Роальд Даль - Дорога в рай
— Она вставила голову в прорезь и теперь не может ее вынуть, — сказал майор Хэддок. — Просто хотела пошутить.
— Что хотела?
— Бэзил! — вскричала леди Тэртон. — Да не стой же ты как истукан! Сделай что-нибудь!
Видимо, она не могла много двигаться, но говорить еще была в состоянии.
— Дело ясное — нам придется расколоть эту деревяшку, — сказал майор.
На его седых усах запечатлелось красненькое пятнышко, и так же, как один-единственный лишний мазок портит всю картину, так и это пятнышко лишало его спеси. Вид у него был комичный.
— Вы хотите сказать — расколоть скульптуру Генри Мура?
— Мой дорогой сэр, другого способа вызволить даму нет. Бог знает, как она умудрилась влезть туда, но я точно знаю, вылезти она не может. Уши мешают.
— О боже! — произнес сэр Бэзил. — Какая жалость. Мой любимый Генри Мур.
Тут леди Тэртон принялась оскорблять своего мужа самыми непристойными словами; и неизвестно, сколько бы это продолжалось, не появись неожиданно из тени Джелкс. Скользящей походкой он молча пересек лужайку и остановился на почтительном расстоянии от сэра Бэзила в ожидании его распоряжений. Его черный наряд казался просто нелепым в лучах утреннего солнца, и со своим древним розово-белым лицом и белыми руками он был похож на краба, который всю свою жизнь прожил в норе.
— Могу я для вас что-нибудь сделать, сэр Бэзил?
Он старался говорить ровным голосом, но не думаю, чтобы и лицо его оставалось бесстрастным. Когда он взглянул на леди Тэртон, в глазах его сверкнули торжествующие искорки.
— Да, Джелкс, можешь. Ступай и принеси мне пилу или ножовку, чтобы я мог отпилить кусок дерева.
— Может, позвать кого-нибудь, сэр Бэзил? Уильям хороший плотник.
— Не надо, я сам справлюсь. Просто принеси инструменты и поторапливайся.
В ожидании Джелкса я отошел в сторону, потому что не хотелось более слушать то, что леди Тэртон говорила своему мужу. Но я вернулся как раз к тому моменту, когда явился дворецкий, на сей раз сопровождаемый еще одной женщиной, Кармен Лярозой, которая тотчас бросилась к хозяйке.
— Ната-лия! Моя дорогая Ната-лия! Что они с тобой сделали?
— О, замолчи, — сказала хозяйка. — И прошу тебя, не вмешивайся.
Сэр Бэзил стоял рядом с головой леди, дожидаясь Джелкса. Джелкс медленно подошел к нему, держа в одной руке ножовку, в другой — топор, и остановился, наверное, на расстоянии ярда. Затем он подал своему хозяину оба инструмента, чтобы тот мог сам выбрать один из них. Наступила непродолжительная — не больше двух-трех секунд — тишина; все ждали, что будет дальше, и вышло так, что в эту минуту я наблюдал за Джелксом. Я увидел, что руку, державшую топор, он вытянул на какую-то толику дюйма ближе к сэру Бэзилу. Движение казалось едва заметным — так, всего лишь чуточку дальше вытянутая рука, жест невидимый и тайный, незримое предложение, незримое и ненавязчивое, сопровождаемое, пожалуй, лишь едва заметным поднятием бровей.
Я не уверен, что сэр Бэзил видел все это, однако он заколебался, и снова рука, державшая топор, чуть-чуть выдвинулась вперед, и все это было как в карточном фокусе, когда кто-то говорит: «Возьмите любую карту», и вы непременно возьмете ту, которую хотят, чтобы вы взяли. Сэр Бэзил взял топор. Я видел, как он с несколько задумчивым видом протянул руку, приняв топор у Джелкса, и тут, едва ощутив в руке топорище, казалось, понял, что от него требуется, и тотчас же ожил.
После этого происходящее стало напоминать мне ту ужасную ситуацию, когда видишь, как на дорогу выбегает ребенок, мчится автомобиль, и единственное, что ты можешь сделать, — это зажмурить глаза и ждать, покуда по шуму не догадаешься, что произошло. Момент ожидания становится долгим периодом затишья, когда желтые и красные точки скачут по черному полю, и даже если снова откроешь глаза и обнаружишь, что никто не убит и не ранен, это уже не имеет значения, ибо что касается тебя, то ты все видел и чувствовал нутром.
Я все отчетливо видел и на этот раз, каждую деталь, и не открывал глаза, пока не услышал голос сэра Бэзила, прозвучавший еще тише, чем прежде, и в голосе его послышалось недовольство дворецким.
— Джелкс… — произнес он.
И тут я посмотрел на него.
Он стоял с топором в руках и сохранял полнейшее спокойствие. На прежнем месте была и голова леди Тэртон, по-прежнему торчавшая из прорези, однако лицо ее приобрело пепельно-серый оттенок, а рот то открывался, то закрывался, и в горле у нее как бы булькало.
— Послушай, Джелкс, — говорил сэр Бэзил. — О чем ты только думаешь? Эта штука ведь очень опасна. Дай-ка лучше ножовку.
Он поменял инструмент, и я увидел, как его щеки впервые порозовели, а в уголках глаз быстро задвигались морщинки, предвещая улыбку.
Звуковая машина
Стоял теплый летний вечер. Выйдя из дома, Клоснер прошел в глубь сада, где находился сарай, открыл дверь, вошел внутрь и закрыл дверь за собой.
Сарай служил ему мастерской. Вдоль одной из стен, слева, стоял длинный верстак, а на нем, среди разбросанных как попало проводов, батареек и разных инструментов, возвышался черный ящик фута три длиной, похожий на детский гробик.
Клоснер подошел к ящику. Крышка была открыта, и он склонился над ним и принялся копаться в хитросплетении разноцветных проводов и серебристых ламп. Он взял схему, лежавшую возле ящика, внимательно изучил ее, положил на место и начал водить пальцами по проводам, осторожно потягивая их, проверяя прочность их соединения; при этом он заглядывал то в бумажку со схемой, то в ящик, то снова в бумажку, пока не проверил каждый проводок. Занимался он всем этим, наверное, с час.
Затем он протянул руку к передней части ящика, на которой находились три ручки, и принялся поочередно крутить их, одновременно следя за работой механизма внутри ящика. Все это время он тихо что-то про себя говорил, кивал головой, иногда улыбался, при этом руки его находились в беспрерывном движении, пальцы ловко и умело сновали внутри ящика; рот его странным образом кривился, когда у него что-то не получалось, и он бормотал: «М-да… угу… А теперь так… Хорошо ли это? Где-то тут была схема… Ага, вот она… Ну конечно… Да-да… Отлично… А теперь… Хорошо… Хорошо… Да-да…»
Он был предельно сосредоточен; быстрые движения его подчеркивали спешность, безотлагательность работы, и делал он ее, подавляя в себе сильное волнение.
Неожиданно он услышал шаги на посыпанной гравием дорожке. Он выпрямился и резко обернулся, и в ту же минуту дверь открылась и вошел высокий мужчина. Это был Скотт. Это был всего лишь Скотт, местный доктор.
— Так-так-так, — произнес доктор. — Вот, оказывается, где вы прячетесь по вечерам.
— Привет, Скотт, — сказал Клоснер.
— Я тут проходил мимо, — продолжал врач, — и решил заглянуть. В доме никого нет, поэтому я и пришел сюда. Как ваше горло?
— В порядке. Все хорошо.
— Раз уж я пришел, то могу и посмотреть его.
— Прошу вас, не беспокойтесь. Я уже поправился и вполне здоров.
Доктору передалось царившее в помещении напряжение. Он посмотрел на стоявший на верстаке ящик, потом перевел взгляд на Клоснера.
— Да ведь вы в шляпе, — сказал он.
— Правда?
Клоснер снял шляпу и положил ее на верстак.
Доктор подошел к ящику и заглянул в него.
— Что это? — спросил он. — Радиоприемник мастерите?
— Да нет, так, ковыряюсь.
— Сложный прибор, судя по внутренностям.
— Да.
Клоснер, казалось, был где-то далеко.
— Так все-таки что же это? — спросил доктор. — С виду штука довольно страшноватая.
— Да у меня появилась одна идея.
— Вот как?
— Она имеет кое-какое отношение к звуку, вот и все.
— Боже милостивый! Да разве вам мало всего этого на работе?
— Звук — это интересно.
— Понятно.
Доктор подошел к двери, обернулся и произнес:
— Что ж, не буду вам мешать. Рад, что горло вас больше не беспокоит.
Однако он продолжал стоять и смотреть на ящик, заинтригованный его назначением и сгорая от любопытства узнать, что затеял его странный пациент.
— Но для чего же он все-таки? — спросил он. — Вы разбудили мое любопытство.
Клоснер посмотрел на ящик, потом на доктора и принялся почесывать мочку правого уха. Наступила пауза. Доктор стоял возле дверей и, улыбаясь, ждал ответа.
— Хорошо, я расскажу, если вам это интересно.
Наступила еще одна пауза, и доктор чувствовал, что Клоснер не знает, с чего начать. Он переминался с ноги на ногу, дергал мочку уха, глядел в пол и наконец медленно заговорил:
— Дело вот в чем… В теории все очень просто. Человеческое ухо, как вы знаете, улавливает не все звуки. Существуют низкие и высокие звуки, которые оно не может воспринимать.
