Юли Цее - Орлы и ангелы
Это всего лишь очистные сооружения, сказал я. Давай прибавим шагу, и все.
Она схватила меня за руку, отыскала указательный и средний пальцы, сжала их в кулачке. Мне хотелось поскорее уйти отсюда, может быть, даже убежать, мне предстояло сделать еще один поворот и как можно крепче ухватиться за руку Джесси самому, прежде чем она сообразит, куда именно мы идем. Предстояло положиться на то, что она не закричит, предстояло в крайнем случае заломить ей руки за спину и использовать чересчур длинные для нее рукава моего пуловера в качестве своего рода смирительной рубахи.
Она потащила меня назад.
Да ведь там вышка, сказала она, я хочу на нее взобраться.
Я поволок ее вперед.
Нет, сказал я, не надо, ветер и еще эта вонь.
Нет, сказала она, пожалуйста.
Я сдался. В конце концов, это не имело значения. Она пулей понеслась в сторону от дороги по какой-то лесной тропе, заканчивающейся на маленьком, но крутом холме, на котором и стояла вышка. Путь по самому холму вился спиралью. Джесси же помчалась прямо вперед, не разбирая дороги, карабкаясь на иных участках на четвереньках. Здесь была грязь, мои брюки в самом низу уже пропитались вонючей влагой и становились все тяжелее. Джесси уже давно была наверху, когда я только начал подъем по металлической лестнице, идущей зигзагом среди стальных труб. В общей сложности вся эта конструкция достигала примерно тридцати метров в высоту.
Обрив Клару наголо, принимаюсь плести из ее срезанных волос толстую косу. Она мне с такой косой больше всего нравилась, пусть же и эта останется на память неизвестно кому, на память тому, кто выживет. Может быть, мне самому имеет смысл приклеить эту косу себе на затылок. Макс, говорила она, если хочешь узнать, что у человека на уме, уподобься ему чисто внешне.
Вот, правда, мне никогда не хотелось узнать, что у нее на уме.
Над головами разыгралась уже самая настоящая буря, ветер погнал клочья туч по небу и сдул с земли палую листву. Полусферы очистных сооружений походили на пару очков в металлической оправе, нахлобученную на нос лесу. Над ними в небе кружили чайки, казавшиеся пушинками в зальделом бокале, они то взмывали, то ныряли вниз, они сновали над куполами водоочистки, и мне не хотелось думать о том, что, собственно говоря, они здесь вылавливают. Ветер многоголосьем выл в трубах, все сооружение тряслось, как исполинский камертон. Джесси, держась обеими руками за перила, подставляла лицо порывам ветра. Слезы вытекали у нее из внешних углов глаз и сползали от висков к ушам. Да и я ухватился покрепче. На какой-то момент почудилось, будто вот так, вдвоем, выдерживая натиск ветра, мы сможем остановить вращение земного шара.
Я корабль, я плыву по волнам, закричала Джесси, путь лежит в Гренландию!
Она засмеялась и начала, еще крепче вцепившись в перила, раскачиваться всем телом взад-вперед, пока все вокруг нее не зашаталось, трубы не пошли ходуном, вышка не затрещала всеми суставами.
Лучше прекрати, сказал я.
Потом встал, широко расставив ноги, как матрос на шаткой палубе.
Джесси, закричал я.
Корабль! Корабль!
Она раскачивалась изо всех сил. Я видел, как резко обозначились у нее побелевшие костяшки пальцев, как выступил на лбу пот. Когда я потянулся к ней, она отпрянула, сбилась с ритма и больно стукнулась о перила. Я схватил ее и прижал к металлической арматуре. Дважды ее локоть с инстинктивной точностью заехал мне в солнечное сплетение, у меня пропало дыхание, но ее я не выпустил, я держал ее все крепче и крепче, пока она не прекратила дергаться. Да и вышка постепенно успокоилась, гудя, вибрируя, но больше не раскачиваясь. Лицо у Джесси было совершенно мокрым. Я даже не понимал, узнает ли она меня. Вроде бы она что-то высматривала у меня в глазах, у меня на носу, в уголках моего рта.
Джесси, сказал я, теперь нам пора.
Еще какую-то секунду ее взгляд плясал у меня по лицу, потом она ударила меня, вывернулась из рук и побежала на противоположный край смотровой площадки. А там перегнулась через перила, закинула на них ногу и уже собралась оттолкнуться другой, когда я отреагировал. Я прыгнул, — никогда не подозревал, что умею прыгать так хорошо и быстро, — схватил ее одной рукой за волосы, другой за пуловер и оттащил от перил. Мы потеряли равновесие, и она упала на стальную поверхность площадки. Звук будто судовой гонг, должно быть, она ударилась головой. Я ожидал крика, однако она даже не всхлипнула, ее губы оставались плотно сжатыми. Спеша наклониться к ней, я нечаянно наступил на прядь ее волос, выдрал целый клок. Она сложила руки, как верующая католичка, и подняла их мне навстречу.
Ты хочешь уйти, нараспев сказала она.
Она пропела это слово в трех тональностях на мотив арии из оперетки: Уй-ти, уй-ти, уй-ти! Ее голос звучал громко, металлически звонко, вышка резонировала.
Я-хо-чу-тво-ей-же-ной-стать-уж-будь-лю-бе-зен!
Так она пела.
Слы-шишь-ли-ко-ло-ко-ла-слы-шишь-ли-ко-ло-ко-ла… У нее перехватило дыхание, голова упала на плечо, и когда я взял ее на руки, она уже не сопротивлялась. В углу рта у нее вздулась пузырем слюна, и я осторожно проткнул этот пузырь кончиком пальца.
Неся ее на руках, я спустился по металлической лестнице, мои шаги звучали в разной тональности, то воспаряя на крыльях, то угрожающе низко, я перебежал через судовой гонг, слышишь ли колокола, дан-дон-дан-дон-дан-донннн.
Успокойся, шептал я, успокойся, я же не ухожу.
Я мчался с ней на руках сквозь смрад, она издавала бессвязные звуки, в лучшем случае произносила целые слоги и иногда улыбалась. Не было никакого смысла так спешить, но я видел, что вдалеке, за деревьями уже зажигались уличные фонари, один за другим, и мне не терпелось оказаться в их оранжевом кругу. Добежав туда, я не сбавил скорость. Передо мной, как при ускоренной киносъемке, одно за другим проносились длинные многоэтажные здания Баумгартнер Хёэ, белые в темном лесу, атлантические лайнеры в океане. На пути в Гренландию.
На стоянке во дворе не было машин, но в сторожке горел свет.
Прошло всего несколько минут, и я вновь вышел во двор. Держа в каждой руке по носовому платку и вытирая ими виски, волосы, лоб, ладони. В помещении за стеклянной дверью Джесси, упав на колени, яростно выкрикивала имя, которым всегда меня называла, и звук резонировал от стен во всем больничном корпусе. Куупер, Куупер, — я слышал это нелепое слово, уже спускаясь по какой-то лестнице, потом заблудившись, потом налетев всем телом на санитара, потом пустившись бежать посреди то неподвижных, то качающихся в воздухе теней с положенными на плечо головами; да нет, они все же куда-то шли, но так медленно, что по сравнению со взятым мной темпом оставались на месте.
Остановился я на парковке, мой рот был наполнен теплой и несвежей слюной, которую я забывал сглатывать на бегу и сейчас выхаркнул. Я посмотрел на небо, похожее на темный диск с одним-единственным интенсивно светлым пятном наверху справа, как будто откуда-то с невероятной высоты сквозь тучи бил прожектор, посмотрел себе на руки, силясь опознать хотя бы их. В голове у меня не было ни единой мысли.
Когда я вновь поднял взгляд, на краю стоянки появилась машина, которой там раньше не было. Я проморгался, пытаясь разглядеть человека, стоящего прислонясь к открытой водительской дверце. Это был Росс. Запаниковав, я чуть было не бросился назад, в больницу, с тем чтобы спрятаться в каком-нибудь закутке под лестницей. Но это было бы бессмысленно. Вздумай он выстрелить на этом пустыре, ни за что бы не промахнулся. Я просто стоял на месте и ждал. Он поднял руку и помахал, подзывая меня. Выглядело это так, словно он махнул в воздухе белым флагом. Рука была в плотной повязке, может быть в гипсе.
Макс, крикнул он, живо!
И внезапно я обрадовался встрече с ним; обрадовался услышать человеческий голос, не принадлежащий призраку в белом халате. Я бросился к нему, он протянул здоровую руку и положил ее мне на плечо. Он выглядел еще массивней, суше и жестче, как будто был здоровенным бревном, провалявшимся последние десять лет на песчаном пляже под солнцем, ветром и тучами соленых брызг. Ему уже должно было быть под сорок. По его неподвижным глазам невозможно было догадаться ни о чем, но он нервно поджимал и покусывал нижнюю губу. Под его взглядом я почувствовал, что запыхался, что мой лоб пошел морщинами, которых мне никак не разгладить, что углы рта у меня дрожат.
Что же ты наделал, сказал он.
Я даже не понял, имеет он в виду убийство или Джесси. Он полез в машину за зажигалкой, раскурил две сигареты и дал мне одну. Я глубоко затянулся, так скосив глаза, чтобы видеть, как пламя вгрызается в бумажную гильзу. Росс, куря, целиком закрывал рукою рот и подбородок. Я все еще ждал.
Черт, в каком мы дерьме, сказал он.
Я начал догадываться, что ему и самому не ясно, зачем он сюда явился.
