Анатолий Курчаткин - Солнце сияло
Фамусов, услышав мой голос, казалось, задохнулся. Но он был обкатанным валуном и не прервал меня, пока я излагал свою просьбу, ни словом. Но уж потом я получил от него истинно так, как если бы столкнулся с сорвавшимся с кручи горным камнем. Мерзавец, подонок, стервец, выдавал мне Фамусов. Грабил меня, подлюга, вместе с Ленькой! Да пусть тебя уделают в кашу, на фарш пустят — я только рад буду!
К Ульяну с Ниной я поехал к самым последним.
Нинины глаза, когда она увидела меня, другая бы пора, немало меня повеселили: они впрямь стали квадратными.
— Боже! — проговорила Нина.
Лека, неторопливо выплывшая из своей комнаты, остановилась у стенки поодаль, глядя на меня то ли с ужасом, то ли отвращением. Она была сейчас в том возрасте, когда в птенце уже вовсю проглядывает взрослая птица, но еще не оперилась, и это сочетание птенца и птицы и нелепо, и забавно, и трогательно.
Я показал ей «нос», приставив руки одна к другой растопыренными пальцами и пошевелив пальцами в воздухе, она молча передернула плечом и медленно уплыла обратно в свою комнату.
Ульян, оглядев мою расцветшую синяками физиономию с заклеенной бактерицидным пластырем губой, только похмыкал.
— Пойдем, попьем чаю, — позвал он, кивая в сторону кухни.
Ульян, единственный из всех, к своему долгу присовокупил еще столько же. О чем я его не просил. Он это сделал по собственной воле.
— Извини, больше не удалось занять, — виновато сказал он, отдавая мне деньги.
Минут через сорок, сытно поужинав начавшей забываться домашней едой, я вновь был на улице. Идти к метро ехать домой было ближе в левую арку — на старый Арбат, но ноги, как это однажды уже случалось, понесли меня в правую арку, и задами бывшего родильного дома Грауэрмана я вышел на Новый Арбат.
Было уже совсем темно, ночь, и проспект плавился в своем разноцветном неоновом море, бил им в глаза — недоступный, враждебный, родной, любимый. Я стоял на краю тротуара, смотрел в перспективу залитого огнями просторного ущелья и вдруг обнаружил, что чувство, с каким смотрю, — это чувство прощания. День закончился — я насобирал тысячу долларов с небольшим. Тем, чтобы заложить технику, я даже не занимался. А мог не заниматься этим и завтра: сумма, что у меня сложилась бы к завтрашнему вечеру, не составила бы и половины того, что требовалось.
Не помню, как случилось, что я оказался около магазина Ловца. Я стоял, невидяще уставясь на светящийся аквариум витрины, и думал, что если бы не ночь, он мог быть на месте, и если бы он был на месте, я бы попросил его о помощи. Ведь есть у него какая-то «крыша», вдруг он сможет прикрыть меня ею. Чтобы попросить недостающие десять тысяч — мне даже не приходило в голову.
Узкая стеклянная створка двери ловцовского магазина неожиданно растворилась, и на крыльцо изнутри выступил охранник.
— Сергей Михайлович приглашает вас подняться к нему. Если у вас есть время, — выученно произнес он — то, что ему было приказано.
Ветерок мистического чувства овеял меня.
— Он здесь? — спросил я, словно из слов охранника это не явствовало. Откуда ему известно, что я тут?
Охранник указал глазами куда-то наверх, и я понял, что уж в этой-то части — никакой мистики: я был замечен в камеру наружного наблюдения.
Ловец ждал меня у стойки ресепшена, облокотившись о нее и забросив ногу на ногу, в позе нетерпения и усталой расслабленности.
— Что это вас занесло в наши края в такой час? — спросил он, пожимая мне руку и увлекая мимо пружинного стада слонов и гиппопотамов к себе в кабинет.
Я отдал должное его такту: красоты моей физиономии он словно бы не заметил.
— А вы что здесь в такой час? — спросил, в свою очередь, я.
— Частный бизнес. Свое дело. Потребуется, и ночь не уйдешь.
— Что-то не в порядке? — Я старался придать голосу заинтересованность.
— Нет, все в порядке. — Ловец словно бы встал перед своим бизнесом и загородил собой туда вход. — Рад вас видеть. Так что вас сюда занесло?
Он был несколько церемонен, как обычно, он выказывал самое дружеское расположение и держал дистанцию одновременно, а я мысленно уже насадил его на крючок своего шкурнического интереса, и мной владела только одна мысль: как исхитриться и выложить ему свою просьбу.
Но мне не пришлось исхитряться. Мы зашли в его кабинет, уселись в кресла, он подал рюмки, «Хеннесси», налил и, тут же отставив свою в сторону, спросил:
— У вас ничего не случилось? А то у меня ощущение…
Он недоговорил — я его перебил:
— Случилось.
Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, я рассказал ему о своей истории — моя физиономия была к ней наглядной и убедительной иллюстрацией. Когда я помянул имя Барана, по тому, как он покивал, мне показалось, оно ему небезызвестно.
— Есть у вас возможность помочь? С разборкой? На стрелку с его быками кого-то послать? — мужественно высыпал я сразу целый набор крутых словечек, завершая свое захватывающее повествование.
— На стрелку? — переспросил Ловец с непонятной для меня улыбкой. И покачал головой: — Быки не его. Откуда у него быки.
— Но они были! — вырвалось у меня. — Я не выдумал!
— Да я не сомневаюсь, помилуй Бог. Были, конечно. Я говорю, это не его быки. — Ловец ткнул пальцем в сторону, словно указывая на что-то: — Вот этих, что там оттягиваются, в том заведении, схватили? У него там поклонники его таланта.
До меня дошло, что он имеет в виду тот знаменитый ресторан посередине Арбата, от которого лупят в небо прожекторы.
— И что, какая разница? — спросил я.
— Еще какая, — сказал Ловец. — Правым с ними никогда не будешь. Какая тут стрелка. Против них нужно прикрытие откуда-нибудь с Лубянки иметь.
— А у вас такого нет?
— Чего нет, того нет. — Ловец снова улыбнулся — той же своей, недоступного мне смысла улыбкой. — Только такого мне еще не хватало.
Это был крах последней надежды. У меня будто выбили опору из-под ног, и я, с петлей на шее, задергался в воздухе.
Ловец пристально смотрел на меня — молодой Хемингуэй периода квартиры над лесопилкой в Париже. Казалось, он заново оценивал меня. Потом он спросил:
— Что, деньги вам завтра отдавать, я правильно понял?
— Правильно, — подтвердил я.
Он снова помолчал. А то, что я услышал после, повергло меня в шок повешенный, я вдруг обнаружил себя стоящим на земле, петли на шее нет, и я жив.
— Но я не могу дать их вам просто так, подарить, — сказал Ловец. Только в долг. На долгий срок, но в долг. Устраивает вас так?
Устраивало ли меня так. Еще как устраивало, еще как!
Он взял свою рюмку и поднял ее.
— Давайте тогда выпьем за нашу сделку. Завтра часам к двум подъезжайте, думаю, насобираю к этому времени.
Мы чокнулись, и я опрокинул коньяк в себя единым махом — прямо в глотку, минуя язык. Пищевод вспыхнул, и огненная река потекла вниз.
Ловец, пригубя из своей рюмки, смотрел на меня с укоризной.
— «Хэнесси»! Так по-варварски. Хозяину обидно. — Он взял бутылку, налил мне и чуть долил себе. — У меня тут есть идея одного фотожурнала. — Вы ведь на телевидении журналистом работали?
— Журналистом, — кивнул я.
— Ну вот. Главным редактором пока буду я сам, а как насчет того, чтобы пойти ко мне заместителем? Будете у меня под боком — уже мне гарантия, и понемногу отработаете свой долг.
— Идет, — не раздумывая, согласился я.
— Давайте тогда выпьем и за эту нашу сделку, — протянул он ко мне рюмку. — Может быть, совместными усилиями все-таки и дело со студией с мертвой точки сдвинем.
Мы снова чокнулись, и теперь я степенно отпил из своей рюмки глоток, достойный напитка, что был в ней.
Когда я вышел от Ловца, остававшегося ночевать в офисе, шел уже второй час, метро не работало. Чтобы дорога не обошлась втридорога, следовало дойти до Садового кольца и проголосовать там, поймав машину, что шла бы куда-то в моем направлении.
Но я схватил машину прямо тут, на Новом Арбате, где в моем направлении не могла идти ни одна, — не посчитавшись с ценой. Мне было все нипочем. Я чувствовал себя Крезом. Не в смысле денег. В смысле дружбы. Иметь такого друга, как Ловец! Кем я был еще, как не богачом.
Глава семнадцатая
Фотожурнал мы делали с Ловцом месяца три. Во всяком случае, до Нового года мы точно не дотянули.
Идея, наверное, была у него замечательная: на прилавках лежали кучи всяких автомобильных, интерьерных, мужских и женских, а такого посвященного практической любительской фотографии — не было ни одного. Думаю, журнал бы пошел — полетел, засвистел веселой птичкой: Ловец собирался продавать его в аэропортах, на вокзалах — туристам, уезжающим на отдых, прежде всего; но когда он задумывал журнал, дефолтом еще и не пахло. А и когда это новое иностранное слово принялось ласкать слух с экранов телевизоров, стремительно обрусевая, тоже мало кто понял, что же произошло. Ловец оказался с большинством. Мы набирали штат, придумывали рубрики, разрабатывали макет, готовили материалы, сканировали фотографии — мы полностью сделали три номера: чтобы уж начать, так не останавливаться, с места в карьер; задел был — можно спокойно поднимать паруса и выходить в открытое море. Я просветился в таких профессиональных тонкостях — прежние бы советские времена, мог взяться руководить кружком фотолюбителей в каком-нибудь Дворце пионеров.
