Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик
— Что ты делаешь? — Кристина не заметила, как подошла Элис. Мама заставила ее надеть шапку с помпоном и повязать шарф. От нескольких свитеров, натянутых под куртку, Элис казалась неповоротливой толстухой и едва двигала руками. Ноги напоминали прутики в красных шерстяных чулках. Она наклонилась и ткнула медальон пальцем, взглянув на сестру карими, как торфяные лужи, глазами. — Что это?
— Так, в поле нашла, — отмахнулась Кристина. — Если хочешь, забирай.
— Спасибо. — Элис спрятала медальон в карман.
— Ты знаешь девочку по имени Антье?
Элис растерянно заморгала.
— Так знаешь или нет? — нетерпеливо переспросила Кристина. — Ее зовут Антье.
— Антье, а дальше?
— А дальше ничего, просто Антье.
Элис с глубокомысленным видом воздела глаза к небу.
— He-а, не знаю. Что будем делать?
— Скорее, а то он нас увидит! — закричала Кристина.
— Кто? Где? — испуганно переспросила Элис. Вокруг не было ни души, но Кристина с визгом неслась прочь, и Элис с визгом понеслась следом.
После чая Элис захотелось сыграть в крестики-нолики, и Кристина быстро забыла и медальон, и солдата. Зачем помнить о неинтересном?
1944
32
Каждое утро, кроме субботы и воскресенья, Рейчел, покормив кур, бежала через поля и пряталась за деревьями. Из своего убежища она смотрела на дорогу, по которой Элис ходила в школу с Кристиной.
Бабушка Лидия говорила, что у Рейчел сердце львицы. Это давно не так. Много времени прошло с тех пор, как она нашла фотографии, но поговорить с Майклом не решилась, да и был ли смысл? Брат ей не доверился, значит, снова отвернулся от нее, снова предал. Впрочем, он может и не знать, что Элис — его дочь. Солгать ему — очень в духе Элизабет и Карен.
Майкл больше не приезжал в Кент, а Рейчел не встречалась с ним в Лондоне. Брат растворился в другом мире, его заарканила высокомерная американская вдова. Или это он заарканил ее деньги и связи?
Из-за Майкла в душе Рейчел появилась глубокая рана, как и после ухода Альберта, бабушки Лидии и Веры. Еще были раны от Карен, Элизабет и нерожденных детей. Душа Рейчел превратилась в решето, но кому интересно об этом слушать? Чего нет, того нет, значит, и говорить не о чем.
Посетительницы хайтских магазинов считали, что прокляты плодовитостью, и с удовольствием это обсуждали. Женщины с колясками то и дело загораживали проход в бакалейную или мясную лавку. «Доброе утро, миссис Сондерс! Взгляните на маленького миссис Уилсон! Смелее, смелее, он крепко спит. Всю ночь буянил, а сейчас посмотрите, ангелочек, воды не замутит! В таком возрасте они все похожи, правда? Я как раз говорила миссис Пейн и миссис Тёрнер…» Рейчел приходилось слушать.
Еще местные дамы любили посудачить о том, как тяжело быть всем нужной. Сетовали на жестокий эгоизм младенцев, а дети, дети, сплошные дети — они ползают по тебе, за руки дергают, разбрасывают пластилин и карандаши, все соки высасывают, бесконечная стирка и чтение сказок перед сном лишают последних сил. Быть матерью — сущая мука, но какое чудо, когда малышка Сьюзен зевает! Киту всего шесть, а он уже настоящий джентльмен. У Мэрилин вчера выпал зуб, и она спросила, не сможет ли Санта прийти пораньше и принести новый!
Пока женщины ждали своей очереди рассказывать, их глаза подергивались поволокой, но в нужный момент все улыбались, ахали и охали, даже если история была отчаянно скучной. Этикет есть этикет.
Одна Рейчел эти байки и слушала. Внимателен лишь тот, у кого сердце кровью обливается.
Опрятная, молчаливая, с маленькой хозяйственной сумкой, в которой легко умещаются продукты для нехитрого ужина на двоих, Рейчел стоит вроде бы со всеми, но при этом особняком. Они, наверное, думают, что она привыкла.
«Жаль, у миссис Сондерс нет детей, но она просто не видит и не понимает, что в этом есть плюсы. Впрочем, пока сама не родишь, не поймешь. Ей кажется, материнство — сплошной праздник. Она может думать о себе и не волноваться о драках-болячках-истериках, а без них ни дня не проходит. Да вы посмотрите на нее — уже за тридцать, а фигурка девичья. Ни тебе варикоза, ни обвисшего зада, ни женских проблем. Кто из нас ей порой не завидует?»
Если бы Элизабет рассказала правду об Элис, все было бы иначе. Рейчел пропускала бы чужие байки мимо ушей, а как настанет ее очередь, чуть повышала бы голос, чтобы заглушить конкуренток. «Моя Элис? У нее все замечательно! Ей уже одиннадцать, перешла в среднюю школу и прекрасно учится. Неуклюжая, совсем как я… Зато она у нас натура творческая, талант явно от отца. — Тут местные сплетницы обращались бы в слух. — Майкл? Нет, он малышку не навещает. Я лично думаю, виновата его жена. Странно, конечно, но вы же понимаете, в каждой семье свои законы. Нужно извлекать максимум из того, что есть. Мой брат всегда был темной лошадкой… — Рейчел вздыхала бы и грустно улыбалась. — Порой Элис строит из себя взрослую барышню… Да, в этом возрасте они все такие. Но девочка она хорошая, Эдди ее обожает. Нам так повезло с ней!»
Другая Рейчел Сондерс, та, которая могла бы все это сказать, пряталась за кулисами лжи Элизабет, а Элис — настоящая Элис — ни о чем не подозревала. Вероятно, девочка и не думала о странной бездетной отшельнице, которая кормит орпингтонов и живет то ли на соседней ферме, то ли на луне. С тех пор как Элис и Кристина перешли в среднюю школу, Рейчел перестала их встречать. В ясные дни она, заслонив глаза от солнца, убеждала себя, что видит вдали две фигурки. У Элис с Кристиной синие форменные платья, девчонки размахивают не то ранцами, не то шляпами, не спешат — наклонят головы друг к другу и болтают о разных пустяках, а потом вдруг бросаются бежать, стуча туфлями по дорожке. Разумеется, все это Рейчел придумала: издали много не разглядишь.
С Элис и Кристиной Рейчел разговаривала всего раз, в последнее лето войны, когда однажды в жаркий день увидела их на сенокосном поле Эдди. Небо рассекали белые полосы: воздушные бои кончились, и летчики с хокинджского аэродрома просто отрабатывали различные фигуры. Рейчел собирала в оврагах дикую сливу и вишню, а девочки, видимо, валялись на траве и смотрели в небеса, но заметив ее, резко сели. В ушах у каждой были сережки — красивые вишни на черешках, косы расплелись, в волосах запутались соломинки, словно девочки кувыркались в сене. Они вскочили, отряхнули шорты и хлопковые блузки и, держась за руки, застыли перед Рейчел.
Десятилетние, высокие и тоненькие, как жеребята, грудь плоская, под кожей видны сосуды. Кристина была крупнее, а блестящие золотисто-рыжие волосы явно унаследовала от матери.
Элис достались глаза Майкла, но не черные, а карие, и непослушные кудри Рейчел, только светло-каштановые с рыжинкой, как прибрежный песок под дождем.
Элис смотрела под ноги, переминалась и дергала за руку Кристину, точно хотела броситься наутек.
Удивляются девчонки, наверное: взрослая женщина среди дня бродит по полям, без чулок, волосы растрепаны, в подоле старой ситцевой юбки ягоды, — небось думают, что она цыганка.
— Надеюсь, вы не сердитесь, что мы зашли на ваше поле? — спросила Кристина.
— Конечно, нет, — покачала головой Рейчел. — Вы знаете, кто я?
— Да, мы же часто вас видим, — удивилась Кристина. — Мы тут по соседству живем.
Рейчел думала, как бы этак ответить, чтобы не распахнуть запретной двери.
— Мы любим вашего старого пони и иногда его гладим, — старательно улыбаясь, продолжала Кристина. — На нем раньше ездил Тоби. Мы и Тоби Шрёдера знаем. Он сейчас в Америке, а вы миссис Сондерс, жена Эдди. Мы давно про вас знаем, правда, Элис?
Элис отмахнулась от мухи, и длинные сережки-вишенки закачались.
— Вас зовут Рейчел, — проговорила она. — Нам Эдди сказал. — Девочка подняла глаза. В них одновременно читались скука, смущение и тревога.
Рейчел снова промолчала. Девочки попятились и сбежали.
1946
33
Коттедж Сондерсов стоял в миле от особняка Мэндеров, за тополями, которые Эдди посадил восемь лет назад. Элизабет видела вдали их серебристые верхушки, когда мыла посуду, и думала, что Рейчел, наверное, сейчас занимается тем же самым — опустив локти в пену, смотрит на поля под бескрайним небом, то голубым, то хмурым, или на туман, или на серые ливни с ураганным ветром, который приносит в дом запах соли.
Сондерсы и Мэндеры делили и изменчивую кентскую погоду, и кукование кукушек в тихий день, и гул редких машин. Когда над головой кричал гусь, Элизабет знала: через секунду его услышит Рейчел.
По ночам, когда бомбили Лондон и Элизабет будили бомбардировщики, она думала обо всех родных домах — на Нит-стрит, в Кэтфорде и Ричмонде, любой из них к утру мог превратиться в руины. Наверняка Рейчел тоже лежала без сна, слушала, как вражеские самолеты пролетают над кентскими холмами на север, думала о Майкле, который жил в Лондоне с Франческой Брайон, о Карен в Германии, о Вере и бабушке Лидии, которые, к счастью, не застали вторую войну.
