Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
— О боже!
Бруммер, тяжело дыша, молча смотрел на меня снизу вверх. Сквозь оконные стекла, уже не загороженные гардинами, я видел черный ночной парк с качающимися от ветра деревьями.
— Господин Бруммер! — крикнул я, сделав вид, что пришел в ужас от масштаба разрушений в кабинете. — Уж не тот ли это самый… — Я замолчал.
— Когда вы приехали в Дюссельдорф? — Он говорил с трудом, его толстое туловище как бы осело.
— Только что. Я прямо с автобана. Господин Бруммер, вам необходимо прилечь… — Я поспешил к нему. Маленькими ножками он сделал несколько шагов мне навстречу:
— Не прикасайтесь ко мне! Слуга под присягой засвидетельствует, что вы здесь уже были. Вы сказали ему, что должны взять для меня бумаги… Это вы… вы все здесь натворили! — Его голос сел. Он свистел и хрюкал. — Я привлеку вас к ответственности… вы… вы думаете, что этот сраный театр сойдет вам с рук… что мы поверили в какого-то двойника… Но вы ошибаетесь!
Я отошел к двери.
— Оставайтесь на месте!
Сделав еще шаг к двери, я сказал:
— Это уж слишком, господин Бруммер! У меня нет выбора. Мне теперь все равно. Я иду в полицию.
— Никуда вы не идете!
— Нет, все-таки иду, — сказал я, придерживая рукой дверную ручку. — Определенно иду, раз здесь такой сумасшедший дом! — И в это мгновение я услышал глухой шорох. Я обернулся. Он лежал между осколками стекла, расколотыми деревяшками и кусками разрезанного ковра прямо головой в чернильной луже. Он лежал на спине, безобразно скорчив грузное тело, ноги его комично извивались, руки были прижаты к груди. Лицо посинело, губы почернели, рот был открыт. Черный язык застыл в углу рта.
Я подошел к нему, наклонился и медленным механическим движением ослабил галстук. Затем расстегнул ему жилетку и рубашку и увидел золотой медальон на тонкой золотой цепочке, висевший на его жирной шее. Я помнил этот медальон. Я видел его однажды теплым летним днем на автобане в районе Хермсдорфской развязки. Механическим движением я залез в правый карман куртки Бруммера и достал оттуда маленькую коробочку. Из этой коробочки я вынул красную прозрачную капсулу. Я неподвижно стоял на коленях около недвижимого Бруммера и смотрел на него, держа красную капсулу в руке. На золотом медальоне было написано:
У меня серьезный сердечный приступ.
Прошу Вас вынуть из моего правого кармана пиджака капсулу с медикаментами и положить ее мне в рот. Спасибо.
Юлиус Бруммер
У Бруммера в самом деле был тяжелый сердечный приступ. Как надо поступить? Залезть в правый карман его пиджака, достать из него лежащую там капсулу и засунуть ему в рот. Так и надо поступить. Вы за это даже «спасибо» сказали, господин Бруммер. И свое «спасибо» вы отлили в золоте. Хоть и грош цена всей этой затее, господин Бруммер. Потому что после того, как ваша просьба была бы исполнена и капсулу положили бы вам в рот, вы, господин Бруммер, вновь обрели бы ровное дыхание, ваше лицо потеряло бы тот ужасный цвет, ваш язык занял бы во рту прежнее место. Вы бы пришли в себя, стыдливо, словно девушка, застегнули рубашку и продолжали бы жить дальше, господин Бруммер, — если бы ваша просьба была выполнена.
Однако…
Однако что же будет дальше? Ничего утешительного, ничего утешительного — для многих людей.
Разумно ли было выполнить вашу просьбу, господин Бруммер, лежащий теперь передо мной, словно пораженный молнией, — разумно ли? Я думаю, что неразумно, господин Бруммер.
Однако…
Однако если бы ваша просьба не была выполнено, вы бы умерли через пару минут. Вы жили, давая радость только старой собаке и старой кухарке. А на скольких людей вы нагоняли страх и ужас, отравляя им жизнь?
У меня серьезный сердечный приступ…
Ну и что?
Это плохо для вас. А для кого еще плохо, для кого? Кто будет плакать у вашей могилы, кто? Маленькая Микки будет без страха ходить в школу и играть в девчоночьи игры, Нина сможет безбоязненно вернуться домой с Мальорки. Нам надо еще немного подождать, может быть две-три минуты. Я долго ждал этого мгновения, хотя думал, что ждать придется гораздо дольше.
За моей спиной открылась дверь.
Я оглянулся.
Вошел Рихард. Он не сразу заметил Бруммера.
— Только что прибыл доктор Цорн, — начал он, — и…
Затем он увидел Бруммера и посмотрел на меня. От ужаса Рихард громко закричал. Тут же показался маленький адвокат. Я быстро расцарапал ногтем красную капсулу, которую держал в руке, и сунул ее в рот Бруммеру, слегка надавив ему на подбородок.
— Он умер?! — вскрикнул Цорн, упав около меня на колени.
Жирная грудь господина Бруммера зашевелилась с первым вдохом.
— Нет, — сказал я, — он жив.
— Слава богу! — громко произнес адвокат. Рихард безмолвно опустил голову.
— Да, — сказал я, — слава богу!
23
Зазвенел приглушенный гонг. На маленьком матовом стеклянном табло загорелись буквы и цифры:
РАЗГОВОР 748 / КАБИНА 11
Было около полуночи. Уже полчаса я сидел на длинной скамейке напротив длинной очереди в зале ожидания Дюссельдорфского почтамта. Я заказал срочный разговор с Мальоркой. За это я заплатил тридцать марок и получил маленькую квитанцию с номером 748. Итак, я поднялся и зашел в кабину под номером 11. На скамейке сидели еще двое усталых мужчин. Я снял трубку и услышал голос девушки:
— Ваш заказ на Мальорку — пожалуйста, говорите!
На этот раз связь была ясной и отчетливой. Другой девичий голос произнес:
— Отель «Риц». Кто вам нужен?
— Сеньору Бруммер, пожалуйста.
— Минуточку.
На линии раздались щелчки. Наконец:
— Фрау Бруммер слушает.
Ее было слышно так громко и так четко, как если бы она стояла рядом в кабине.
— Нина!
— Роберт! — я слышал ее дыхание. — Я жду уже столько времени… Я чуть с ума не сошла… Я думала, что-нибудь случилось…
— Что-нибудь как раз случилось. У твоего мужа сердечный приступ, самый тяжелый за всю его жизнь. Он…
— О боже! Он…
— Нет, он жив. В ближайшие два часа его прооперируют.
На это она ничего не ответила. В открытую связь ворвался шум помех. После небольшой паузы я сказал:
— Доктор Цорн запретил мне говорить с тобой об этом. Он хочет сохранить это в тайне. Я дал ему слово, что ничего тебе не скажу.
— Но почему? Почему?
— Это связано с делами твоего мужа. Он вернулся к себе на виллу и обнаружил свой рабочий кабинет разгромленным. Это и послужило причиной сердечного приступа.
— Я сейчас же возвращаюсь домой!
— Исключено!
— Но я боюсь, я очень боюсь! Я хочу быть рядом с тобой, по крайней мере поблизости.
— Это безумие. Никто не должен знать, что я тебя проинформировал. Ты должна остаться, Нина. Я тебе еще позвоню. На днях напишу тебе. Но ты должна остаться!
— Роберт…
— Что?
— Врачи считают, что он выживет?
— Да.
— Но, может быть, они ошибаются… Врачи иногда ошибаются… Ведь у него действительно больное сердце.
— Если что-то случится, я тебе сразу позвоню. Я должен ехать в клинику. Цорн уже там. Он меня отпустил всего на час.
— Роберт, ты еще думаешь об этом?
— Конечно, любимая…
— Я думаю об этом постоянно. Целыми днями. Я с этим засыпаю. И ночами мне снится это.
— Выпей немного. Выпей виски.
— Я делаю это уже весь вечер.
— Выпей еще стакан.
— Здесь идет дождь. Я стою у окна и смотрю на дождь.
— Здесь тоже идет дождь.
— И тоже есть окно — там, откуда ты звонишь?
Я бросил взгляд на стены кабины и маленький аппарат, на котором светящаяся надпись сообщала: «Лимит времени превышен. После окончания разговора подойдите к окошечку». Я сказал:
— Да, здесь есть окно. Я тоже смотрю на дождь.
— Смотри на дождь. Я тоже смотрю на дождь. Дождь — это все, что у нас есть.
— Скоро мы будем вместе навсегда, — сказал я.
— Прощай, Роберт. Созвонимся.
— До завтра, моя дорогая, до завтра.
— Может быть, он умрет…
— Да, — сказал я, — может быть…
Потом я подошел к окошечку, доплатил за разговор и выскочил на улицу. Я надел капюшон, поднял голову — и дождь побежал по моему лицу. Я становился тихим и спокойным, и дождь одаривал меня сотнями звонких маленьких поцелуев, а ведь он шел и на Мальорке тоже. И на Мальорке тоже.
24
Юлиус Мария Бруммер не умер этой ночью. Он вообще не умер, хотя прошло достаточно много времени, пока врачи окончательно не вернули его к жизни.
Им потребовалось на это десять дней. Десять дней Юлиус Бруммер висел между жизнью и смертью. За эти десять дней я написал Нине десять писем, и она написала мне десять писем: «Господину Роберту Холдену, Дюссельдорф, почтамт, до востребования». Три раза я ей звонил. Я говорил ей то же самое. Что я ее люблю. И еще: «Его состояние не изменилось. Не лучше, но и не хуже. Не изменилось».
