Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид
В середине марта Илья, заехав к Ирине в гости, среди прочего сообщил ей, что на днях улетает в Париж, по делам. Что пока неизвестно, на какое время растянется его там пребывание, но что он будет держать ее в курсе событий, и уж во всяком случае всенепременнейше вернется к торжественному моменту.
– Даже если я не успею все завершить, как планирую, ты только мне сообщи – и я тут же прилечу. Хотя бы на несколько дней, но вырвусь вас всех поздравить. Ну и, естественно, если что-то понадобится, любая мелочь – ты всегда можешь на меня рассчитывать. Мой телефон работает в Париже, так что связь будет постоянной.
Ирина даже не огорчилась его отъездом, восприняв его совершенно равнодушно, как данность. Ее даже саму это слегка удивило. Впрочем, с течением беременности она становилась все более и более скупой на внешние эмоции. Беременность словно окутывала ее своим защитным коконом, отстраняя от внешнего и обращая вовнутрь. Теперь ее гораздо меньше, чем раньше, волновали внешние события. То, что происходило снаружи, во внешнем мире, как будто отплывало от нее все дальше и дальше, подергивалось реющей дымкой безразличия, сугщающейся тем плотнее, чем ближе подходил ее срок. И наоборот, все ярче и полнее становилась жизнь, созревающая в ней самой. Тот факт, что младенец внутри начинал бить ее пяткой под ребро двумя сантиметрами выше, чем вчера, имел, к примеру, гораздо большее значение, чем любая новость, рассказанная кем-либо из домашних. Говорят, что во время беременности тупеют. Возможно, извне это именно так и выглядит, потому что объяснять, что вся эта наружняя суета просто теряет свою прежнюю ценность и перестает иметь сколько-то существенное значение, в свою очередь не имеет для беременной совершенно никакого смысла. Беременные не тупы, они просто смотрят в другую сторону, уходя в себя от внешних проблем, и это правильно, потому что их внимание гораздо нужнее сейчас тому, кто внутри.
Так что на сообщение Ильи она реагировала флегматично.
– Ну да. Париж. Там так хорошо весной... Кстати, насчет торжественных событий – можешь уже начинать думать по поводу имени. На последнем ультразвуке мне наконец точно сказали, что это девочка. То есть я и всегда так думала, но она все вертелась, а тут удалось разглядеть. Ты думай, а потом мне скажи, но только потом, и если у нас будут пересечения...
– Насчет имени для крестницы я не буду размышлять ни секунды, – мягко перебил ее Илья. – Вот если бы ты сказала мне, что будет мальчик, тогда бы да, пришлось озадачиться. А с девочкой – у меня нет ни малейших сомнений.
– Да? – У Ирины сомнения как раз возникли. – И что же это... Впрочем, нет, не надо, не называй. Потом скажешь. А если мне не понравится?
– Думаю, что понравится, – загадочно улыбнулся князь. – Не вижу причин для обратного. Во всех отношениях правильное имя. Да ты и сама его знаешь, так что все совпадет, я уверен. Скажи мне, а приданое для крестницы я могу покупать уже теперь, или все-таки лучше подождать?
Ирина задумалась.
– Ну, вообще-то считается, что заранее лучше этого не делать, но это нам здесь, а если в Париже... Но вообще нет, лучше не надо. Или так, чтобы я об этом не догадывалась. Но у тебя будет время, я раньше месяца вообще не собираюсь выносить ребенка из дому, не говоря уж о крестинах. Так что все потом, потом.
Князь уже собирался уходить, когда у Ирины в сознании вдруг всплыла все-таки неприятная догадка, по каким именно делам он уезжает.
– Илюш, – поймала она его за рукав пальто. – Скажи мне, а ты там собираешься... Ну... проводить реорганизацию, ту самую, да?
Илья поймал ее руку и галантно поднес к губам.
– Не бери в голову. Тебе только об этом сейчас не хватало переживать. Все будет хорошо.
– Но ты на всякий случай поосторожней там. И позванивай, не забывай.
– Никогда в жизни. Честное благородное слово.
И исчез за порогом.
Чем ближе время подходило к назначенному сроку, тем медленнее и тяжелее оно ползло. Как будто это оно, время, было беременно, и у него рос этот уже надоевший живот, из-за которого невозможно было даже обуться самостоятельно. Ирина уже плохо помнила, так же ли тяжело ей было в предыдущие разы? Кажется, все-таки полегче. С Лешкой она вообще умудрялась сдавать какую-то сессию, с Мишкой тоже гуляла до последнего дня, а тут... Она и по квартире-то передвигалась с трудом, поход на кухню можно было, честное слово, считать ежедневным подвигом. Уже скорее бы отмучиться, но до назначенного в конце мая срока оставалось недели две с небольшим, и врач говорил, что можно бы и пораньше. Но, судя по всему, никакой скидки не предвиделось, и они, эти две последние недели, решили растянуться навечно. Каждое утро Ирина с надеждой вглядывалась, вслушивалась в себя – не началось ли? Но нет – и впереди оказывался очередной бесконечно-мутный день, который надо было как-то переходить, и делать это ей предстояло в одиночестве.
В связи с ее полной бесполезностью в домашнем хозяйстве мальчишки в начале мая перебрались жить к бабушке. Старшему было все равно, откуда ездить в школу, а младший устроил себе каникулы двумя неделями раньше и был страшно счастлив. От домработницы, нанять которую предложил было Сашка, Ирина отказалась наотрез. Присутствие постороннего человека в квартире ее раздражало даже и в лучшие времена. Сам Сашка, хоть и опасался оставлять ее одну надолго, все же не мог забросить дела на фирме. Он честно возвращался как можно раньше и в промежутках звонил каждый час, нарушая этим иринин дневной сон, но всю середину дня она была предоставлена самой себе.
Сам этот факт ее, впрочем, не тяготил. Тяготил живот, да, и невозможность нагнуться, и постоянное толкание под ребро, и невозможность вздохнуть полной грудью – а одиночество нет, нисколько. Если бы не все вышеперечисленное, то о таком времяпрепровождении можно было бы только мечтать. И она, в отличие от мужа, совершенно не боялась, что у нее могут внезапно начаться схватки. Во-первых, она-то уж знала, что внезапно ничего не бывает, и некоторое время в запасе есть. Сашка примчится незамедлительно, но даже если он вдруг почему-либо не сумеет, тоже ничего страшного. Телефон своего врача Ирина помнила наизусть, больница, в которой для нее была забронирована отдельная палата, находилась недалеко, машина стояла под окном, а уж водить она могла в любом состоянии. Все это, как мантру, она повторяла Сашке каждое утро, но он только хмурился и говорил, что придет сегодня пораньше.
Ирина, оставаясь дома, долго лежала в постели, не думая практически ни о чем. Вставала, неспешно добиралась по привычке до кухни, где, впрочем, радости было мало, потому что кофе было нельзя, а ничего другого с утра не хотелось. Если погода была хорошей, отправлялась гулять на балкон. Там для нее стояло удобное кресло с подставкой для ног, возле которого стопкой лежали книжки. Если погода не радовала, возвращалась в постель, рядом с которой лежала другая стопка. Телевизор смотреть она не любила, а компьютер старалась включать пореже. Хоть и говорят, что никакого вреда для беременных от него нет, проверять это на себе не хотелось. Так, в чтении и полудреме, прерываемыми сашкиными звонками, и протекали один за одним эти длинные, медленные дни.
Книгу, которую Ирина вытащила для себя из стопки сегодня, когда-то принес ей Илья. Собственно, это «когда-то» было не так уж давно, незадолго до его отъезда, но для Ирины это время относилось практически к другой эпохе, другой жизни. Хотя она вспомнила, что Илья тогда книгу хвалил, обещая, что Ирину она развлечет. По ассоциации она вспомнила самого Илью. Потом подумала, что он, пожалуй, давно не звонил. Мысли текли вяло, лениво скользя вдоль предмета размышления, и норовили все время соскочить к животу, где ребенок, очевидно, почуяв, что думают не о нем, ревниво тыкался головой, или чем-то другим очень жестким ей в диафрагму. Но Ирина, прижав дрыгающееся что-то ладонью, усилием воли направила мысли в нужное русло. Почему-то это было важно. Так. Илья. Он звонил ей первого апреля, устроив забавный розыгрыш, потом еще, потом он попадал пару раз на Сашку, тот ей говорил... А когда же был последний-то раз? Вот еще если бы эти дни были не так похожи один на другой... Какое, собственно, у нас сегодня-то число?
Для выяснения этого нехитрого факта пришлось позвонить Сашке. Потому что календаря в обозримой близости не наблюдалось, вставать было лень, а телефон был под рукой. Сашка, напуганный звонком, крайне нелестно оценил ее умственные способности, сказав, что число вообще-то высвечивается на экранчике телефона, но, тем не менее, осветил суть вопроса. Число оказалось пятнадцатым. А месяц – маем, злорадно добавил муж, хотя это как раз было уже лишним. Что рожать ей в мае, она и сама прекрасно знала.
Пятнадцатое. Девятого, в праздник, мама звала ее поехать на дачу, а она отказалась. После этого Илья не звонил точно, а вот что было до... Первомай со всеми делами, так, тогда еще дождик шел, и Сашка торчал дома, надоедая ей диетической пищей. Но Илья не звонил. Пожалуй, последний раз это было где-то в конце апреля, точнее уже не вспомнить. Но тогда выходит – больше двух недель? Почти три. Это как-то неправильно. Он всегда звонил чаще, гораздо чаще, раз в неделю уж точно, иногда два... Нет, что-то здесь не то. Хотя что я? Это все как раз легко проверить.
