Лоуренс Норфолк - Носорог для Папы Римского
Босыми ногами она ступает по прохладным плитам пола. Они в любовниках вот уже почти год, но она все еще не оправилась от мелких жестокостей Киджи, от кончины Аккольти. По крайней мере, его вдова по-прежнему сдает ей дом. Вич тоже словно не имел пристанища и мотался по всему Риму, как мелкий завоеватель, словно дубинкой, размахивая своим норовом. Его высмеивали, никто не воспринимал его всерьез. Новый посланник Фернандо был неистовым клоуном. Она слышала о нем задолго до того, как они познакомились. Она обучила его манерам, римским манерам, тем, что поначалу сидели на нем, словно плохо подогнанные доспехи, но которые впоследствии он научился носить не хуже самого изысканного аристократа. И шуточки насчет его необузданного нрава прекратились, совершенно иссякли, и это, конечно, только ее заслуга. Она знает его лучше, чем любой из его окружения, даже лучше, чем он сам себя знает. У него нет от нее тайн. Не должно быть. Так что она прижмется ухом к двери, приникнет взглядом к замочной скважине. Она прочтет его, словно книгу. И тайн не останется… Затем она вздрагивает и едва не вскрикивает, мгновенно позабыв о недавних своих мыслях: в конце коридора на коленях стоит у двери Эусебия.
Странно очерченная полосками света, пробивающимися сквозь плохо подогнанные друг к другу доски двери, девчонка, кажется, предпочла бы исчезнуть с лица земли, чем обернуться на приближающуюся к ней хозяйку. Она на мгновение поднимает голову и тут же снова приникает к двери. По-видимому, ее ничуть не смущает то, что ее застукали за таким занятием. Поначалу ошеломленная, затем исполненная подозрений, а после решившаяся соучаствовать в этом подслушивании, Фьяметта, даже шепотом не осмеливаясь выразить свое недовольство, опускается на колени рядом со служанкой. Так и стоят они бок о бок, подглядывая через щели.
— …да уж, очень забавно, живот со смеха надорвать можно, — кислым тоном говорит Вич, перемешивая угли в очаге.
Другой хихикает. Фьяметта не к месту задумывается, по-прежнему ли у ее любовника стоит. Если тот, другой, это заметит, не пройдется ли он шутливо на этот счет? Настолько ли они близкие приятели? Женщины видят, что посетитель Вича сидит за столом, за который вскоре усаживается и сам Вич.
— Прежде чем мы со всем этим разберемся, будет еще немало подобных фарсов. О самом последнем Вентуро вам рассказывал?
Акцент у посетителя отличается от акцента Вича и сразу выдает в нем иностранца. Лицо его не то чтобы незнакомо Фьяметте, однако она не может вспомнить, где его видела. Скорее всего, за обедом в чьем-то доме.
— Я предпочел бы услышать обо всем от вас, и мне непонятно, почему я этого не услышал.
— А что, в вашей корреспонденции об этом не упомянуто?
Голос собеседника делается резче.
— Она еще не поступила.
— А, понятно. — Голос становится мягче. — Впрочем, и нам стало об этом известно только сегодня. Когда прибудет ваша, сюрпризов в ней будет немного. Второго зверя уже добыли, точнее, случайно на него наткнулись…
— Уже добыли? Почему же никто мне об этом не сказал? Вентуро упоминал лишь о замысле. О намерении. Теперь же, кажется, об этом звере знают повсюду, кроме Бельведера. В Айямонте о нем известно?
— Успокойтесь. Откуда же еще мог я об этом узнать? Если хотите, прочтите послание сами.
Он роется в кармане плаща, извлекает оттуда маленький пакет и протягивает его Вичу. Тот неторопливо берет его в руки, разворачивает одну за другой страницы и разглаживает их на столе перед собой.
— «Афонсу д'Албукерки, губернатор Индий, передает сим свои приветствия», — читает он вслух. Большую часть первой страницы он проглядывает молча, затем снова начинает читать: — «…и во исполнение пожелания вашего высочества, чтобы эти моря стали безопасны для наших судов, я направил посольство на север от Гоа. Моим посланником выступил Диого Фернандеш из Бежи, ему помогали Жайме Тейшейра, Франсишко Паиш и другие, включая Дуарте Важа, переводчика. С ними я отправил несколько изделий из серебра и значительное количество парчи и бархата — с тем, чтобы все это было передано Музаффару, который является королем страны Камбей, иначе именуемой Гуджаратом, где я намереваюсь построить форт возле Диу. Сначала они прибыли в Сурат, затем в Чампанель, где им сообщили, что король пребывает в Мандовале». Да, кажется, это что-то вроде охоты. Но какое отношение все это имеет к Зверю?
— Я же говорил, что посольство к этому касательства не имело. Зверь оказался чистым везением.
Вич принимается читать быстрее, бормоча себе под нос комментарии.
— …с Музаффаром дело обернулось неудачей… строительство форта в Диу откладывается… обмен дарами… А, вот оно. «Король заверил моих посланников в дружеском расположении, гарантировал им безопасное передвижение и подарил золотые тарелки, роскошное резное кресло, инкрустированное перламутром, множество других прекрасных вещей, а также чудовищного зверя». Это тот самый?
Посетитель кивает.
— «Ростом он с человека, ходит на четырех довольно коротких ногах, голова продолговатая и вытянутая, как у свиньи, глаза посажены очень близко. У него мышиные уши, крысиный хвост и рог посреди носа. В стране Камбей он известен под названием ганда. У него дурной нрав, и, как говорят, он ненавидит слонов. Питается травой, соломой и вареным рисом». Могу себе представить, как разочарован был губернатор Индий!
— В конце концов Албукерки получит свой форт, но на сегодняшний день, да, он располагает только сладкими речами, обеденным сервизом и…
— И зверем, — подсказывает Вич.
— Находящимся в Гоа, то есть за два океана и одно море, как у нас говорят. Пройдет кое-какое время, прежде чем он увидит залы Бельведера. Полагаю, в своем послании вы обнаружите некие советы.
— Да, когда оно прибудет, — угрюмо отзывается Вич. — Я не доверяю этой ненадежной почте. Мы с вами и без того находимся вдали от дома…
— Да что вы такое говорите! — шутливо роняет другой. — Мы с вами находимся в центре вселенной, в Риме!
Оба смеются.
— Как вы займетесь подготовкой всего этого? Нужен корабль, команда, какой-нибудь достойный с виду болван, чтобы разыгрывать из себя Колумба… Мне велено помогать вам в этом деле. А наш Папа, при всей своей дурашливости, далеко не дурак. Один только намек на соучастие… — Он пожимает плечами. — По меньшей мере мы окажемся в затруднении. И это будет иметь далеко идущие последствия. Переговоры в Айямонте сейчас и без того на грани срыва. Кое-кто предпочел бы, чтобы они перешли эту грань и сорвались окончательно.
— Ceppa упоминал об этом сегодня вечером. Я разговаривал с ним, когда был у Колонны. Просто обронил это название, как ничего не значащее. Не знаю, откуда он об этом проведал, но нам следует предполагать, что он и впредь будет продолжать свои расспросы.
— А что именно он знает?
— В сущности, ничего, иначе не стал бы так топорно меня расспрашивать. Я отвечал этак вскользь, небрежно, а потом возникла заварушка с какими-то монахами, и это его отвлекло. Знаю, он хотел бы задавать мне вопросы и дальше. Если Ceppa узнает об Айямонте, об этом узнают и все остальные. Мы не можем рассчитывать на осмотрительность — правда выйдет наружу. А когда экспедиция отправится в путь, все будет шито-крыто. Нам надо поскорее достигнуть этой точки.
— Обогнать правду… Ох уж эти проблемы да трудности, — бормочет посетитель.
— Все они разрешимы, — с улыбкой провозглашает Вич. — Я, со своей стороны, намерен внедрить в команду своего человека.
— Внедрить? — Голос у посетителя звучит так, словно он ошарашен, в него прокрадывается нотка тревоги. — Кого именно?
— Вы очень хорошо его знаете. Он умен, находчив, прекрасно владеет искусством перевоплощения, а самое главное, — тут Вич ухмыляется, — он — сама осмотрительность. Мой секретарь. Антонио Серон.
Услышав это имя, посетитель поначалу словно бы утрачивает дар речи. Лицо его выражает недоверие, которое затем сменяется пониманием, он улыбается от уха до уха, а когда заговаривает, то с восхищением в голосе.
— Дон Херонимо, да вы просто рождены для подобного рода дел!
Девушка по ту сторону двери совершенно неподвижна и не издает ни звука. Ее госпожа, однако же, уже через минуту-другую начинает тяжело дышать и неуклюже ерзать. Ей нехорошо.
Когда во время Пасхи искупанная Фьяметта переходит через ручей Марана по пешеходному мостику возле церкви Греческой школы, предпочитая его испарения той вони, что царит на шумливых набережных между Тибром и Авентином, и прокладывает себе путь меж руинами замка Савелли, направляясь на мессу в церковь Санта-Сабина, она несет с собой маленькую подушечку. Очень уж там хороши фрески со святыми в круглых нишах, а на других фресках невероятно подробно выписаны святые города. Разноцветный мрамор у верхних окон обычно заставляет полюбоваться собою минуту-другую, да и мозаики над дверью и на гробнице Заморы тоже отнимают какое-то время, но важнее всего, конечно же, пол. Пол этот нельзя назвать ни красивым, ни тщательно обработанным, и по воздействию, производимому на ее колени, он ничем не отличался от того, на котором она находится сейчас. Если есть подушечка, Фьяметта способна направить свои мысли на страдания Спасителя, на его боль — или даже пытаться следить за чтением апостольских посланий. А вот без подушечки… Дело в том, что пол церкви Санта-Сабина выложен такими же грубыми, безжалостными плитами, что и ее коридор. Едва ли не через мгновение после того, как Фьяметта заняла позицию на этом жестоком полу, колени у нее начали болеть.
