Майкл Каннингем - Избранные дни
— Я славлю себя, и что я принимаю, то примете вы. Как прошел вечер?
— Как обычно. Слушай, мне показалось, что сегодня за мной наблюдал дрон.
— Да?
— Я не совсем уверен. Но да… Клянусь, он завис надо мной и висел почти минуту.
— Может, его интересовал не ты? Где это произошло?
— У летней эстрады.
— У летней эстрады их всегда много. Там же палаточный лагерь. Сам знаешь, они проверяют, не затесались ли туда надиане.
— У меня просто возникло ощущение. И все.
— Хорошо, но тебе не кажется, что чувства у тебя в последнее время… как бы это сказать?.. чрезмерно обострены?
— Надеюсь, в этом-то все и дело. Но у меня такое ощущение… Уже пару дней… Я просто не говорил.
— Я доволен — я смотрю, пляшу, смеюсь, пою.
— Можешь без этого?
— Сам знаешь — не могу.
— Я начинаю задумываться, — сказал Маркус. — Не ерунда ли это все про двадцать первое июня? В Старом Нью-Йорке стало слишком опасно. За нами здесь слишком плотно следят.
— Следят за надианами и туристами. Грязные без пяти минут проститутки мало кого интересуют.
— И все же…
— Марк осталось всего несколько дней.
— Наверно, нам пока не стоит видеться.
— Не говори так.
— Саймон, мы под подозрением.
— Вслед за расставанием новая встреча, новая уплата и новый заем.
— Прошу тебя, сосредоточься.
— Мне, Марк, будет одиноко без тебя. А тебе — без меня.
— Понимаю… Просто подумал…
— Предпочитаю рисковать, но вместе с тобой. Знаешь, выпей-ка стаканчик-другой «ликвекса» и немного отдохни. А потом давай вместе позавтракаем.
— Во «Фреддис»?
— А где еще?
— Отлично. В два?
— В два.
— Спокойной ночи.
— Приятных сновидений.
Маркус дал отбой и растворился в дрожащей серебряной пыли.
Саймон допил «ликвекс» и налил еще. Правда ли, что Маркус принимает все чрезмерно близко к сердцу? Он стал каким-то больно нервным. И все же… Старый Нью-Йорк опасней любого другого места — тут не поспоришь. Но где еще можно без лишних расспросов, так просто, по-быстрому заработать немного иен.
Бутылку «ликвекса» Саймон опорожнил наполовину. Напиток погрузил его в кипящие, пронизанные кошмарами сумерки, которые сходили за сон. Ему снились люди, молча и степенно погружающиеся в реку. Ему снилась женщина, носящая на шее тайну.
В половине второго он убрал кровать. Облачился в нательную оболочку, надел свою повседневную одежду: «ливайс», «пума», темно-серая футболка с логотипом CBGB.[39] В Старом Нью-Йорке требовалось при любых обстоятельствах одеваться в духе эпохи. Это было оговорено в контракте.
Восточная Пятая улица была полна исполнителей и тех, кто приехал на них поглазеть. Панки прогуливались в своих устрашающих прикидах. Сидя у подъездов, судачили старушки. Рондо, изгой из дневной смены, произносил бессвязные тирады у витрины цветочного магазина. Посередине квартала из туристического ховерпода выгрузился батальон китаёз. Саймон торопился во «Фреддис», лавируя между туристами. Кое-кто снимал его на видео, но не он был главным объектом внимания. Он был просто одним из обитателей Ист-Виллидж, обыкновенным статистом. Кругом было полно куда более экзотических персонажей. Кому какое дело до стареющего музыканта, когда тут же прогуливаются девицы с розовыми шевелюрами и змейками, обернутыми вокруг шеи, когда безумный старик в прожженных лохмотьях пронзительно пророчит низвержение священного огня и пришествие бога-насекомого?
В этот час народу во «Фреддис» было немного. Маркус уже ждал Саймона за дальним столиком, ссутулившись над двойным эспрессо. Хорхе, которого на работе — с десяти до четырех — звали Фредди, ехидно пожелал Саймону доброго утра, хотя дело происходило в два часа дня. Он поставил перед Саймоном кофе латте прежде, чем тот успел устроиться за столиком. Хорхе был симпатичным парнем, еще вполне молодым. Что заставило его играть роль Фредди в не самые бойкие часы, сыпать подколками и язвительными шуточками? За этим наверняка стояла какая-нибудь история. Подобные истории сводились обыкновенно к неудаче где-нибудь в другом месте и переезду в Старый Нью-Йорк — ненадолго, только чтобы слегка подзаработать. У многих исполнителей такое временное пребывание растягивалось на двадцать, а то и больше лет. Кое-кто из них окончательно вжился в образ своего персонажа, не выходил из него ни днем ни ночью и даже поменял имя.
Маркус выглядел неважно. Он вцепился в кружку с кофе, как будто это был его единственный друг.
— Привет, старик — сказал Саймон. — Тебе полегче?
Маркус, казалось, пытается подавить отрыжку. Шея напряглась. И тут он выдал:
— Я не остановилась — нет — остановилась Смерть.[40]
Произнеся эти слова, Маркус стыдливо огляделся вокруг.
— Все в порядке, — попытался успокоить его Саймон.
— Не в порядке. В данный момент я ни про что вообще не сказал бы «в порядке».
— Подумаешь, дрон. Один-единственный дрон завис над летней эстрадой, когда ты случился поблизости. По-моему, ничего страшного.
— Я же тебе говорил — у меня возникло ощущение. И уже какое-то время не оставляет.
— Я весь оказался во власти предателей, я стал говорить как безумный, здравый смысл покинул меня.
— Нам конец.
Саймон взял Маркуса за руку, сжал ее и сказал:
— Нельзя все время жить в страхе. Иначе что это будет за жизнь?
— Почему же нам не следует жить в страхе?
Вопрос был вполне уместным. По всей видимости, состоялись выборы и христиане, похоже, вернули себе большинство в Совете. А как еще было объяснить трансляцию по видео бесконечных христианских комедий и мелодрам? Или то, что правоохранительные органы становятся все суровее? Если христиане действительно победили на выборах, это не сулило ничего хорошего симулам и прочим рукотворным.
Саймон сказал:
— Не выводи меня из себя, ладно? Еще немного — и меня потянет на проповедь.
— Когда мы доберемся до Денвера, убью его к чертовой матери.
— Как будто это тебе под силу.
— Знаешь, я иногда думаю: а вдруг там ничего нет?
— Не самый продуктивный образ мысли.
— Согласен… Хорошо. Он ждет нас в Денвере, и, когда приедем, он не только нас починит, но и подарит бесплатную поездку на любой райский остров по нашему выбору.
— Уже лучше. Думай о будущем. Через три дня нас здесь не будет.
— Ага, мы отправимся в богом забытую деревню, потому что так велит программа.
— Более важных дел у тебя вроде пока не образовалось.
— Все сметено долой — это — Необъятность…
