Дом Кёко - Мисима Юкио

— Я столкнулся с маленькой особью, но хотел бы когда-нибудь посмотреть на главного, гигантского дракона, — спокойным тоном заключил Фусаэ.

Нацуо рассказал, что случилось накануне с морем зелени. Он дотошно пытался выяснить, каким образом оно стало невидимым. Фусаэ внимательно, не перебивая, слушал.

Во время рассказа Нацуо снова охватил вчерашний ужас, мороз пробежал по коже. Раздражала летавшая вокруг зелёная муха. Она садилась на край стакана с красным сиропом, её сгоняли, и она опять летала, противно шурша крыльями. Когда Фусаэ наконец-то убил её, прихлопнув веером на подлокотнике стула, звук оборвался, и веер с красно-бурым пятнышком за ненужностью лёг на стол. Двор, куда не залетал даже лёгкий ветерок, безмолвствовал.

— Это дракон. Вне всякого сомнения, дракон, — выслушав Нацуо, произнёс Фусаэ. — Вы счастливец, в первый раз увидели царя драконов. Я расспрашивал людей, ходили слухи, что в озере Сайко живёт дракон, говорили даже, что изначальный смысл названия — «озёрное гнездо». Там странный дракон, бывает, выходит из озера и отдыхает, покоясь на деревьях. Вы наверняка видели этот момент. Как жаль, что вы ещё не обрели сверхвосприятие. Вы не видите в форме отдыхающего дракона смысла слова «дракон», следовательно, он для вас невидим. Однако важно одно: обычному человеку не дано видеть такое. Я понял, что вы лично присутствовали при каком-то важном событии, и послал вам тогда письмо. Хорошо, что я вам доверился. Ну-ка, поверните вот так руки и покажите мне.

Нацуо послушно повернул руки ладонями верх и протянул их Фусаэ. Выступивший пот инеем мерцал в линиях ладоней. Фусаэ тонкими мальцами брал по одному пальцы Нацуо и поворачивал их к свету, падавшему из окна.

— Говорят, «у человека со связями это написано на ладонях», что совершенно верно, — заметил Фусаэ. И хотя окно было распахнуто настежь, его голос, как в пещере, эхом отозвался с четырёх сторон.

Нацуо пригласили на ужин, и он до начала десятого слушал рассказы Фусаэ. И стал его тайным рабом. До сих пор он не знал и части, но мир этот был невообразимо велик и целиком поглощал мир реальный. Он впервые прочитал сочинения Хираты Ацутанэ, [44] и ему понравилась история об удивительном ребёнке Торакити, герое одного из рассказов. Когда Торакити в детстве играл у синтоистского храма Годзётэнсин рядом с горой Тоэйдзан, то увидел, как старец, продававший лекарства, вечером плотно уложил в горшок диаметром сантиметров пятнадцать непроданный товар, маленькую корзинку, даже подстилку, а потом сам влез туда и горшок взмыл в небеса. На следующий день старик пригласил Торакити с собой: они залезли в горшок, тот взлетел в небо и опустился в провинции Хитати, в чудесной стране на вершине горы Минами-дайдзё. В дальнейшем Торакити странствовал оттуда в здешний мир и обратно, беседовал с Ацутанэ и открыл ему тайну воочию увиденной чудесной страны. Книга была как раз об этом.

Нацуо на одном дыхании прочёл несколько книг, взятых у Фусаэ. Биография Кавацуры Бондзи [45] и жизнеописания магов древней Японии Миядзи Идзуо были переполнены тайнами. Великий Миядзи рассказывал о Коно Сидо, одном из отшельников, появившихся после реставрации Мэйдзи. [46] Коно, завершив под водопадом практики бессмертия, в августе восьмого года эпохи Мэйдзи на вершине горы Яматокацурагисан встретил отшельника, которого сопровождал олень, был приглашён в священную пещеру глубоко в горах Ёсинояма, где ему открыли секрет мастерства. Даже после возвращения в Осаку Коно не прерывал практики надолго, но летом в двадцатом году Мэйдзи умер. Для тех, кто обрёл бессмертие, есть три пути покинуть этот мир. Первый — вознестись на небо. Называть это можно по-разному, но смысл в том, чтобы в прямом смысле взобраться на небо. Второй путь зовётся «священная гора». Третий — уход души: человек умирает обычной смертью и получает бессмертие. Смерть Коно, по всей видимости, была именно такой. Доказательством тому служит рассказ человека, посетившего великого Миядзи в мае тридцать четвёртого года Мэйдзи. Он утверждал, что рай находится в провинции Бидзэн в районе Вакэ-Кумаяма, и отвёл старца вместе со слепым медиумом в горы. Там, в зарослях криптомерий, они услышали музыку, которую исполнял бессмертный отшельник. В музыке, которой полагалось быть изящной, звучали неровные ноты, поэтому через медиума они задали отшельнику вопрос, и он ответил так:

— Эти неумелые ноты извлекает наш новый отшельник, он не так давно пришёл из мира людей и ещё не умеет играть. Говорил, что его зовут Коно Сидо, лет пятнадцать назад он ушёл в царство теней.

Ещё в той части биографии, где Кавацура Бондзи повествует о встрече в четырнадцатом году Тайсё [47] с великим австралийским предсказателем Фрэнком Хайеттом, проступали яркие краски жизни. Кавацура Бондзи заявил предсказателю: «Сам я родился под красной звездой из созвездия Плеяд, а ты родился под родственной. Во времена нашего озорного детства мы часто играли вместе, а сегодня впервые узрели друг друга на Земле. Звёздная клятва ещё живёт в нашей груди». Этим он растрогал Хайетта до слёз.

Нацуо, не склонный к логическим построениям, воспринял эти книги легко и без сомнений. Хотя тому не было вещественных доказательств, «реальность» могла существовать. И даже если она занимала добрую половину ощущений, оставалось место и для тайны. Самая большая странность духовного начала заключалась в том, что само оно за века не получило доказательной силы, которая опровергала бы общепринятые в реальном мире идеи. Нацуо и не думал сомневаться в странной природе вещей, которые наблюдал в море зелени у подножия Фудзи. Он примирился с тем, что не может показать это другим, поэтому идея об объективной реальности, которой недостаточно, чтобы убедить отшельника, глубоко его тронула — как дружба между заключёнными.

Однако порой, почти интуитивно, у Нацуо всё-таки возникала мысль об опасностях дороги, по которой он следует. Он уже сталкивался с тем, что его не понимали в его мире, в мире искусства, однако ему недоставало духовной силы, чтобы когда-нибудь убедить большинство. Но человек искусства, раз отказавшись от самовыражения, навек остаётся один на один с мрачной тайной. Подлинный мир искусства представляется далёким от него людям аллегорией «экспрессии». А может, истинная реальность и кроется в тайне?

Через несколько дней Нацуо отправился к Фусаэ вернуть книги, поделился впечатлениями, опять выслушал много новых историй. Оказываясь подле Фусаэ, он не чувствовал себя оторванным от мира, возвращалось приятное ощущение, что его любят. Нацуо понимал, что Фусаэ принимает его очень тепло. Доказательством тому стала одна тайная практика, которой его обучил Фусаэ. Для этого требовался камень, и Нацуо по пути домой направил машину к реке Тамагаве. Он вспомнил, как в прошлом году точно в такое же время приезжал сюда с Сюнкити и его матерью.

Близились сумерки, у воды никого не было, заходящее солнце жарило вовсю. Камни под ногами раскалились. Косые лучи солнца очерчивали каждый валун тенью. Камни отражали свет, поэтому даже тени выглядели плоскими, а весь берег казался доской, неровно окрашенной в белый и чёрный тона: река сверкала, разбрызгивая вокруг свой блеск.

Взгляд Нацуо не задержался ни на реке, ни на зарослях камыша, его влекли камни, грудами заполнявшие мир. Он наклонился, тронул один рукой. Раскалённая поверхность обожгла пальцы. Тут из большой кучи голышей вылезла маленькая, по виду новорождённая ящерка — её фигурка, похожая на трещину, блеснув, сразу исчезла.

«А это что-нибудь означает?»

Нацуо с некоторых пор перестал гоняться за смыслом. Заходящее солнце обжигало лоб, ветер с реки утих. Нацуо долго искал, но подошёл ему лишь один камень.

— Ищи камень с душой почившего, — напутствовал его Фусаэ. — Диаметром сантиметра полтора, идеально, если он будет абсолютно круглым. Но их сложно найти, подойдёт и примерно такой. По возможности, старый живой камень с дырочками, тяжёлый, твёрдый. Вообще-то, камень, чудесным образом попавший сюда из мира богов, камень для практики, стоит, наверное, искать в чистых горных реках или на земле синтоистского храма. В городе с этим трудно, но у таких рек, как Тамагава, есть связь с камнем, который тебе нужен. [48]