пассам. В конце концов, он был мужчина в самом расцвете лет, не без достоинства, не без ямочки на подбородке, за обладание которой любой молодой амбициозный актер дорого заплатил бы Изготовителям Симпатичных Ямочек на Подбородках Звезд.
Агент – как я видел его из-за мухи цеце – выглядел так, как и надлежало выглядеть отцу семейства. Таковым он, вне всякого сомнения, и был. Когда он вопреки приказам завел в кухне разговор с Амандой, в голосе его зазвучали отеческие интонации.
– Никак не могу понять вас – нынешнюю молодежь. То есть я хочу сказать, что просто никак не могу понять вас. Мне кажется, что вы все слишком просто в жизни понимаете. Это мы вас испортили, и вы сделались испорченными и слабыми.
– А что вы понимаете под нашей испорченностью? – поинтересовалась Аманда. Она варила на плите кашку для малыша Тора.
– То, как вы демонстрируете вашу безответственность… отсутствие ответственности…
– Ответственности за что? – спросила Аманда.
– Ну как же, за наш демократический образ жизни, за наши общественно-политические институты, которые содержатся за счет налогоплательщиков…
– За отдельных человеческих животных, – отважилась заметить Аманда.
– У нас в стране правят законы, а не люди, – заявил агент.
– Так, может, проблема именно в этом.
– Что за проблема? Вы не знаете, о чем говорите. Наши законы священны.
– А разве люди, наши соотечественники, не священны?
– До тех пор, пока законоположение законно не изъято из действующего законодательства, ему все обязаны слепо подчиняться – если, конечно, мы хотим и дальше жить в демократическом обществе и не скатиться в анархию. У нас должны быть законы и законное воздаяние за проступки. Сразу после того, как мы выбрались из пещер, воздаяние стало следовать за правонарушением, как день за ночью. Когда воздаяние перестанет преследовать зло, то сама ткань цивилизации начнет расползаться и лопаться по всем швам.
