Иэн Макьюэн - Солнечная
А вот блеклые липкие коврики, не пылесосившиеся лет шесть, с тех пор как от него ушла последняя уборщица, заменить было нечем. Как и горы нерассортированных бумаг, писем, рекламных проспектов и газет, коробки с пустыми бутылками, вонючий диван или грязь, которой, кажется, пропитался самый воздух, не говоря уже о всех поверхностях, посуде и постельном белье. Он убеждал себя в том, что при всей своей запущенности эта квартира была своего рода офисом, ведь именно здесь он расщелкал задачки Тома Олдоса, что вдохнуло в него новую жизнь. В доме на Примроуз-Хилл Мелисса с Катрионой любили поболтать с ним, а тут он всегда мог растянуться в родной грязи и читать, ни на что не отвлекаясь. Впрочем, не сейчас, когда у него чесались лодыжки. Это всё блохи. Чтобы сделать существование здесь более или менее сносным, требовалось столько усилий, что ни за одну задачу, в сущности, не стоило даже браться. К чему наводить блеск и даже выносить покрытые пылью бутылки из-под скотча и джина и собирать по квартире дохлых мух и пауков, если он все-таки надумает перебраться к Мелиссе?
Подумать только, давным-давно, когда он ушел от Патрисии, этот закуток должен был стать отправной точкой на пути к спартанскому светлому чертогу, безукоризненно чистому, как Эдем, освобожденному от всего лишнего и отвлекающего внимание, к месту, где свободный, открытый для всего нового ум мог бродить без помех. А нынче, на что бы ни падал его взгляд в этой квартире, выглядящей вдвойне мрачно из-за немытых окон, во всем отражалось биэрдовское «я» в его наихудшем, наижирнейшем воплощении, неспособное претворить приличный план в конкретные действия. И все же, какой из текущих дней ни возьми, он предпочтет что угодно – чтение, выпивку, еду, разговор по телефону, блуждание в интернете – общению с электриком, сантехником и агентством по уборке квартир, или демонтажу бумажных пирамид, или ответу на любое письмо отца Тома Олдоса. Это была все та же инерция, что заставила Биэрда прожить лишний год на Дорсет-сквер, все та же леность, что побудила его выкупить квартиру у лендлорда.
Когда ему становилось невмоготу, от себя, от квартиры, от себя в квартире, он перебирался на северо-запад в объятия своей возлюбленной и их общей дочери. На Примроуз-Хилл его ждала чистая выглаженная одежка, исправно работающий душ, еда и две барышни, которые наперебой рассказывали ему свои новости, безобидно проходились по поводу его талии – «расширяющейся Вселенной», как называла ее Мелисса, – и требовали от него рассказов о приключениях в американской пустыне на пути к спасению человечества от самоуничтожения. Он читал Катрионе на ночь, и ее охватывал такой трепет от звучания не привычного материнского голоса, а отцовского, что она лежала на спине в подобии транса, вцепившись в пуховое одеяло под самым подбородком и почти не вникая в слова. Глаза слипались, а она впивалась умиротворенным, проникнутым собственнической любовью взором в гигантский торс, склоненный над миниатюрной книжкой Беатрис Поттер. Он всецело принадлежал ей. В ту пору, кроме этих сказок, ее больше ничто не интересовало, но Биэрд был не самым подходящим рупором для поттеровских историй о незадачливом мире ежиков с их гладильными досками и кроликов в бриджах, и хотя он тоже бодрился, иногда посередине предложения он вдруг клевал носом и тут же, вскинув голову, все так же бесстрастно продолжал повествование, например, об украденной морковке.
Биэрда, лежавшего на спине в своем техасском номере, с карманным компьютером в руке, мучила жажда, но у него не было сил подняться и взять бутылку воды. Все эти налетанные мили и осушенные стаканы на фоне двадцати четырех часов без сна вжимали его в кровать, необъятную, как сама Америка. Он чувствовал, как от спины к ногам прокатываются виртуальные волны, память тела о бесконечной езде по воздушным горкам без малого со скоростью звука. Хотя в этом состоянии у него отсутствовали какие бы то ни было желания, мысленно он обращался к Мелиссе. Что можно сказать об их отношениях? Дочитав сказку на ночь, он наконец-то оставался с ней наедине. Наконец-то? В последнее время он уже не испытывал того острого нетерпения, того безудержного позыва, что раньше, да оно и хорошо, можно сосредоточиться на еде и хореографических рассказах. Из-за рецессии люди стали меньше танцевать. Мелисса, настоящая деловая женщина, сумела сохранить все три свои магазина за счет снижения расходов и уменьшения часов, при этом никого не уволив. Балетные девочки в духе времени выбирали трико черного цвета, ряды сорокалетних любителей танго заметно поредели, зато их жены по-прежнему заглядывали, чтобы, нахлобучив ковбойские шляпы, пуститься паровозиком вокруг зала под музыку кантри – увлечение столь же немодное, сколь и популярное. А еще возрос спрос на реалити-шоу с танцевальными конкурсами.
Все эти разговоры его успокаивали, особенно в лихорадке последних недель перед запуском установки в Лордсбурге. Мелисса щебетала, а он, глядя на нее, лишний раз убеждался, что по-своему, по женской сути, она была все так же хороша, только еще счастливее, чем когда-либо. Материнство пришло к ней естественным образом. Катрионе от нее передавались теплота и покой, а вовсе не слепая любовь или собственнический инстинкт, как можно было бы ожидать от женщины, родившей первого и единственного ребенка через три месяца после своего сорокалетия. Ее счастье, превосходившее все, что он сам когда-либо переживал, казалось, несколько отдалило ее от него, облекло в защитную броню, на которую, она знала, он никогда не посягнет. Сейчас у нее было некое чудо, тайная радость, каковой и делиться-то не стоило, ибо он все равно ничего бы не понял. Она всегда была ему рада, она все так же горячо занималась с ним любовью, она поощряла его общение с Катрионой, она даже находила время погладить ему рубашки. Он давал ей на хозяйство двадцать пять тысяч фунтов в год, что она признавала более чем достаточным. Но он подозревал, что Мелисса прекрасно обошлась бы и без его денег и что она была так же счастлива в его отсутствие.
В сущности, она сдержала обещание, которое не раз повторяла в период ожесточенных споров вокруг ее беременности. Она не станет слушать его аргументы в пользу аборта, зато и не будет потом предъявлять никаких требований. А что же он? Ему и в голову не приходило, что он способен проявить такое постоянство, такую верность своей натуре. Он сошелся с женщиной в Лордсбурге, официанткой по имени Дарлина, жившей в трейлере на южной окраине, у дороги, что вела к Шекспиру, городу-призраку. Дарлина, конечно, не красавица, до Мелиссы ей было далеко, но что же тогда говорить о Биэрде, ковылявшем как утка, отрастившем несколько подбородков, самый нижний из которых висел, словно индюшачья бородка, и раскачивался, стоило ему затрясти головой. Когда он приглашал незнакомых женщин в ресторан, они прыскали и лишь потом отвечали отказом.
