Ирина Волчок - Домработница царя Давида
— Ай, Нино, девочка, ты как ребёнок… — сердито сказал царь Давид. — Была у меня родная душа… три родных души рядом были. Ну, не смотри так, не смотри. Всё прошло, правда. Я что сказать хочу? Я хочу сказать: родная душа рядом была, когда я бедным был. Мы вместе всякого хлебнули, так что я всегда знал, что родная душа рядом. И когда на ноги встали — тоже знал, что она рядом не потому, что я уже богатый, а потому, что она родная. А сейчас я очень богатый. Не такой, как Сандро, но всё равно очень, очень богатый. У него заводы-пароходы, рестораны, типографии… не помню я всего. Настоящий капиталист. Мы с ним почти одинаково начинали — с отцовских мандаринов да с лаврового дерева. Только я в медицину пошёл, почти всё на учёбу тратил, ну, и на жизнь вообще… Когда отец умер, мне тридцать пять было. Сандро почти на двадцать лет моложе меня, вот так и получилось, что он у меня рос… Я хотел, чтобы он тоже в медицину пошёл. Но он уже в другое время рос, и хватка у него другая, да и цели с самого начала другие были. Он талантливый капиталист. Говорят, бизнес душу съедает. Но Сандро помнит, как я ему помогал. Так что я хоть и царь, а без него был бы голым. Нет, не совсем голым, я и сам тоже кое-что успел… Но без него всё равно таким богатым не был бы. У меня пять процентов всех его акций, понимаешь?
— Ну и что? — равнодушно спросила бабушка. — Мне мать рассказывала, как после войны ей зарплату облигациями платили. Голодали страшно, а в сундуке — облигаций целая куча, на много тысяч. Семью бумажками не накормишь.
— У меня бумажек на много миллионов, — хвастливо сказал царь Давид. — На много, много миллионов. Вот в чём беда.
— В чём же беда-то? — не поняла бабушка. — Всем бы такую беду… Нужны деньги — так продай сколько-нибудь, да и живи. Или их продать нельзя? Назад за деньги не берут, да?
— Не понимаешь! — констатировал царь Давид вроде бы даже с удовольствием. — А вот другие очень понимают. Вот и подумай: на ком мне жениться? Кто за меня пойдёт? Почему пойдёт? Потому, что мне семьдесят лет, или потому, что у меня семьдесят миллионов?
— Ах ты бедненький, — насмешливо сказала бабушка. — То есть богатенький. Семьдесят миллионов! Ладно, ну тебя, пошутили — и хватит. Первый час ночи, давно спать пора, а ты мне тут анекдоты рассказываешь. Не корми костёр больше, сейчас я его залью. Где тут ведро стояло? А ты тулуп прихвати, накроешься, если прохладно станет. У тебя радикулита нет? А то, может, правда лучше в доме поспишь?
— Ничего у меня нет, — ворчливо ответил царь Давид. — У меня только нога, и та уже срослась. А больше ничего нет.
— А семьдесят миллионов? — насмешливо напомнила бабушка.
Царь Давид засмеялся и что-то ответил, но что — этого Аня уже не слышала, потому что торопливо пробиралась к дому, стараясь не шуметь, чтобы царь Давид и бабушка не поняли, что она подслушивала. Подслушивала! Это потому, что пьяная. Фу, как стыдно. Сколько же она всего выпила? Сначала шампанское, потом какое-то красное вино из привезённых царём Давидом, а потом ещё и бабушкино самодельное вишнёвое… Стыдно как. Никогда больше она не будет пить.
Аня осторожно пробралась в свою комнату, разделась, легла и, слушая спокойное дыхание Алины, которая спала на раскладушке у противоположной стены, опять стала придумывать речь для оправдания своего пьянства. Речь придумывалась какая-то неубедительная. Наверное, такие речи следует придумывать на трезвую голову. Вот она сейчас проспится как следует — и утром в её трезвую голову придёт какая-нибудь светлая мысль… А то сейчас ни одной светлой мысли не дождёшься, кроме мысли о шашлыке. Как можно уснуть на голодный желудок? Надо подумать о чём-нибудь хорошем, а то так и не уснёшь.
Но ни о чём хорошем почему-то не думалось. Думалось о семидесяти годах и о семидесяти миллионах царя Давида. Хотя насчёт семидесяти миллионов он, конечно, пошутил. Таких чисел в природе не бывает. Но факт остаётся фактом: у царя Давида есть деньги, много денег. Так много, что это заставляет его думать, будто кто-то захочет выйти замуж не за него, а за деньги…
И Васька думает точно так же.
Примерно через неделю после того, как Васька ушёл из дома, царь Давид предупредил Аню:
— Сейчас Васька придёт. Домой наконец-то собрался. Шмотки свои забрать хочет. Ты на него не обращай внимания.
— Ладно, не буду, — согласилась Аня. — Я как раз в магазин хотела сбегать. Вы не против? Шампунь заканчивается, а я уже третий день всё забываю и забываю купить…
Никакой шампунь не заканчивался, ни в какой магазин Аня не собиралась, просто с Васькой встречаться совсем не хотелось.
Но встретиться всё равно пришлось. Прямо у выхода из магазина. Опять он за ней следил, что ли?
— Привет, Юстас, — сказал Васька как ни в чём не бывало и схватил её за руку. — Ишь, замаскировалась! Думала, не узнаю?
— Отпустите меня немедленно! — Аня попыталась освободить руку. — Вы себя ведёте просто неприлично!
— А маскировочка ничего, ничего… — Васька не обратил никакого внимания на её слова и на её трепыхания. — Это центр тебя такими костюмчиками снабжает? Или всё-таки царь Давид? Эх, кухарка, кухарка, повелась на миллионы… Да я так и думал. Вам всем — хоть столетний крокодил, абы с мешком баксов. Дура ты, Нюта. Ошибочка в расчётах. Царь Давид всё равно на кухарке не женится, даже не надейся. А я хоть молодой. И денег у меня не меньше, чтоб ты знала. Нет, я бы на тебе тоже не женился, но деньги — это пожалуйста, была бы вся в шоколаде…
Аня разозлилась. Кажется, очень сильно разозлилась, так сильно, что, наверное, сейчас смогла бы ударить этого противного Ваську по лицу. Или всё-таки не смогла бы? Лицо этого противного Васьки — слишком высоко, до него ещё дотянуться надо…
— Ишь, как она смотрит, — издевательским тоном сказал Васька, отпустил её руку и отступил на шаг. — Что, классовая ненависть душит? А на царя Давида не так смотришь! Я видел, как ты на него смотришь! Ждёшь и надеешься, да? Потому, что старый, да? Умрёт — и всё тебе достанется, да? Так вот не надейся. Если с дядь Давидом чего случится — мы тебя навсегда закроем. Зона тебе будет, вот какое наследство тебе будет.
— Василий, да вы… ненормальный, — с испугом и удивлением сказала Аня. — Извините, я не хочу вас обижать, но мне кажется, что вам следует показаться Евгению Михайловичу…
Васькино лицо побагровело — мгновенно, будто его ошпарили. Аня повернулась и торопливо пошла прочь.
— Сама ненормальная! — крикнул ей в спину Васька ломким мальчишеским голосом.
Об этой встрече Аня царю Давиду ничего не рассказывала. Царь Давид несколько раз спрашивал, чем она расстроена, но она ссылалась на какие-то пустяки. Не могла же она сказать, что расстроена тем, как родной племянник — любимый племянник, между прочим! — сравнил родного дядю со столетним крокодилом… Нет, точно ненормальный. До сих пор вспоминать противно…
