Эдмунд Вааль - Заяц с янтарными глазами: скрытое наследие
Дзиро в свои тридцать восемь был все еще очень хорош собой. Он переменил род деятельности и работал теперь в Си-би-эс, занимаясь ведением переговоров о покупке американских телепрограмм. «А еще, — сообщил мне Дзиро, — это я договорился о трансляции в Японии, на Эн-эйч-кей, новогоднего концерта Венского филармонического оркестра. Какой был успех! Вы знаете, что японцы в восторге от венской музыки, от Штрауса? В такси Игги обычно спрашивали: ‘Откуда вы?’ А он отвечал: ‘Из Австрии, из Вены’. И таксисты принимались напевать мелодию ‘Голубой Дунай’».
В 1970 году пара купила участок земли на полуострове Ито, в семидесяти милях к югу от Токио, — достаточно большой, чтобы построить там дачный дом. На фотографии видна веранда, где вечером можно было выпить. Впереди заметно понижение склона, а дальше, в обрамлении бамбуков, виден кусочек моря.
А еще они купили участок для могилы на территории храма, где находилась семейная усыпальница одного из их ближайших друзей. Игги намерен был остаться здесь навсегда.
А потом, в 1972 году, они переехали в Таканаву, в квартиры в новом здании, расположенном в удачном месте. «Хигаси-Гинза, Симбаси, Даймон, Мита», — певуче объявляет названия станций голос в метро, а потом — «Сэнгакудзи». Там ты выходишь, идешь вверх по склону к дому на тихой улице, по соседству со стенами дворца принца Такамацу. В Токио местами бывает очень тихо. Однажды я сидел там на низенькой зеленой ограде перед домом, дожидаясь возвращения Игги и Дзиро, и за час мимо прошли только две пожилые дамы и проехал один преисполненный надежд таксист.
Это были не слишком большие, но очень удобные квартиры: все было тщательно продумано. В них вели две раздельные входные двери — но внутри квартиры соединялись: дверь из одной гардеробной вела во вторую. В прихожей Игги сделал одну стену полностью зеркальной, а вторую покрыл золотой фольгой. Там стояла маленькая табуретка, на которой можно было разуться, и охранная статуэтка Будды, привезенная в незапамятные времена из Киото. Некоторые из венских картин перекочевали на половину Дзиро, а кое-какой японский фарфор Дзиро, напротив, очутился на полках у Игги. На маленьком домашнем алтаре фотография Эмми стояла рядом с фотографией матери Дзиро. Из гардеробной Игги с его коллекцией пиджаков открывался вид прямо на сады принца. Из гостиной, где стояла витрина, можно было увидеть Токийский залив.
Игги и Дзиро вместе проводили отпуск: Венеция, Флоренция, Париж, Лондон, Гонолулу. А в 1973 году они отправились в Вену. Игги побывал там впервые с 1936 года.
Игги ведет Дзиро к дворцу Эфрусси, они вместе стоят перед домом, где он родился. Они посещают Бургтеатр, «Захер» — отцовское любимое кафе. А по возвращении Игги принимает два важных решения. Они связаны между собой. Во-первых, он решает усыновить Дзиро. Так Дзиро стал Дзиро Эфрусси-Сугияма. Во-вторых, он решает отказаться от американского гражданства. Я расспрашивал его об этой поездке в Вену и о принятии австрийского гражданства, и вспоминал, как Элизабет, приехав в Вену и пройдя от вокзала по Рингу, увидела сломанные, погубленные липы возле дома, где прошло ее детство. «Терпеть не мог Никсона», — вот и все, что отвечал мне Игги, переглядываясь с Дзиро и немедленно меняя тему.
И это заставляет меня задуматься: что же это значит — чувствовать свою принадлежность к какому-то месту? Шарль умер в Париже, оставаясь российским подданным. Виктор считал такое положение вещей неправильным. Пятьдесят лет он жил в Вене с русским паспортом, затем принял австрийское подданство, потом стал гражданином Рейха, а после этого остался совсем без гражданства. Элизабет прожила пятьдесят лет в Англии, сохраняя голландское подданство. А Игги был австрийцем, затем стал американцем, а потом стал гражданином Австрии, живущим в Японии.
Ассимилируясь, все равно испытываешь потребность уехать куда-то еще. Хранишь паспорт другой страны. Хранишь что-то свое, глубоко личное.
На стадии шлифовки
Похоже, уже в 70-е годы Игги приклеил на нэцке маленькие бумажки с номерами, составил их список и отдал их на экспертизу. Их оценили на удивление высоко. «Звездой» среди них оказался тигр.
Именно тогда резчики этих нэцке заново обрели имена и снова сделались живыми семейными людьми, ремесленниками из конкретных мест. И начали обрастать историей:
В начале XIX века жил в Гифу резчик по имени Томокадзу, который превосходно выделывал нэцке, изображавшие разных животных. Однажды он ушел из дома, легко одетый, как будто отправился в баню, и пропал на три или четыре дня. Его родные и соседи очень тревожились о нем, не зная, что случилось, как вдруг он вернулся. Он объяснил причину своего исчезновения, рассказав, что ему нужно было вырезать фигурку оленя, и он отправился в горы, чтобы поближе понаблюдать за этими животными, и все эти дни ничего не ел. Рассказывают, будто он завершил начатую фигурку, опираясь на свои наблюдения, сделанные в горах… Нередко на изготовление нэцке уходил месяц или даже два.
Я подхожу к своему шкафу и отыскиваю четырех черепах, карабкающихся друг другу на спину. Я проверяю номер по каталогу Игги: да, это Токомадзу. Они вырезаны из древесины самшита цвета кофе с капелькой молока. Это очень маленькое нэцке, оно сделано так, что когда вертишь его в руках, то чувствуешь, какие они скользкие, эти черепахи, как они лезут и скользят, скользят и все равно лезут. Держа в пальцах это нэцке, я точно знаю, что резчик долго наблюдал за черепахами.
Игги делал пометки к вопросам, поставленным учеными и парой торговцев, которые заходили осмотреть коллекцию. Неужели кто-нибудь думает, что наличие подписи на нэцке упрощает дело? Подпись — это только отправная точка для вопросов, уводящих в запутанный лабиринт. Уверенной ли рукой нанесены штрихи? Сколько линий в иероглифе? Заключен ли он в рамку? Если да, то какова форма картуша? А как еще можно прочитать данный иероглиф? И мой любимый вопрос — почти философской глубины: какова связь между великим резчиком и неразборчивой подписью?
Мне с этими вопросами не справиться, поэтому я просматриваю заметки о патине. И читаю:
Западным людям может показаться, что различие в шлифовке зависит лишь от некой формулы и ее применения. На самом деле шлифовка — это очень важный процесс в изготовлении хорошего нэцке. Она включает целый ряд этапов: вываривание, просушка, натирание различными ингредиентами и материалами. Вся рецептура хранится в тайне. Для качественной шлифовки требуется три или четыре дня кропотливого труда и заботы. Густую, сочную коричневую полировку раннего Тоедзаку, хоть она и хороша, все же не назовешь ослепительно превосходной.
И вот, я вынимаю своего тигра с инкрустированными глазами из желтого рога работы раннего Тоедзаку из Тамба. Этот резчик работал с отличной, плотной самшитовой древесиной и славился умением живо изображать животных. У моего тигра полосатый хвост, заброшенный, будто ремень кнута, на спину. Я повсюду ношу его с собой день или два, и однажды по глупой забывчивости оставляю его на листках с выписками в книгохранилище на пятом этаже (биографии, К — S) Лондонской библиотеки, когда ухожу в буфет выпить кофе. Но когда я возвращаюсь, он стоит на прежнем месте, мой совсем не ослепительный тигр с сияющими глазами на сочно-коричневой хмурой морде.
Он — сама угроза. Он отпугнул других посетителей.
КОДА
Токио, Одесса, Лондон (2001–2009)
Дзиро
Я снова в Токио. Я иду от станции метро и прохожу мимо автоматов с изотоническими напитками. Сентябрь. Я не был здесь уже пару лет. Этих автоматов здесь раньше не было. Кое-что в Токио меняется медленно. Бок о бок с серебристыми кондоминиумами сохраняются обветшалые деревянные дома с бельем на веревках. Миссис Икс в ресторане суси моет ступеньки.
Как всегда, я останавливаюсь у Дзиро. Ему немного за восемьдесят, и он очень активен. Конечно, он посещает Оперу и театр. Несколько лет он обучался гончарному делу и теперь сам лепит чайные чашки и маленькие плошки для соевого соуса. За пятнадцать лет, что прошли после смерти Игги, Дзиро ничего не сдвинул с места в его квартире. Ручки по-прежнему в стакане, пресс-папье — посередине письменного стола. Здесь я останавливаюсь.
Я привез магнитофон, и мы некоторое время возимся с ним, а потом бросаем его, смотрим новости, выпиваем, съедаем по тосту с паштетом. Я приехал на три дня, чтобы заново расспросить Дзиро о его жизни с Игги, уточнить кое-что на тот случай, если мне неправильно запомнилось что-то из истории нэцке. Я хочу убедиться в том, что правильно помню, как впервые встретились Игги с Дзиро, и название той улицы, где стоял их первый дом. Это один из тех разговоров, которые непременно должны состояться, но я волнуюсь, как бы он не вышел чересчур формальным.
