Игорь Адамацкий - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
— И не перечисляйте! — невольно воскликнул Петр Иванович. — Отчего под луной столько народов и столько вер?! Был бы один русский… ну, два, — добавил Петр Иванович из уважения к осьмилетнему англичанину.
— В Англии нет веры, — объяснил осьмилетний англичанин. — Оттого в грамматике как слышится, так и пишется.
— Господи боже мой! А инфинитивы?
— Инфинитивы мало популярны в народе. Вот что, Петр Иванович, если так заинтересовала вас Англия, свернем-ка на минуту на Марсово поле… Я покажу там вам одну штуку, от которой в Ливерпуле онемеют.
И Петр Иванович, к своему удивлению, свернул.
По Марсовому полю гуляло несколько человек в объятиях праздности. Лишь изредка юная красавица спотыкалась об камушек и ломала каблучок. Дежурный офицер дремал у гауптвахты в вольтеровском кресле. Пагубность вольтерьянства была совершенно очевидна, спинка была длинна — опираться безнадежно, а спать — нельзя, потому что коротко…
— Нынче здесь пустынно, — быстро-быстро заговорил осьмилетний англичанин, и Петр Иванович уловил в звуках его голоса модуляции азарта. — Во время гуляний — многолюдно! После них я соберу всю ореховую скорлупу с поля и пережгу в щелок. Вы слышали: щелок уничтожает растительную силу бороды?!
— Поступите проще — выбрейте ее у верного человека, — подсказал Петр Иванович…
— …Этого щелока будет достаточно, чтобы лишить Ливерпульскую фабрику по изготовлению лезвий ее годового дохода!
«Смотрит он далеко, — подумал про себя Петр Иванович, — но планы его часто исключительно крайние», — сам же спросил:
— В Ливерпуле теперь есть футбольная команда?
— Есть, — ответил осьмилетний англичанин, и черты его скорбно нахмурились. — Но прежнего ее капитана уже нет, — добавил он после молчания. — Что ж, мне пора!
Они вновь расстались, и Петр Иванович бросился прямо-таки сломя голову к Адмиралтейству. На пути попался ему мужик в синем кафтане с пришитым голубым карманом.
— Вот ведь все какие вехи встречаются сегодня! — выругался в сердцах Петр Иванович.
В самом Адмиралтействе затруднений не оказалось. Сразу показали ему, куда пройти к чиновнику Артебякину, но уже в дверях произошла заминка. Артебякин обедал, и в кабинет ему пронесли прямо перед Петром Ивановичем блюдо щучины, осетриную спину и белужью башку.
Петр Иванович решился ждать, как вдруг из кабинета послышались резкие голоса и бранные выкрики. Петр Иванович заглянул за дверь: ближе всех к Артебякину стояла Белужья Башка и с гримасой уверенности в своей правоте выводила:
—...А оттого именно теперь, милостивый государь, что именно теперь время обеденное!
— Здесь нет предмета для спора! — поддерживало Блюдо Щучины.
Петр Иванович не заметил, как вступил в залу.
— Хоть вы объясните негодяям, что здесь Адмиралтейство, — обратился к нему Артебякин с внятной просьбой.
— Главным образом именно поэтому! — упорствовала Белужья Башка, поддерживаемая товарищами. — Куда же нам обращаться, как не в Адмиралтейство?! И цвета расцвечивания, исключительно присвоенные водам!..
— И слушать не хочу! — отрезал Артебякин. — Чем могу быть полезным? — отнесся он к Петру Ивановичу с подчеркнутым вниманием.
— Собственно… Гм-м… По высочайшему… — Петр Иванович выхватил из кармана письмо с пожалованием ему Почетной Шубы с Царского Плеча.
— Ах, да, да… — как бы вспомнил Артебякин. — Это ко мне. Только не знаю, остались ли у меня шубы… — И Артебякин засобирался, кажется, далеко.
— И не ищите! Вот она сидит на ней! — сказало Блюдо Щукины, указывая на присевшую в кресла Осетриную Спину.
— Как же можно?! — всплеснул руками Артебякин. — Сели прямо на мою форменную шинель!
— Что ж с того? Велика ли беда? — спрашивала Осетриная Спина, нехотя вставая. — Отчего же все-таки не назначить настоящую цену? Уж столько хлопочем!
— Да оттого, что не назначить, и все! — рассердился вновь Артебякин. — Настоящая ваша цена до высоты вызолоченного шпиля Адмиралтейства не касается!!!
— А как же цвета расцвечивания?! — пробовала подвести контрмину Белужья Башка.
— А плевал я на ваши цвета! — откровенно признался Артебякин, после чего рыбный ряд замолчал.
Наступила выгодная тишина, способствовавшая дальнейшему объяснению Петра Ивановича с Артебякиным.
— Царские шубы ведь обыкновенно бывают на соболях, — сказал Артебякин, ни к кому особенно не обращаясь.
— На соболях, — мягко подтвердил Петр Иванович.
— Ничего на соболях у себя давно не встречал, — признался Артебякин.
— Соболей уж не хватает! — возмутилась Белужья Башка. — Чего ж, казалось бы, проще — накупил пороху и ружей и стреляй в глаз по елкам, ан нет… И тут нехватка!
— О чем, бишь, я вздремнула? — спросила Осетриная Спина, переместившаяся в кресло у стены под портретом, изображавшим удачную игру на бильярде.
— Соболей уж не хватает! — охотно объяснила Белужья Башка. — Дожили!
— Теперь и хорошее пальто на вате большая редкость… так, чтобы с воротником… — сказало Блюдо Щукины.
— Пальто есть! — оживился Артебякин, сходил и вернулся с крепким строением.
Петр Иванович до того растерялся, что стоял онемев, а Осетриная Спина взялась примерить. Пальто было в самую пору, так что Белужья Башка под этим предлогом стала колотить по спине:
— Уж где-то и прислониться успела! Дай отряхнуть, не мешай похлопать!
Нагулявшись в пальто, Осетриная Спина расстегнула все до одной пуговки и высвободилась. Артебякин принял пальто обратно.
— Вот какое хорошее пальто, — сказал он под конец, унося пальто, наверное, в цейхгауз.
Трудно описать то смятение, которое посетило в эти минуты душу Петра Ивановича. Он все повторял себе уверенно, что вот-вот это наваждение кончится и Артебякин непременно вынесет настоящую государеву Почетную Шубу, что пускай даже и очень хорошее пальто при данных обстоятельствах является само по себе уже совершенно не пальто, а еле прикрытым гнусным отрицанием Почетной Шубы!!!
Вероятно, все эти переживания нашли свой явный отклик на благородном соотношении пропорций лица Петра Ивановича.
Артебякин словно спохватился:
— Впрочем, найдется и ваша шуба. Чего у нас тут не бывает каждодневно в Адмиралтействе, а в итоге — порядок флотский.
— Да уж, порядки тут у вас! — сморщился рыбный ряд.
— Вот и кстати, не окажете ли, Петр Иванович, деловое содействие припасами и материалами морской артиллерии? Не возьметесь ли поставить хоть меди, мыла, наперстков железных, наждаку, нашатырю, наковален и олова?
— Отчего же, возьмусь, — отвечал Петр Иванович (скажу купцу Драмоделову: он обрадуется подряду и возьмет куш).
— Тогда, может быть, и решет пороховых, рукавиц кожаных, сала говяжьего, свеч восковых, сургучу, скипидару и точил больших и малых?
— Возьмусь и за это, — согласился Петр Иванович (и для осьмилетнего англичанина найдется простору).
— Тогда уж и тростнику, Петр Иванович, уголья ольхового, охры светлой, белил, войлоков коровьих двойных, гарпиусу, грифелей, дровней, замков висячих, игол швальных и парусных, карандашей в кипарисовом дереве, клею, лыков, мехов кузнечных, а также пил и других вещей, при морской артиллерии употребляемых.
— Доставлю и это, — пообещал Петр Иванович, справедливо ожидая, когда ж дойдет черед до шубы.
— Славная штука морская артиллерия, — сказала Белужья Башка Блюду Щучины, вообще отличавшемуся доверчивостью. — Не устаю поддерживать самое тесное знакомство с шестью фейерверкерами и сорока девятью бомбардирами.
Артебякин вздохнул, и по этому вздоху Петр Иванович безошибочно понял, что сейчас он и увидит, наконец, то, что заслужил незаурядным трудом своим и свойствами души.
Артебякин вынул из верхнего огромного ящика письменного стола шубу и положил ее вдоль… То, что перед Петром Ивановичем была теперь настоящая Царева Шуба, не было и не могло быть никаких сомнений именно по тому как бы фосфоресцирующему блеску, коий рождался не благодаря освещению, не благодаря медицинским галлюцинациям, а рождался как бы сам по себе вне всего, но лишь сам по себе, от собственных причин, лишь до него относящихся.
Таковы царские дела.
Вошедший чиновник Ишимбаев спросил, не попадалась ли сегодня кому на глаза Осетриная Спина.
— А вам на что? — спросила Осетриная Спина.
Быстро распознав, с кем имеет дело, чиновник вручил ей назначение под расписку.
— Поедешь завтра же в Константинополь с дипломатической миссией в качестве подношения блистательной Порте.
— Конец не близкий, — попыталась ввязаться в свару Осетриная Спина.
— Не перечь, дрянь! — приостановил ее чиновник Ишимбаев. — Функции, тебе присваемые, будут двоякого рода: с одной стороны — знак уважения и постоянного дружелюбия — видишь, какая ты толстая и жирная, оттого тебя съедают всегда с чувством удовольствия; с другой стороны — ты должна зримо демонстрировать нашу позицию по отношению к наглым притязаниям басурманов. Так что в случае чего — не заметишь, как ляжешь за царя и отечество.
