Алина Знаменская - Колыбельная для Волчонка
Машины в поле зрения не было. Ирина заглянула за кирпичный выступ, отделяющий кафе от магазина «Машенька». Пусто. Еще не готовая к столь откровенному разочарованию, она пошла вдоль дома, обогнула его, постояла в растерянности и вернулась. Только теперь она позволила себе засомневаться. Звонок мог ей померещиться, потому что она его сильно ждала. Слуховые галлюцинации. Впрочем, позвонить могли из озорства. Звякнуть и убежать. Но все это уже не важно. Его нет.
Ирина вошла в крохотный коридор кафе, закрыла за собой дверь и прислонилась лбом к прохладному стеклу. Она больше не пыталась сдержать слезы. В главном зале плескалось веселье. Торт был разрезан, клоуны раздавали шары и иголочки. Сейчас будет салют шаров в честь именинника. Потом танцы. Желающих пригласят в зал игровых автоматов.
Ирина глотала слезы. Она отгоняла от себя мрачные мысли, но они настойчиво лезли в голову.
С ним что-то случилось. Это уже было в ее жизни. Веселый праздник и долгое ожидание. И трагедия.
Тогда она сумела выстоять. Подняться и начать с чистого листа. Но теперь она не такая сильная. Теперь — нет. Это не должно повториться.
Ни успех, ни присутствие друзей, ни ребенок не могли сейчас для нее восполнить отсутствие одного-единствен-ного человека. Мука ожидания становилась невыносимой. В коридор выглянула Лизавета.
— Что стряслось?
— Лиза… Вот ключи от дома. Иван отвезет вас. Мне нужно уйти. Я тебе потом все объясню. Мне очень нужно, только ничего не спрашивай.
Лизавета молча взяла ключи, с интересом наблюдая за подругой.
Ирина схватила с вешалки плащ, нашарила в кармане мелочь. Ничего больше не объясняя, вылетела на воздух.
В автобусе она постепенно пришла в себя. Вот и знакомая пятиэтажка с библиотекой внизу. Ирина выскочила из автобуса, стремительно пересекла дорогу и вошла во двор, где жил Свечников.
Пестреющая рекламой спортивная «восьмерка» бросилась в глаза, словно обрывок бумаги на мокрой ночной дороге. При виде машины сердце Ирины ухнуло вниз, потом мгновенно подпрыгнуло кверху, некстати застряв в горле. Новый рой мыслей устремился в ее и без того разгоряченную голову. Он здесь, он вернулся! Но почему он до сих пор не с ней? Почему не поехал сразу в кафе? Как он может еще заезжать домой, когда она…
Ирина поднялась на площадку второго этажа и остановилась. Сердце беспокойно прыгало, не находя себе места. Голова кружилась. Ноги отказывались идти дальше.
Ирина поняла, что боится. А если… Если он не испытывает того нетерпения встречи, которого она ждет от него? Если он будет удивлен, недостаточно рад ее неожиданному появлению? Что тогда? А если он не один? Если все обстоит иначе, нежели она ожидает? Сможет ли он принять жизнь такой, какая она есть? Ирина в изнеможении опустилась на ступеньки. На нее навалилась усталость. Ей показалось, что еще немного — и она не сможет сделать ни шага. Через силу поднялась и побрела наверх. Что бы там ни было — она больше не выдержит неизвестности. Дверь квартиры Сергея оказалась незапертой.
Ирина остановилась в прихожей, пытаясь справиться с волнением. Из ванной доносился шум и плеск воды. В комнате работал телевизор.
Ирина сбросила туфли и прошла в комнату. Кругом были разбросаны вещи Свечникова. На полу стояла раскрытая спортивная сумка с одеждой, рядом валялся серый гоночный комбинезон, поверх пледа лежали темно-коричневый выходной костюм прямо с вешалкой и несколько рубашек. Увидев эту картину, Ирина отчего-то мигом успокоилась. На нее разом снизошло умиротворение. Она забралась с ногами в кресло и накрыла ступни и колени его свитером — ноги были ледяные.
Итак, он приехал. С ним все в порядке, и, судя по всему, он собирается к ней.
Она улыбнулась, взяла с соседнего кресла пульт и выключила телевизор. Наступившая тишина колыхнулась в пространстве предчувствием встречи.
Дверь в ванной скрипнула, и в проеме показался Свечников — лицо его было ровно наполовину намылено пеной для бритья.
Увидев Ирину, он удивленно заморгал. Побритая половина лица обнажила улыбку. Ирина чуть шевельнулась в своем кресле.
В два прыжка Свечников очутился у ее ног, сел на пол и молча ткнулся намыленным лицом ей в живот. Мыльная пена целиком осталась на ее бирюзовом костюме.
— Вот спасибо! — поблагодарила она, отстраняя его лицо, чтобы разглядеть его, глянуть в глаза. И не смогла удержаться от смеха. Теперь на месте пены выступила трехдневная щетина, тогда как другая половина лица была гладко выбрита. Ирина провела ладонью по небритой щеке и прерывисто вздохнула.
— Ты нарочно не дождалась моего приезда, чтобы посмеяться надо мной?
Свечников поцеловал ее ладони.
— Конечно, — подтвердила Ирина. — И еще чтобы ты испортил мой новый костюм…
Костюм на животе был белый от пены и, конечно, насквозь промок. Мокрой стала и юбка.
Свечников устроил подбородок на ее коленях и стал смотреть на нее снизу.
— Ты приехала сама… Значит, соскучилась, — констатировал он, не отрывая глаз от ее лица.
— Ничего подобного, — в тон ему ответила Ирина. — Просто хотела застать тебя в неофициальной обстановке. Без косметики.
— Ну и как я тебе?
— Ты ужасен. Особенно твоя левая половина лица.
Ирина наклонилась и поцеловала его заросшую щетиной щеку.
Свечников шевельнулся и обнаружил, что ноги ее укрыты его свитером.
— Ты замерзла, — догадался он и вскочил на ноги.
— Нет-нет! — живо возразила Ирина, потому что не хотела, чтобы Свечников отходил от нее даже на минуту. Даже для того, чтобы добрить лицо. Но он уже метнулся куда-то на кухню и минуту спустя вернулся с большим целлофановым пакетом.
Он взял его за углы, тряхнул хорошенько, и у ног Ирины вздохнул ворох искристого, совсем живого меха. Она охнула. Свечников поднял этот ворох, расправил и укрыл Ирину целиком, до глаз. Это была легкая, непонятного меха шуба под цвет ее волос.
— Ну и ну! — выдохнула Ирина. К такому она не была готова. А Свечников сел на корточки и обнял ее ноги.
— Хочу, чтобы ты, мерзлячка, полюбила зиму, — повторил он свою давнюю фразу.
— Я ее уже люблю. Очень.
На улице было совсем темно. Густоту сумерек чуть разбавляли блики уличных фонарей. Последние листья носились по асфальту в поисках приюта. За дорогой шумел своей вечерней жизнью спальный мегаполис. В его желтых бессонных глазах творилась жизнь. Сотни историй кипели в этих сотах человеческого улья. Тысячи судеб пересекались невидимыми, до предела натянутыми нитями и напряженно звенели в извечном своем стремлении к счастью. А где-то далеко, в космической колыбели уже готовился к жизни новый век, сладко чмокая во сне губами.
