Александр Шакилов - Культурный герой
— Сссддеессссь. Сссснааю-у-у.
Хм-м, задумчиво почесал щетину Старлей, блажен, кто верует. Он привык не удивляться уникальным возможностям пришельцев. Да и что в этом такого, если вдуматься? Наркомана тянет к дозе, он идет по следу, по запаху, по эху, оставляемому драгсом в пространстве. Что-то ведь его направляет, что-то ведет к обладателю заветного вещества. А где Е-1428, там и Чача. Лютый враг, которому жить осталось всего ничего.
— Можно. Удачи тебе.
Саламандр печально посмотрел на Ваську. Рот его открылся, длинный гибкий язык выскользнул, свистнув у виска Старлея, и спрятался обратно в зубастой пасти. Так ничего и не сказав напоследок, ящер, цепляясь за древесину присосками на лапах, спустился по корме «Голландца», посидел чуток на киле и рухнул спиной вниз.
Тело его пробило облака, навсегда исчезнув из поля зрения Старлея…
…когда ротмистр Чача умер от ожогов, «Летучий голландец» тихонько подкрадывался к аулу, затерянному в горах.
— Зачем? — спросила Горгонер.
— Надо, — пожал плечами Василий.
Саламандра, поганого джанки, ему было ничуть не жаль. Сам виноват, жаба огнедышащая. Нехрен подсаживаться на дурь.
— Мы прилетели. — Ван Дер Дейк изо всех сил делал вид, что беседует с Медузой. — И что теперь?
— И ничего. Делай, что скажут… — раздраженно взмахнула щупальцами Горгонер.
Капитан едва увернулся от ничем не заслуженной пощечины.
Ёшкин жук тревожно покосился на подругу.
Полчаса спустя Старлей шел, не скрываясь, во весь рост, по извилистой тропе, сплошь засыпанной мелкими и чуть крупнее камнями. Он знал, что аборигены следят за ним в прицелы снайперских винтовок товарища Драгунова, что, стоит ему обернуться, он увидит направленные ему в спину стволы «калашниковых» с подствольными гранатометами и без. Старлей помнил эти места, не забыл он и о зловонной яме, в которой довелось ему посидеть в плену вместе с Киром.
— Де дика хула хун. Могуш хулда шу[6].
Тишина в ответ.
— Муха ап ду шу?[7] — рассмеялся Старлей.
Тишина пряталась в горелом остове сбитого «стингером» вертолета. Солнечные зайчики от линз плясала на лице офицера ВКС. У Васьки слишком светлая кожа, слишком светлые волосы, чтоб местные оборванцы, вооруженные и скорые на расправу, приняли его за своего. И знанием языка тут не помочь.
— Вы должны мне, люди гор. Но я прощу вас, никто не умрет, если мне дадут пять, нет, лучше двадцать бутылок…
После этих его слов тишина перестала быть зловещей и смертельно опасной.
Тишина удивилась.
Заинтересовалась: что задумал это страный гаски, похожий на безумного дервиша?
Надо ли говорить, что просьбу Старлея исполнили неукоснительно? Надо ли говорить, что, провожая парня в дорогу, некий горец, родной брат Рахмада, пообещавший найти кровника, обнял Ваську и легонько шлепнул по спине, иди, мол, что стоишь. Брат Рахмада одет был в камуфлированную черкеску, подпоясанную ремнем с серебряной пряжкой, и конечно, у него был кинжал. Какой же горец без кинжала, верно? Из-под широкополой панамы настороженно и надменно выглядывала короткая рыжеватая борода.
Василий, поправив рюкзак на плече, вдруг запел. И ушел. Брат мертвеца присел на корточки и, уставившись на дорогу, сказал: «Не понимаю».
Лямки рюкзака врезались в плечи, Старлей печатал шаг и протяжно подвывал себе под нос:
Стукнет ком земли о крышку гроба,
Зайчики рассыплются в пыли,
Чавкнет ненасытная утроба
Нашей кровью вспоенной земли!
«Летучий голландец», заложив крутой вираж и на исходе дуги завалив мачты параллельно горизонтали, разбился о Стену в полутора километрах левее. Дизеля взорвались, алые паруса вспыхнули. По счастливой случайности или еще почему Старлея в тот момент на борту не было. Он покинул судно чуть раньше, оставив на борту пяток бутылок с темной, маслянистой жидкостью. Единственной жидкостью во вселенной, способной отменить воскрешение. Той самой жидкостью, что Старлею безропотно выдали абреки в безымянном горном ауле.
Надо ли говорить, что Ван Дер Дейку, Медузе Горгонер и ёшкину жуку не повезло оказаться рядом с воином ВКС, освободителем Земли?
Последние соратники Старлея погибли окончательно, без возможности материализовать свои тела заново. Души их летали над Василием, шмыгали у него между ног, норовили влезть в ширинку, будто имели возможность хоть как-то ему навредить. Но как бы инопланетные душонки ни пыжились, сколько бы ни злились, Василия мало беспокоил бесплотный эфир.
…Получили все, что мы хотели,
Не сложилось — значит, не склалось.
Над кустом календул вьются шмели,
Колоска горчит сухая ость.
Тучи цеплялись за дозорные башни на Стене, отсекая верхушки. Старлей задрал подбородок. Парочка мечетей, продмаг, детская площадка — тушканчеги организовывали инфраструктуру для людей. Это и есть стойла? А килька — силос? Старлей шагнул к Стене, уткнулся в масляно-сливочную поверхность, с виду — куски бута. Коснулся лбом, ощутил приятную прохладу, втянул ноздрями кисловатый запах, попробовал на вкус. На хлеб можно намазывать. 82,5 % жирности, не меньше. Был бы хлеб…
Тучи, тучки, слышите? как слышно?
Как изнанка неба — не рябит?
А над кладбищем, светло и пышно,
Тополиный пух летит, летит…
Использовав армейскую сноровку, вбитую в мышечную память строевой подготовкой, Старлей повернулся на сто восемьдесят градусов, прижав локти к бокам. Спина прямая — ровнее, чем линия правящей партии во время путча. Шаг есть соприкосновение каблука ботинка с горизонталью. Позвякивает стекло. Шаг. Еще. Шаг. И опять разворот на сто восемьдесят. Обнажить плечо с татуировкой, расцарапать так, чтоб кровь и краска брызнули из-под кожи, чтобы смесь — хотя бы пара капель! — попала в каждую бутылку в рюкзаке.
Адский состав: эритроциты, тушь и… виноградная водка, спасибо брату Рахмада, помог.
Чача. Просто чача.
Готово. Горлышки всех бутылок измазаны кровью.
Старлей внезапно оробел, колени его подогнулись. Секундная слабость. Не более того! Он вытер пот со лба, размахнулся и швырнул первую бутылку, из-под коньяка «Арарат». Смесь, расплескиваясь, полетела к Стене. Ударившись о кладку, бутылка разбилась на десятки осколков. И все-таки Василий зажмурился и прикрыл голову руками: он не самурай, он не умеет презирать смерть. Не научился еще.
Так он простоял минут пять. Потом открыл один глаз, второй, осмотрелся…
Ровным счетом ничего не случилось.
Старлей пожал плечами и швырнул вторую бутылку. И еще одну. И еще…
Последнюю оставил для себя.
До рези в паху хотелось познать вкус средства, уничтожающего вечность.
Старлей шел себе и шел, а горизонт не становился ближе. Ваське было радостно и светло, он любовался багровым закатом в прожилках облаков. Где-то там есть океан и города, машины и дети. Небось ко всему этому счастью жутко приятно вернуться. Окунись с головой в бытие, урони жетон в щель, сядь за руль и прошепчи сказку на ночь. Еще столько всего непознанного…
А позади медленно, с едва слышным поначалу гулом, потом — с грохотом, падала Стена, нависая над крохотной людской фигуркой в трепаном камуфляже, с опустевшим рюкзаком на плече и глупой, но честной улыбкой на лице…
И вот тут бы поставить точку. Мол, хеппи-энд, все умерли.
Как бы не так!
АТЛАНТИДА
— Папа?
— Буратино?
Шютка, типоПервым, что поразило Кира в этом мире, было небо. На первый взгляд оно ничем не отличалось от разнообразных виденных им небес: голубое, хрустально-прозрачное, как игрушка на новогодней елке. И все же было в нем что-то не то. Если в обычном небе таится некое обещание — то ли бесконечных пространств, то ли бесконечного падения с обеденной тарелки Земли, — это небо было твердым. Надежным. Солидным, как хорошо пригнанная крышка люка. Как затычка графина. Если выпрямиться во весь рост, подумал Кир, об это небо нехило треснешься башкой. И еще в нем не было солнца.
Кир стоял на палубе белой субмарины. Субмарина шла на посадку. За спиной Кира толпились Крайне Подозрительные Личности в облезлых пальто. Личностям было зябко, и они жались друг другу. По левую руку от Кира топтался Сопровождающий. Сопровождающий, цветя улыбкой, вещал:
— Родина. Родина — это такое близкое, такое интимное понятие. С чего начинается Родина? С ашипки в твоем букваре, хе-хе. Родина — это поля и реки, березки и мох, растущий на северной стороне их стволов. Но Родина — это и люди, человеки. Ваши сограждане. Ваши сограждане оказали вам доверие, протянули руку помощи. Рука протянулась в приглашающем жесте, позвала вас с холодных чужих берегов, где — скажем откровенно — всем на вас было начхать. Но Родина вас не забыла, нет. Родина не предаст и не обманет. Родина примет в теплые объятия своих блудных сынов — ну и дочерей, конечно, тоже, не забываем о дамах, хе-хе…
