Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
Я даже не думаю, что со мной поступили несправедливо, так откровенно избавившись от меня. Я всегда считал и сейчас считаю, что в конфликте между менеджером и акционером всегда прав акционер. А прав ли акционер на самом деле — покажет жизнь. А она длинная-предлинная… И за 2001 год уходит, и потом, и дальше… Бог знает куда. И даже после всего она еще продолжается… Впрочем, Миллеру это не понять. Никогда.
Комментарий
Что касается гусеборчества… Тут удивительная вещь! Твоя, Алик, логика—в части финансов — тут безупречна. Но, кроме нее же, есть и глубинный смысл, есть же подсознание. Есть коллективное бессознательное, которое определяет судьбы народов и стран. Все-таки мне кажется, что это была страшная ошибка — идти на эту битву с Гусем. «Нас всех этому учили. — Но зачем же ты стал первым учеником?» Ну, типа, Чикатило заслуживал смертной казни, по всей формальной логике. Но совсем не обязательно идти в добровольном порядке приводить приговор в исполнение. Это уже уход без возврата в какую-то другую жизнь, в другую судьбу, на другие пути и уровни. После все будут говорить; «А, это тот парень, который стреляет в затылок связанным людям!» Но позвольте, он же пристрелил маньяка, убийцу. Да, да, мы что-то такое припоминаем, да, именно так и было; но это детали, это не принципиально. Что, он еще и денег взял? И, разумеется, он уверяет, что не деньги тут главное? Ну— Ну… Что ж ему еще остается говорить… А может, он вообще за деньги готов на все? Кстати, сколько ему тогда заплатили? Сколько, сколько?! Неплохо… Ага, пусть он после этого еще что-нибудь расскажет про служение общественным интересам.
Вот взять в пример мои личные ощущения. Нельзя сбрасывать со счетов того, что тогда, в 2001-м, я был на стороне Киселева и УЖК! Ну ладно, от пафоса я морщился, и песня, которую Евгений Алексеич крутил тогда на митингах про то, что есть у нас еще дома дела и что-то там встает «возбуждаясь на наготу», мне кажется недопустимой. Но это были именно вкусовые дела, а содержание я рассматривал отдельно, я считал, что вот — идет уничтожение свободного ТВ. При всей бухгалтерской правильности расчетов — в итоге сделано было именно это. Позже мелькали тексты про то, что Коха использовали втемную — как это любят чекисты. Предлог был до крайности благовидный, логика, как мы уже давно выяснили, безупречная, финансовые расчеты точны как часы — но это был первый шаг в сторону от свободного ТВ. Как ни крути.
С высоты сегодняшнего дня, после многочасовых разговоров с тобой, я вижу ту ситуацию иначе. В другом свете. Но далеко не все имели возможность так вникнуть в вопрос. И не всем интересна формальная логика, особенно в такой иррациональной стране, как наша.
Забавно, что сегодня, когда я вот это все пишу, идет разборка между олигархами: Фридман отсудил у Березовского 10 миллионов долларов. Можно на это посмотреть так, что эти двое выясняют на примере «Коммерсанта» границы свободы слова. Но, возможно, кто-то третий с улыбкой наблюдает за схваткой. Вот молодцы, думает он! Я не знал, как к этому делу подступиться, а они сами догадались и мочат друг друга. Поняли мои намеки. Уловили дуновение времени. Ну спасибо. Тонкая вообще разработка… Как сказал Андрей Васильев в интервью поэтому поводу, «Альфа-банк» выбрал очень удачный момент для выяснения отношений с «Коммерсантом»… Вообще это чисто русское поведение: перед лицом Мамая начинать мочить друг друга. Примеров кругом множество. Из самых ярких и самых грустных — парламентские выборы в декабре 2003-го. Этот русский путь так тянет к себе, что даже еврейские бизнесмены на него ведутся…
Комментарий
Если правилен твой образ и я с Гусинским — это русские князья, которые дерутся между собой, перед лицом татарского нашествия, то с тобой, Игорь, нужно согласиться.
Но, может быть, это Гусинский Мамай, который пытается проканать за своего?
И тогда, для борьбы с такими Мамаями, не зазорно и с Кремлем объединиться?
Кстати, судя по сотрудникам Гусинского (один Бобков чего стоит), он давно и плотно работал с комитетами и на комитет. Тогда тем более я прав: татаро-монголы между собой дерутся, так я и радуюсь. Чем больше они друг друга будут мочить, тем лучше. И помочь им в этом вопросе — святое дело.
— В том же году еще интересная ситуация была — 9/11. Если ты помнишь, без 15 минут девять утра первый самолет в башню врезался.
Это было без пятнадцати пять по-нашему.
— Да, в рабочее время. Помню, мы сидели в офисе…
— И я тоже. Включил телевизор, посмотреть новости РТР…
— Они прервали все передачи и стали это давать в эфир.
— Нет, началось все с новостей — «А вот в Нью-Йорке какой-то самолет в дом врезался». Показали, как горит одна башня, причем она еще стоит, она не сразу рухнула. Типа, казалось, что все не очень так серьезно. И я смотрю, смотрю, и вдруг на моих глазах — вторую херак! Думаю — е… твою мать! А у меня же там, в Нью-Йорке, товарищ, Леня Блаватник. Я ему звоню. А он живет — это было самое начало сентября, в Нью-Йорке еще жарко — в Хэмптоне. Я говорю: что у вас происходит? Он: а что происходит? — Е… твою мать, включи телевизор! Он включил, и точно: е… твою мать! Я говорю: я тебе перезвоню. Но потом долго не было связи. Они же вообще все отключили. Связи нету с Нью-Йорком, что там происходит? А там у Бори Йордана брат Миша рядом с этими башнями на Уоллстрит работает, там Жанночка Немцова учится в «Fordom university» рядом с Линкольн-центром. Там куча друзей! Тот же Рома Каплан, Вити Вексельберга жена с детьми, семья Семы Кукеса. И — не дозвониться. Все на ушах стоят. Такая история. Но потом все потихонечку отзвонились. Жанна Немцова плюнула, забросила университет, приехала сюда и в МГИМО поступила.
— Из-за этого?
— Ей там плохо одной было, тоскливо, город чужой, в тот момент стал грязный, после того как башни рухнули…
— Просто одиноко или на нее так это подействовало?
— Подействовало, конечно.
— Вот я, кстати, думал… Представим себе войну, катаклизм, жуткую какую-то катастрофу. И представим себе, что некто встречает эту ситуацию в эмиграции, где он живет один. Он вообще ни хера там не поймет. И он себя будет чувствовать значительно хуже туземцев.
— Конечно.
— Так что в целом лучше жить на родине.
— Ой, ну конечно, лучше на родине. Но только вот родина не шибко нас любит.
— Ну а что, я сам живу в эмиграции уже 20 лет… С тех пор, как покинул Украшу.
— Водки нам принесите. (Это официанту.)
— Минздрав предупреждает, Алик. Шучу, шучу! Последнюю главу книги мы надиктовываем честно, по классической схеме — водочка, грибочки… Все как у людей. Русская тема родная. А то ведь, надо признать, были у нас отступления от генеральной линии. Иные главы на такую трезвую голову надиктовывались, что прям стыдно даже перед читателями…
— Давай. (Поднимает рюмку.)
— Ну, за последний том — за успех! (Выпили.) Да, мы два эмигранта фактически…
— Условно говоря, я не виноват, что я родился в Казахстане. Видимо, по проекту предполагалось, что я должен государству «хайль» говорить, но товарищ Сталин рассудил иначе, поэтому я получился как бы родившийся за границей.
— Я с вашим братом, с этническими немцами, немало выпил. Когда там учился. А потом еще съездил с немцами русскими в Германию, по линии Союза журналистов, в 89-м. Там были все немцы — кроме меня. Они там были с Алтая, с Поволжья… Там нам объяснили профессора, на уроках языка, что этот вот язык законсервирован на уровне XVIII века. И более новых слов, которые позже возникли, наши немцы просто не знают.
— Вот у меня тетка, которая отцова сестра…
— …как мы знаем из предыдущих томов…
— …она по-русски плохо говорила. С сильным немецким акцентом она говорила по-русски, с этим характерным придыханием.
— Аналогичный случай был с Набоковым — помнишь?
— Нет.
— Ну, когда его отец, отвлекшись от государственных дел в Думе…
— …где он руководил кадетами.
— Угу. Решил проверить успехи ребенка в учебе. Напиши-ка, говорит, я подиктую. А тот писать не умеет, он по-русски понимал только слова типа «какао». Папаша в ярости. Как так, мальчик неграмотный! Ему объясняют, что мальчик прекрасно читает и пишет — правда, по-английски. А по-русски — ни хера, русский у него только устный. И Набоков-старший немедленно изменил направление воспитания.
— Скажи мне, пожалуйста, Набоков-старший ведь был очень богат.
— Да .
— А причина богатства в чем состояла? Помещик он был или кто? Он же вроде был разночинцем. Они же не дворяне были или дворяне?
— Мамаша писателя была в девичестве Рукавишникова.
— А! Купцы они были.
— Саша Рукавишников[15] сомневался, а точно ли это его родственница породнилась с Набоковыми, — но потом Филипп, Сашин сын, отыскал доказательства.
— Ну у нее понятно, откуда бабки. А у него откуда?
— Не знаю. Ну как — женился…
