Виктор Смирнов - Заулки
Полчаса тыкает он палкой в песок, оглядываясь по сторонам. Холодный пот заливает лицо — неужели перепутал что-нибудь, сбился? Или, может, Генка Белецкий, друг и сосед, выкопал? Но нет: Генка знал все его секреты, все скрытые схороны близ дома, но об этом, дальнем, Димка ничего не сказал ему — и не потому, что предвидел какую-то надобность в тайнике, а просто среди всего того, что у них имелось, это был, пустяк, оставленный для разрушения самой природе.
Палка утыкается во что-то мягкое, но сопротивляющееся, не пускающее острие вглубь. Сердце Димки подпрыгивает, улетает и возвращается на место ласточкой. Ладонями он разгребает жесткую, поначалу скованную верховым морозцем, а затем все более теплую и податливую землю. Ухватывает край материи, еще не истлевшей, прочной. Да, это край немецкого прорезиненного плаща, с типичной волнистой прострочкой. Димки расчищает израненными, саднящими пальцами весь узел, кое-где пошедший пятнами тления. Есть… Он осматривается по сторонам, прислушивается. Тихо. Только у дубка-нелиня, растущего в сосняке, жестко позванивают зазимовавшие листья да легонько шелестит, выпрямляясь, примятый Димкой вереск. Ветерок несет с севера близость крепких рождественских морозцев, которые Димка обогнал в своем пути на юг. Пот падает с Димкиного лба на прорезиненную ткань.
Димка разворачивает сверток. Внутри — еще один, из густо промасленного обрывка немецкого френча. Устраивая тайник, Димка, предусмотрительный и находчивый выкормыш войны, свистнул из буксы одинокого вагона намокшие в смазке тряпки, принес их сюда в жестянке и выжал масло на оружие. Все было сделано хорошо, со смыслом, как будто в предчувствии этого дня, и Димка хвалит себя за предусмотрительность.
Он разворачивает старое сукно, стряхивает прилипший к жирной черной ткани песок. Внутри, в непромокаемой бумаге, которую Димка снял в те давние дни с брусков тола, россыпь золотистых патронов, ухватистый, великолепно выточенный, без единого острого угла, автоматический «вальтер» и наш армейский допотопный наган. Димка подбрасывает на ладони «вальтер». Прекрасная игрушка. Он заглядывает в ствол: налет ржавчины довольно густ, даже нарезки не видно. Обойма выходит из рукояти с трудом. Всю эту штуковину надо разобрать, тщательно вычистить и опробовать. Как и любой пистолет с самозарядкой, «вальтер» требует постоянного ухода. Димка берет наган. Он тоже выглядит далеко не новым, тусклым, алым цветом отливает поверху вороненая сталь ствола и курка. Но что сделается примитивному устройству барабанного револьвера?
Шомпол без особых усилий вывинчивается из гнезда и высвобождает барабан. Димка осматривает на свет ствол, патронные гнезда. Сойдет. Главное, эта машинка, которая взводится и перезаряжается усилием пальца, безотказна. И если подведет, отсыреет хотя бы один патрон, даст осечку, следующее движение пальца поставит перед бойком нужное гнездо. Обрывком френча и палочкой, отломанной от сосновой ветви, Димка прочищает механизм, ствол, несколько раз щелкает курком — взводная пружина не утратила силы. Затем он выбирает из кучки патронов те, что нужны для револьвера, — длинные, с утопленными в прямых гильзах пулями. Он вставляет патроны в барабан и ставит его на место, ввинчивает ось-шомпол. Несколько раз, подражая каким-то-героям из виденных им трофейных фильмов, прокручивает барабан ладонью. Он вращается легко и с пощелкиваньем.
Димка отбирает еще несколько патронов и прячет их в карман пальто, предварительно завернув в платок, чтоб не звякали. Это про запас. Все он делает правильно, несмотря на легкую дрожь пальцев и нетерпеливый звон во всем теле. Он заворачивает руку с револьвером во френч, в плащ и, дождавшись, когда по железной дороге, наполняя весь лес грохотом, проносится очередной грузовой состав, стреляет несколько раз в песок. Легкое острие пламени и дымок вылетают из дырки в прорезиненной ткани, песок взбухает фонтанчиками, воздух наполняется запахом пороха и паленой материи.
Затем Димка очищает еще раз револьвер, чтобы не пахло от него свежим пороховым нагаром, перезаряжает барабан, заворачивает оружие в прихваченную еще в Москве газету и сует во внутренний карман пальто. Теперь только бы добраться обратно, не налететь на какую-нибудь проверку в поезде, да мало ли на что. Не подвела бы случайность. «Вальтер» и остальные патроны Димка без всяких мер предосторожности бросает в ямку, засыпает песком. Скоро запоздавшая зима накроет землю свежим снегом, а весной вода быстро превратит оружие в ржавую россыпь, патроны изъест зеленым ядом окислов. Пускай пропадают. Димке это уже не понадобится.
С револьвером в кармане он чувствует себя увереннее и спокойнее. Теперь можно немного передохнуть. Привалившись спиной к стволу и совершенно не чувствуя стылого дыхания земли, Димка достает кусок хлеба и медленно жует его, стараясь насытиться. Сколько раз ночью в вагоне он представлял, как все это будет — то, что задумал, — но, пока он не ощутил тяжести оружия, все эти ночные мечтания были лишь бредом, мальчишеским вздором; теперь, они превратились в жесткий и близкий к исполнению план взрослого мужчины. Он потребует у Серого встречи с Чекарем. Конечно, никто из них и думать не может о том, что намерен сделать Димка. Он для них жалкий сосунок, которого прикрывают взрослые дяди. Чекарь.не сможет отказаться от встречи. Димка еще заглянет в его голубые нахальные буркалы. Должно быть, Чекарь, как всегда, явится со своим слащавым хитроумным Зубом. Пусть. Револьвер у Димки будет взведен, и много времени это не займет. Чекарь тоже не с пустыми карманами ходит, но Димки он не станет опасаться Он, Димка, близорук однако в очках, когда их водят стрелять в тир, дырявит мишень не дальше девятки. А потом — будь что будет. Свой бой с фашистами Димка должен выиграть, и он его выиграет, Все остальное не имеет значения, как и на войне. Да, фронтовики помянут Димку в «Полбанке» как настоящего парня. Стихи… Ну, что ж, другой будет писать для них стихи и письма в Президиум. Найдется. Но справиться с Чекарем должен он один. И только он один может это сделать. Он уверен теперь, что не сдрейфит по дороге и доберется до цели. Дорога у него еще длинная, но выдержки должно хватить. Ну, может, будет сбиваться, будут одолевать наплывы липкого страха, будет стискивать ледяными тисками грудь и морозить пятки, но ведь полпути пройдено — не свернуть уже.
Над его родными лесами летит стылый ветерок, шелестит оставшимися на зиму одинокими листьями. Кислица на взгорке словно бы подпирает серое небо. Еще минуту-две — и Димка тронется в обратный путь.
Трудно, распроститься с этими милыми, родными местами, такими невзрачными на посторонний взгляд и так много говорящими сердцу. Бабку жаль. Когда весть о Димке докатится до нее, лучше уж Димке быть неживым, чем в тюряге. С ума сойдет бабка. Из ближайших родственников, из всей огромной ватаги двоюродных братьев и сестер, никто до университета не добрался, только он, Димка, бабкина гордость и надежда. И вот…
Пора. Встать, оказывается, трудно. Это как на середине дальней дистанции бега, когда вдруг исчезают силы и кажется, никак ее одолеть оставшиеся бесчисленные круги. Димка хорошо знает это чувство. Когда Димка поступал учиться, спортивные активисты со старших курсов, присланные кафедрой физкультуры, с листками в руках приставали к каждому новичку, расспрашивая его об успехах в спорте. Факультету нужны были будущие рекордсмены. Димка быстренько перебрал в уме все свои спортивные достижения, которыми мог похвастаться. Увы, жалкую картину обнаружил бывший Болванка. Он, конечно, сильно окреп в старших классах, но ничем не мог удивить этих загорелых крепких девчат и парней с опросниками. Его главным успехом было то, что он наконец-то одолел последствия многолетнего рахита и смог стать вровень со многими своими, не очень выделяющимися физически, сверстниками. Но не скажешь же об этом — посмеются лишь…
И когда к нему приблизился смуглый длинный парень с листком и несколько пренебрежительно взглянул на очкастого большеголового новичка, Димка брякнул: «Бег на дальние дистанции». — «Какие?» — спросил парень. Димка быстро прикинул длину тропок. «Десять километров». — «Разряд?» — «Второй», — не задумываясь, чтобы не внушить подозрения, отозвался Димка. Парень записал, и уже в сентябре, в начале учебного года, Димку в составе второй факультетской сборной выставили на соревнования. Какое счастье, что не в первую сборную его включили и провал оказался не так страшен.
На старте он увидел рядом рослых, длинноногих, свитых из мышц соперников. Майки облегали их выпуклые груди, способные перекачать мощными вдохами и выдохами весь кислород стадиона. Бедра, голени играли мускулами. Димка уже знал, что среди них и мастера спорта, и перворазрядники, отобранные из многих и многих: парни, прошедшие подготовку в специальных столичных школах и секциях, знающие досконально науку дальнего бега, о которой жалкий провинциал Димка и понятия не имел.
