Роман Сенчин - Информация
– Ну уж не надо так драматически, – поморщился глава. – Но!.. Но, действительно, мы очень рассчитываем на вашу помощь.
Он ушел, и вслед за ним ушли все, кто собрался на эту встречу. Так вереницей утекли… Я даже растерялся, оставшись в кабинете один… И что? Мне-то куда?… Резко почувствовался голод – вспомнил, что, кроме кофе и нескольких печенек, ничего не ел. (Виктор Федорович предлагал позавтракать, но я, побаливая с похмелья, отказался.)
Прошел туда-сюда, листанул подшивку газеты. Какие-то фотки улыбающихся школьников, пляшущих казачек…
– Так, – появилась редакторша, – вам уже и пообедать давно пора… Заговорились.
– Да всем пора бы, – отозвался я дипломатично. – Кафе здесь есть где-нибудь?
– А зачем нам кафе? Тут покушаем хорошо. Девочки сейчас принесут.
…Довольно долго я не мог понять (хотя и старался), почему меня поселили на краю села в мотельчике, а не в гостинице, которая находилась на центральной площади; почему мы едим в редакции, а не в одном из, так сказать, пунктов общепита, которых в Тарумовке немало. Узнал лишь вечером второго дня: оказывается, и гостиница, и большинство пунктов питания, магазинов, парикмахерская принадлежали той бизнесменше, Асият, что не отдавала кусок церковной земли. Естественно, что борцы за этот кусок не хотели, чтоб я жил и ел в ее владениях…
Впрочем, в мотеле мне было относительно удобно, кормили тоже неплохо. На тот обед в редакции девушки принесли горячий и сочный пирог с мясом, салаты; редакторша поставила на стол бутылку кизлярского коньяка. Предложила выпить, я не отказался.
– Вы родом из Москвы? – спросила, дождавшись, когда закушу.
Я сказал, откуда.
– Да, знаю, – кивнула она, – это на Волге… А женаты?
– Сейчас нет.
– М-м… а то вот у нас видите, невесты какие.
Я глянул на сидящих за столом девушек.
– Да, – сказал по возможности игриво, – красавицы.
– Так вот женились бы! – Редакторша сказала это вроде бы в шутку, но за шутливым тоном чувствовалась серьезность. – Скромные, работящие. У нас девушки золотые просто.
Одна из них при этих словах густо покраснела. Краснота пошла от шеи и постепенно залила лицо… Склонилась над тарелкой… Я тоже почувствовал неловкость и в то же время представил, как она, такая стеснительная, входит в мою спальню и начинает раздеваться. Кофточка, платье, трусики… И пресловутый внутренний голос заверил: «Такая не будет истерики закатывать, как Полиночка. Она явно жизнь умеет ценить». – «Ну да, – осадил я его. – Это сейчас она такая, краснеет. А привези в Москву…»
В середине трапезы к нам присоединились Виктор Федорович и Надежда Николаевна (как я предположил, они уходили на некое совещание с главой района, вернулись смурные; после предложения поесть депутат на постоянной основе как-то потерянно сжевал кусок пирога, Надежда Николаевна к еде не притронулась вовсе, лишь выпила кофе).
– Сегодня поздновато уже, – с усилием заговорил Виктор Федорович, – а завтра надо бы с кем-нибудь из мусульман встретиться, к Татьяне Петровне съездить. Ее мнение тоже важно.
– А кто это? – Я разомлел от двух рюмок коньяка, сытного пирога и в то же время был готов к новым подвигам.
– Заслуженная артистка республики, – ответила завуправлением культуры, – очень уважаемый у нас человек.
– Да, конечно. И… – Я сделал паузу, сомневаясь, стоит ли говорить, но все же решился. – И, для хотя бы внешней объективности, наверное, стоит с этой встретиться…
Виктор Федорович напружинился:
– С кем?
– Ну, как ее… Кто здание строит.
– С Асият?! Зачем?
Я кашлянул, ругнул себя: «Полез с инициативой, кретин!» Тем более гендиректор еще намекал, для чего именно меня сюда отправляют… Но здравый смыл и какая-то, до того дремавшая журналистская жилка убеждали, что услышать мнение второй стороны нужно…
– Понимаете, – стал объяснять, – вот выйдет материал, и если не будет в нем голоса того, с кем вы конфликтуете, его все воспримут как заказуху. А к заказухе и отношение соответствующее – отмахнутся, и все. А так…
– Да ведь и так ясно, за кем правда! – перебил возмущенно депутат на постоянной основе. – Ведь…
– Подождите, – в свою очередь, перебила Надежда Николаевна. – Это действительно разумно. Эффект будет не тот, если только одно мнение.
– Тем более, – получив поддержку, стал развивать мысль я, – при помощи ее же слов… Ну, Асият… Ее можно представить в таком свете, что любой поймет, кто прав, а кто нет.
– Ну да, – неохотно кивнул Виктор Федорович, – я понял. Только я к ней не пойду. Сами тогда уж как-нибудь. Покажу, где сидит…
До вечера я торчал в газете. Слушал продолжение горькой истории жизни редакторши, новые подробности тяжбы со стройкой, которые вспоминал Виктор Федорович. (Надежда Николаевна вскоре после обеда ушла.)
Это продолжалось долго; в итоге мне пришлось начать выказывать признаки утомления – тер глаза, вздыхал, возился на стуле, и депутат на постоянной основе отвез меня в мотель.
– Вы ужинайте, не стесняйтесь, – сказал на прощание, – и спиртное берите. Я утром расплачусь.
Особо роскошествовать я не стал – заказал шашлык «как вчера», триста граммов водки, морс, салат из помидоров. Но ел и пил без аппетита – хотелось скорее лечь и уснуть.
И только стал плавно, как в лифте, погружаться в сон, заиграл мобильник. Это была Полина:
– Ты забыл обо мне? – без приветствия, с сухой обидой спросила.
– Нет, не забыл… Привет.
– А почему не звонишь?
– Извини, дел полно. Весь день слушал о проблемах…
– Ты пьян?
– Да нет. Устал просто.
– Я же слышу, что ты пьяный. Значит, пить можно, а мне позвонить и уделить две минуты…
– Слушай! – Наверное, действительно из-за усталости я прямо взбесился. – Я хочу спать. Я перегружен чужим дерьмом, которое в меня весь день вбивали! Завтра утром я позвоню.
Ткнул пальцем в кнопку с красной трубкой, а потом и вовсе выключил телефон.
Улегся, устроился поудобней, но сон долго не шел. В голове сочились едкими струйками мысли о том, что с Полиной нужно как-то развязываться (уже сам голос ее меня раздражал), что вот есть же действительно классные девушки – в этой богом забытой Тарумовке. Тихие, скромные, услужливые… Казачки, наверно… И даже пьяная решимость появилась пойти, найти, где живет та, что покраснела, и посвататься… Так войти и сказать ее родителям: «Прошу руки вашей дочери…» Замечательные у нее щеки. А если их целовать, трогать, прижимать пальцами… И я стал мысленно готовить себя к подъему, представлял, как одеваюсь, чищу зубы, сбриваю щетину, хожу по улицам и ищу. И редкие ночные прохожие подсказывают, где ее двор, окно ее горницы… Эти фантазии подействовали благотворно – я сладко, по-детски как-то уснул.
Что-то стал размахиваться про эту поездку – описываю во всех подробностях, вряд ли нужных, уместных. Хотя… Наверное, вопреки логике, которая диктует мне фиксировать череду своих личных бед, проблем, неприятностей и редких приятностей, я хочу показать людей, которым, по крайней мере тогда, было хуже, чем мне. Меня долбили ничтожные по меркам общества геморрои, а у них отнимали родину. Борьба за несколько десятков квадратных метров была лишь вершиной айсберга, и недаром с этой темы – со строительства на церковной территории – они постоянно сбивались на другое. На разрушенную свиноферму, громкоговорители на минаретах, на отъем должностей у русских… Многое уже забылось, мозг поспешил избавиться от этого, как от лишнего груза.
А с другой стороны, у меня сейчас, безо всяких преувеличений, жизнь висит на волоске, и никакой вины перед теми, кто хочет со мной расправиться, я не вижу. Сижу в квартире без света, с отключенными телефонами, не открываю дверь, когда в нее долбят… Вот мне уж точно некуда деться.
Тем же, в Тарумовке… Ну да: родина, борьба за справедливость. Но это все-таки не вопрос жизни и смерти – жизни и смерти конкретного человека. У них есть выбор.
Виктор Федорович говорил: «У меня дети в Ростове, у Надежды Николавны дочь под Москвой. Здесь в основном старшее поколение осталось – молодежь уезжает. Обидно. Наши предки сюда пришли триста лет назад, на пустую землю, а теперь нас отсюда выдавливают».
Такая вот проблема. Геополитическая, можно сказать. А у меня проблема моего личного физического выживания.
В те дни, когда слушал в Тарумовке истории, видел горестные лица, конечно, сочувствовал, старался поддержать и помочь, а теперь, начав сравнивать… К тому же тогда я находился тогда в другом положении – несмотря на разные неприятности, я был обеспеченным, уверенным в себе человеком. Сейчас же – забившийся в угол комочек живого мяса, на который идет вполне реальная охота…
Но прежде чем перейти к описанию того, как узелок моей жизни затянулся, надо закончить про поездку. Перевести ее в слова. Может быть, этот процесс выведет меня к ответам на некоторые из тех вопросов, что давно не дают покоя – колют и рвут своими крючками. Эти бесконечные – ????…
