Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ
Судья задал вопросы об имени и возрасте. Исао, который после ареста привык, что голос, вызывающий его, всегда звучит властно, откуда-то сверху, сейчас впервые услыхал, как звучит голос самого государственного разума, голос, похожий на отдаленный гром, раскаты которого доносятся из глубин сияющего неба.
— Исао Иинума. Двадцать лет, — ответил Исао.
37
Второе заседание суда состоялось 19 июля. Был ясный день, но прохладный ветерок наполнял зал, документы часто разлетались, поэтому судебный служитель наполовину прикрыл окна. У Исао от пота начал зудеть бок, он несколько раз сдерживал желание почесать следы укусов клопов.
Вскоре после начала заседания судья отклонил просьбу прокурора, изложенную на первом заседании, о вызове одного свидетеля, и Хонда, очень довольный этим, легонько катал красный карандаш по разложенным на столе бумагам.
Эта наполовину бессознательная привычка появилась у него тогда, когда в 4-м году Сёвы[72] его назначили на должность судьи, потом он усилием воли подавлял ее, теперь, через четыре года, она появилась снова. Привычки судьи не очень хорошо влияют на подсудимого, в теперешнем же положении он мог поступать по своему усмотрению.
Отклоненным свидетелем был лейтенант Хори, а именно в нем заключалась проблема.
Хонда заметил, как по лицу прокурора разлилось недовольство. Будто ветерок пробежал по поверхности воды.
Имя лейтенанта Хори появлялось несколько раз и в протоколах допросов, и в показаниях свидетелей — тех, кто вышел из организации до ареста ее членов. Этого имени не назвал только Исао. Самую большую неясность в определение роли лейтенанта Хори в готовящихся событиях внесло то, что в конфискованных окончательных списках группы его имя не значилось. Этот последний список представлял собой таблицу, где имена двенадцати финансовых воротил были соединены стрелками с именами обвиняемых. Ничто, однако, в этой таблице, обнаруженной в тайном убежище в Сибуе, не указывало на готовившиеся убийства.
Многие из обвиняемых говорили только о духовном влиянии лейтенанта Хори, сведения о его руководстве мелькнули в показаниях только одного из свидетелей. Среди отступников большинство ответили, что не встречались с лейтенантом и не знают его имени. Итак, грандиозные планы, которые, как подозревал прокурор, были у организации до ее раскола, кроме как в несвязных признаниях обвиняемых нигде больше не обнаруживались.
С другой стороны, попавшаяся один раз на глаза прокурору важная улика, листовка, в которой фальсифицировался факт назначения императором принца Тонна на пост премьера, канула во тьму. Прокурор обратил внимание на несоответствие между масштабами воззвания и реальной малочисленностью группы заговорщиков и, естественно, посчитал лейтенанта Хори важным свидетелем.
Хонда представлял себе, как раздражают прокурора результаты деятельности Савы.
На это намекал Иинума.
— Сава хороший человек, — говорил Иинума. — Он собирался навсегда связать свою судьбу с Исао. Втайне от меня добился, чтобы Исао принял его в свою группу, сам собирался умереть. Поэтому от моего доноса больше всех пострадал Сава.
Но Сава взрослый человек, а потому тщательно подготовился на случай провала. Самым опасным в таких движениях является раскол, поэтому можно предположить, что, узнав об отступниках, он сразу начал бурную деятельность, стал их одного за другим уговаривать: «Если о деле станет известно заранее, ты пойдешь свидетелем, а это почти то же, что и сообщник. Если не хочешь этого, если не сведешь отношения с армией к духовному влиянию, все это разрастется в важное дело, в которое окажешься втянутым, и ты сам, своими руками, затянешь себе петлю на шее».
Сава, с одной стороны, был готов к участию в решительных действиях, с другой — готовился к худшему, заботливо уничтожал доказательства. Молодые этого не сообразили.
Когда председатель с бесстрастным видом отказал прокурору в просьбе вызвать в качестве свидетеля лейтенанта Хори, как не имеющего непосредственного отношения к инциденту, Хонда подумал: «Это все благодаря той газетной статье „Беседы с армейскими властями”».
После событий 15 мая общество стало нервно реагировать на подобные инциденты. На лейтенанта Хори обратили внимание в связи с прошедшими событиями. Возможно, поэтому он уже был в Маньчжурии, и нельзя было допустить, чтобы сейчас его привлекли свидетелем по гражданскому делу. Если бы лейтенант Хори выступил в суде и даже независимо от того, что бы он сказал, доверие к сведениям, изложенным в «Беседах с армейскими властями», которые были опубликованы сразу после инцидента, было бы подорвано, а это нанесло бы урон и авторитету армии.
По всей видимости, из этих соображений армейские власти пристально следили за судом. Ясно, что, заявляя об этом свидетеле, прокурор уже с неприятным чувством ожидал от судьи бесстрастного отказа. Во всяком случае, прокуратура из проведенного полицией расследования знала о лейтенанте, встречавшемся с учениками в пансионе, что находился рядом с расположенным в Адзабу третьим полком.
Хонда читал на недовольном лице прокурора гнев и нетерпение и понимал, как ему казалось, причины этого нетерпения.
Хонда предполагал следующее.
Прокурора не удовлетворяло решение предварительного следствия, по которому выдвигалось обвинение в подготовке убийства. Ему хотелось раздуть инцидент, если окажется возможным, раздуть дело до обвинения в подготовке мятежа. Он верил, что только так можно вырвать корни зла. И потому порой действовал нелогично. Стараясь всеми силами доказать, что планы группы заговорщиков преуменьшены, он допускал промахи в обвинении по делу о подготовке убийств.
«Если нажать на расхождения, можно развалить даже обвинение в подготовке к убийству», — думал Хонда. «Самая большая проблема — чистота и правдивость Исао. Его надо привести в замешательство, дезорганизовать. Свидетель, которого я предоставлю, будет и против врага, и против своих».
Хонда мысленно взывал к глазам Исао — у того они выделялись красотой, какой-то торжественностью, особенной чистотой. Горевший в них огонь был так естественен в момент сражений, борьбы и казался таким странным, неуместным здесь, в суде.
«Какие чудные глаза! — взывал в душе Хонда. — Чистые, сияющие, заставляющие людей отступать, словно промытые водой водопада „Солнца, луны и звезд”, глаза, заставляющие других испытывать угрызения совести, глаза, не имеющие себе равных. Ты можешь сказать что угодно. Можешь сказать любую правду и этим глубоко ранить. Ты в таком возрасте, когда скоро потребуется умение защищать себя. Ты, верно, знаком с важным правилом: скажи абсолютную правду, и тебе никто не поверит. Это единственное, что я могу сказать этим чудным глазам».
После этого Хонда перевел взгляд на лицо председателя суда Хисамацу.
У председателя, которому было чуть больше шестидесяти, на сухой белой коже благородного лица чуть проступали пятна, он носил очки в золотой оправе. Изъяснялся председатель четко, в обрывках произносимых им слов слышался какой-то утонченный звук, словно сталкивались шахматные фигурки из слоновой кости, — к содержанию это добавляло такой же внушительности, как и сияющий в вестибюле здания суда императорский герб-хризантема, настоящей же причиной всего этого была, по-видимому, вставная челюсть.
О человеческих качествах председателя суда Хисамацу отзывались весьма высоко, Хонде тоже нравились такие добросовестные люди. Однако то, что он в таком возрасте ведал всего лишь делами в первой инстанции, по меньшей мере, не позволяло считать его человеком выдающимся. Среди адвокатов ходили слухи, что он только внешне выглядит человеком рациональным, а на самом деле натура очень эмоциональная, и то, что его холодный внешний вид скрывает бушующее внутри пламя, становится понятно тогда, когда под влиянием сильного гнева или глубокого волнения у него на сухих белых щеках появляются красные пятна.
Хонда более или менее представлял, как осуществляется судебное разбирательство. Это борьба. Борьба, когда море всего человеческого — чувства, эмоции, желания, интересы, честолюбие, позор, безумие — все эти выбрасываемые на берег предметы: деревянные обломки, бумажный мусор, пятна мазута, кожуру мандаринов, даже рыбу и водоросли, сдерживает одна-единственная стена — справедливость закона!
Председатель суда, похоже, в качестве косвенных доказательств подготовки убийств, придавал важное значение факту приобретения кинжалов вместо японских мечей. После отказа вызвать свидетелем лейтенанта Хори сразу начался поиск доказательств в этом направлении.
…
П р е д с е д а т е л ь. Иинума, ответьте, вы перед планируемой акцией заменили все имеющиеся у вас мечи на кинжалы потому, что ставили своей задачей убийства?
