Владимир Войнович - Малиновый пеликан
Коллеги! Лучший предлог для любой революции – это зависть и ненависть. Но все наши усилия вызвать эти черные чувства у нашего народа пока заметных результатов не дали, ибо он, наш великий народ, – в который раз повторю – чересчур добр, независтлив, ленив, неприхотлив и терпелив. Он терпел советскую власть, раскулачивание, тюрьмы, лагеря и колхозы. Сегодня терпит нищету, отвечая на все наши действия пьянством и мелким воровством. Ну, есть у нас эти, как их называют, оппозиционеры, ну, выходят они на свои митинги или шествия, ну, собирают сколько-то там своих единомышленников, и что? Они говорят: вот когда нас будет миллион… тогда… А что тогда? Вас миллион – и вы просто пройдете по улицам с белыми ленточками и милыми улыбками. Полиция вам улыбнется обратно, огреет дубинкой и запихнет в автозак. И никакого эффекта от этих хождений, кроме мусора, который убирать придется нежелательным нелегальным мигрантам, не будет. Короче говоря, только вы, депутаты, и весь наш государственный аппарат пытаетесь обидеть народ, долго пытаетесь, но делаете это так вяло и неизобретательно, что народ ваших усилий просто не замечает. Поэтому я считаю, что выхода у нас нет, надо двигаться дальше. А прежде, чем двигаться, необходимо критически оценить наши предыдущие действия. Мы уже сделали народу много плохого. Но он стойко продолжает терпеть. Есть какие-нибудь предложения по выводу его из себя?
Тут стали вскакивать разные, предлагать, кому что пришло в голову. Повысить плату за ЖКХ вдвое. Пенсионный возраст увеличить, а пенсии уменьшить. Присоединить к России Белоруссию, Болгарию и Аляску. Запретить в стране хождение долларов, юаней и тугриков.
– Нет, – говорю, – это все не то. Территориальные приобретения людей всегда радуют, хотя непонятно, какая каждому из них от этого выгода. Доллары они попрячут, а тугриков у нас все равно нет.
Один ученый человек, доктор наук, списавший свою диссертацию у другого доктора, который списал ее у третьего, тот у четвертого, а там концы и вовсе теряются, предложил всех ученых, которые делают полезные для страны открытия – а пуще того, если пытаются довести их до производственного воплощения, – сурово наказывать, а если они печатались в зарубежных журналах и издавали собственные, ни у кого не списанные научные труды, считать их иностранными шпионами.
– А разве бывают шпионы не иностранные? – спросил с места кто-то картонноклювый.
– Бывают, – ответил я. – Если не верите, посмотрите в зеркало. Но вы, – обратился я к доктору, – опять предлагаете действовать против отдельных лиц.
– Да, конечно, – закивал доктор, – для начала следует вызвать возмущение хотя бы среди отдельных.
– А что толку? – возразил я. – Если бы эти отдельные выражали свое возмущение здесь, в России… А то ведь они бегут в Лондон или Париж и оттуда выражаются по Интернету. Нет, это, – говорю, – не дело. Надо вызвать недовольство не отдельных лиц, а всего народа, который весь в Лондон сбежать не может. Плохо, – говорю, – господа, работаете! Плохо, плохо и неэффективно.
– Но мы стараемся!
С места вскочил депутат по фамилии… забыл фамилию… и стал перечислять, как много всего сделано по части раздражения населения, и опять же привел в пример небольшие, но кровавые войны с одной соседней и одной несоседней республиками. Привел секретные сведения о принудительной отправке на войну добровольцев и возвращении их на родину в качестве груза «двести». Была надежда, что хотя бы война вызовет возмущение, но она вызвала только большой патриотический подъем. Что еще?
Депутат Ромашкин доложил вкратце, что во время наводнения в одном южном городе было затоплено большое количество домов вместе с людьми. Выжившие были уверены, что наводнение произошло в результате умышленных действий местного губернатора, приказавшего во время сильного дождя, переполнившего здешнее водохранилище, открыть дамбу и спустить воду на этот маленький город, чтобы спасти большой город. Среди оставшихся в живых были сильные волнения и даже драки в очередях за гуманитарной помощью, но на результатах очередных выборов это никак не отразилось, и они опять подавляющим большинством голосов выбрали того же губернатора и всю его доблестную команду.
– Да что там говорить, – эмоционально воскликнул Ромашкин. – Что мы можем с этим народом делать, если он не реагирует на падение рубля, замораживание пенсий, отмену льгот и даже на уничтожение санкционных продуктов. Вы знаете, – горестно вздохнул он, – вместе с массой простого народа мне пришлось наблюдать за уничтожением швейцарского сыра. Эти люди такого сыра никогда раньше не видели, не пробовали и не знают, как вообще по-настоящему сыр производится, а теперь смотрели, как тонны его в красивых упаковках вываливали из самосвалов и затем давили бульдозерами и засыпали землей…
– И что же? – перебил я выступающего. – Неужели они не возмутились? Не бросились на бульдозеристов? Не попытались спасти ценный продукт от такого кощунственного, циничного уничтожения?
– Да что вы! Они стояли, смотрели и плакали. У них текли одновременно слезы и слюни, но потом они дружно пошли на избирательные участки и все как один проголосовали за правящую партию.
– А вы как на это реагировали? – допытывался я.
– Я испытал огромную гордость за наш народ. Я им восхищался. – С достоинством он и покинул трибуну.
Честно сказать, всеми этими докладами я был разочарован и удручен.
– Но неужели, – обратился я ко всему залу, – неужели в нашем народе не осталось ничего, что могло бы подвигнуть его не то что на революцию, но хотя бы на мирный общественный протест, на то, чтобы люди вышли на улицы, что-нибудь покричали, потребовали чего-нибудь от властей решительно и сурово? Неужели не было ни одного случая?
– Разрешите ответить, – поднял руку человек с сытым постным лицом.
Я узнал нашего омбудсмена. Он напомнил мне об антисиротском законе, о том, какое он вызвал в нашем обществе недовольство. Всем запомнилось шествие озабоченных граждан с портретами самого омбудсмена и депутатов, принявших этот детолюбивый закон, с выбрасыванием портретов в конце шествия в мусор.
Я все это выслушал – и оценил:
– То, что было шествие озабоченных граждан, это хорошо, но недостаточно. Озабоченные – они всегда выходят и показывают свою озабоченность. Но чтобы выступление было по-настоящему массовым, необходимо озаботить и неозабоченных. А когда вышли одни озабоченные, до революции еще далеко.
– Да, но люди хорошо повеселились.
– Вот таким весельем все ваши дела и кончаются, – заметил я весьма огорченно. – А мне нужно такое веселье, которое называется революцией, и никак иначе. Чтобы не портреты ваши, а вас самих бросали в мусорный ящик, как в соседнем вражески настроенном братском государстве. Нет, ничего не скажу, вы, конечно, работаете, но вполсилы, и я подозреваю саботаж. Вы хотите народ обижать, раздражать, но в то же время надеетесь на его долготерпение и смирение. А действовать надо решительно. Вот вы, с красными ушами, вы что хорошего, в смысле плохого, сделали для Отечества? Что? Возглавляете Комиссию по противодействию попыткам искажения истории во вред России? Это у вас название неправильное. Противодействие – понятие оборонительное. А мы должны наступать. Поэтому предлагаю вашу Комиссию переименовать в Комитет содействия искажению истории в пользу России. Надо поправить кое-какие исторические даты. Например, тысяча девятьсот тридцать седьмой год из истории следует вычеркнуть и записать, что за тридцать шестым последовал сразу тридцать восьмой. В тридцать девятом Польша одновременно напала на два социалистических государства, Германию и Советский Союз. В сороковом польские офицеры, устыдившись агрессивной политики своего правительства, совершили массовое самоубийство в Катыни. Ленин (Ульянов) был немецким шпионом, а Сталин (Джугашвили) грузинским и действовал по указке Третьего отделения Его Величества канцелярии и грузинского диктатора Саакашвили. Он хотел отдать всю Россию Гитлеру в надежде, что немцы построят у нас социализм, но народ оказал этим планам сопротивление, и намерения двух вождей потерпели крушение под Сталинградом. Сталин был очень добрый человек, за что народ обожает его до сих пор. Но чтобы побудить наш народ к революции, нужна не доброта, а зло, жестокость и несправедливость – особые, изобретательные, вызывающие в народе не страх или равнодушие, а широкое возмущение. Вот вы, в шестом ряду, толстяк с длинным клювом, что вы прячетесь за спину впереди сидящего? Встаньте! Вы кем работаете?
