Ричард Йейтс - Плач юных сердец
Пол Мэйтленд покрутился туда-сюда, чтобы размять позвоночник, морщась при каждом движении, изгонявшем из его мышц перегибы военных действий, в то время как руки его поправляли повязанный вокруг шеи синий платок.
— Нет, я правда поражен, насколько мне нравится Том, — сказал он. — И как мне нравятся его работы. Я раньше думал, что он какой-то легковесный, что ли. Иллюстратор и все такое. Но чем больше смотришь на его картины, тем больше они на тебя действуют. Знаешь, что он делает в лучших своих работах? У него получается сделать так, что сложные вещи оказываются простыми.
— Ага, — сказал Майкл. — Все так, я тоже часто об этом думал.
Но тут они увидели, как Том Нельсон, с фотоаппаратом в руках, несется вприпрыжку через весь двор, и Пегги Мэйтленд, как девчонка, захлопала от восторга в ладоши.
Час или два спустя, когда вечеринка наконец оживилась — в доме собралось, наверное, человек пятьдесят, — Майкл спросил Сару, все ли у нее хорошо.
— Ну да, — сказала она. — Только, сам понимаешь, тут все настолько старше меня, что я не очень знаю, что должна делать и что говорить.
— Да просто будь самой собой, — сказал он. — Стой тут в образе самой прекрасной девушки на свете, и все остальное приложится. Обещаю.
Среди гостей был историк искусства, работающий над монографией о Нельсоне, был стареющий заслуженный поэт, чья следующая книга должна была выйти ограниченным тиражом по двести долларов экземпляр, с иллюстрациями Тома Нельсона на каждом развороте. Была еще знаменитая актриса с Бродвея, которая говорила, что прилетела в дом Нельсона «как мотылек на пламя», — настолько «растрогана» она была выставкой его живописи в музее Уитни. И был там романист, которого недавно провозгласили автором, не допустившим ни одной художественной ошибки ни в одной из девяти своих книг, — до сегодняшнего дня он не был знаком с Нельсоном, но теперь стал ходить за ним из комнаты в комнату, хлопал его по облаченной в парашютную куртку спине и приговаривал: «Вот именно, солдатик. Вот именно».
После того как Сара «спряталась» на кухне с несколькими другими молодыми людьми, а Майкл начал ощущать воздействие всего того, что он выпил, к нему подгреб Пол Мэйтленд и спросил, что Майкл сейчас поделывает.
— Ищу преподавательскую работу, — ответил он.
— Надо же, и я на это решился, — сказал Пол. — Осенью мы уезжаем в Иллинойс — Том тебе не говорил? — Иллинойский университет в Шампейн-Урбана, или как он там называется[73]. Забавно. — И Пол пригладил усы. — Я всю жизнь клялся, что никогда не стану преподавать, как и ты, наверное; и вот теперь преподавание оказалось единственным приличным занятием в нашем возрасте.
— Точно. Так оно и есть.
— Представляю, как ты рад будешь избавиться от своих рыболовных сетей.
— Торговых.
— В каком смысле?
— Он называется «Мир торговых сетей», — сказал Майкл. — Журнал посвящен торговым компаниям, которые открывают сразу целые сети магазинов, понимаешь? — И потом, покачивая головой от изумления, добавил: — Ни черта себе! И все эти годы, когда мы с Броком рассказывали тебе, чем мы занимаемся, ты думал, что речь идет про какие-то ебаные рыболовецкие снасти?
— Ну теперь-то я понял, — сказал Пол. — Но в общем, да. У меня действительно сложилось впечатление, что вы занимаетесь рекламой рыболовных сетей или что-то в этом духе.
— Ну да, в твоем случае, я полагаю, эту ошибку легко объяснить. Потому что ты ведь, Пол, на самом деле никогда никого не слушаешь, верно? Ты ведь только к себе относишься дико внимательно — на фига тебе кто-то еще?
Пол отступил на пару шагов назад, недоуменно моргая и улыбаясь, как будто пытался понять, серьезно ли Майкл все это говорит.
А Майкл со всей серьезностью продолжал:
— Вот что я тебе скажу, Мэйтленд. Давным-давно, когда мы с Люси только познакомились с тобой и с твоей сестрой, мы считали вас обоих необыкновенными. Какими-то неземными существами. Мы готовы были наизнанку вывернуться, лишь бы сделаться хоть немного на вас похожими или стать ближе к вам, — понимаешь, бля? Мы думали, что в вас есть какая-то охуительная магия.
— Слушай, старина, — сказал Пол. — Я, похоже, чем-то сильно тебя обидел. Я не хотел. Не понял, в чем дело, но ты меня прости, ладно?
— Конечно, — сказал Майкл. — Забудь. Никто никого не хотел обидеть, никто ни на кого не обиделся. — Но он сгорал от стыда за предельную откровенность своей вспышки: фраза «Мы думали, что в вас есть какая-то охуительная магия» все еще висела в воздухе, и окружающие явно ее смаковали; слава богу, что хоть Сара была на кухне и не могла ее слышать. — Что ж, пожмем тогда руки, что ли? — предложил он.
— Ну конечно, — ответил Пол, и они были уже достаточно пьяные, чтобы превратить рукопожатие в процесс до чрезвычайности торжественный.
Потом Майкл сказал:
— Отлично. А теперь давай с тобой сыграем. Первый ход предоставляю тебе. — Он расстегнул пиджак своего единственного костюма и ткнул себе в рубашку. — Бей меня со всей силы. Сюда.
Пол смутился лишь на какую-то секунду, а потом, похоже, понял. Быть может, в Амхерсте тоже играли в такую игру; в любом случае сил у него было много — сказывались годы физической работы. Удар получился быстрый и довольно крепкий — Майкл отскочил и попятился, всеми силами стараясь удержаться на ногах и не упасть навзничь.
— Здорово, — сказал Майкл, как только к нему вернулся дар речи, и снова встал на линию. — Здорово у тебя получилось. Теперь моя очередь.
Сам он торопиться не стал. Он внимательно изучил лицо Мэйтленда: умные глаза, ироничный рот, усы бесстрашного бунтаря. Потом переступил с ноги на ногу, собрался с силами и вложил все, что у него было, в правую руку.
Поразительно, но Пол упал не сразу. С остекленевшими глазами он отступил, поморщившись, назад; он даже смог сказать «неплохо», хотя его было почти не слышно; потом обернулся, как будто высматривая, с кем бы еще поговорить, сделал три или четыре неуверенных шага, упал на антикварный деревянный стул, но тут же сполз с него на пол и потерял сознание.
Из тех, кто стоял рядом и наблюдал за происходящим, одна женщина закричала, а другая отпрянула и закрыла лицо ладонями; какой-то мужчина твердо взял Майкла за руку и сказал:
— Лучше бы тебе отсюда убраться, приятель.
Но Майкл пронзил его взглядом и ответил:
— Отъебись, милый. Я никуда не пойду. Это игра такая.
Пегги Мэйтленд метнулась к мужу и обхватила руками его голову — Майкл испугался, что сейчас она бросит на него тот же полный жуткого упрека взгляд, какой он увидел когда-то в глазах миссис Деймон, но она не стала.
Вдвоем они приподняли Пола и поставили его сначала на трясущееся колено, а потом и на ноги; дальше они вели его с такой осторожностью, что некоторые, наверное, даже не заметили, что ему было больно.
Пол сдерживал рвоту, пока они не вышли на улицу и не дошли до того места, где ничего нельзя было испортить; там его вырвало, и, когда спазмы кончились, к нему вроде бы стали возвращаться силы.
Среди машин, стоявших рядком в лунном свете, найти автомобиль Мэйтлендов было несложно: это была единственная высокая, уныло-тупоносая машина, единственная, произведенная до 1950 года. Когда Майкл открыл правую дверцу и усадил туда Пола, на него пахнуло бензином и затхлостью подгнившей обшивки. Скоро у Мэйтлендов будет новенькая блестящая машинка для среднего класса — как только он станет профессором в Иллинойсе. А это была машина так и не примкнувшего к профсоюзам плотника, много лет пытавшегося заниматься живописью в свободное от работы время.
— Пол, — сказал Майкл, — слушай, я не имел в виду сделать тебе больно; ты понимаешь?
— Ну конечно. Само собой разумеется.
— Слушай, Пегги, мне очень жаль, прости меня.
— Поздновато уже извиняться, — сказала она. — Но так и быть. То есть я понимаю, что это игра, Майкл. Я просто думаю, что это очень тупая игра, вот и все.
И Майкл повернулся лицом к большому сияющему дому Нельсонов. Ему ничего не оставалось, как обойти его по газону, зайти через черный ход на кухню, вытащить оттуда Сару и уехать.
На заявку Майкла откликнулось совсем немного колледжей, а единственное заслуживавшее внимания предложение о работе поступило от учреждения, носившего название Государственный университет Биллингса, штат Канзас.
— Канзас — это как-то мрачновато, — сказала Сара. — Излишне мрачно, я имею в виду. А ты как думаешь?
Но наверняка ни ей, ни ему ничего не было известно. Он вырос в Нью-Джерси, а она в Пенсильвании, и вся остальная страна оставалась для них почти совершенно чуждой. Он подождал немного в надежде на более заманчивые предложения, а потом принял приглашение из Канзаса, опасаясь, что, если он потянет еще, работа достанется кому-нибудь другому.
