Эльмира Нетесова - Заложники любви
— Чую, нам с нею тоже достанется не сладко! — хмыкнул Егор Лукич и не ошибся.
Уже на третий день прибежали к нему девчата из комнаты, куда подселил Ульяну:
— Егор Лукич! Убери бабку, пока мы ее в окно не выкинули! Сил больше нет терпеть ее!
— Что случилось, девчата?
— Да стерва она!
— Последняя сволочь! — кипели девки.
— Успокойтесь! Хватит брани! Ведь о старом человеке говорите. Возьмите себя в руки. Расскажите по порядку, что стряслось?
— Она в первый день прикипелась к нам. Все спрашивала, кто ее сало сожрал? А мы сало не едим совсем, никто! Даже в руки не берем. Стали ей доказывать, она отвечает:
— Купленое не едите, а дармовое жрете! Коль не брали, куда делося? В суд на вас пропишу!
— Мы ее тумбочку тряхнули! Сыскали сало в пакете. Она и зудит:
— Подложили! Спугалися! Я везде искала!
— Мы ей в рожу тем салом чуть не натыкали. Перестали с ней разговаривать и слушать ее. А на следующий день вернулись с работы, в комнате бардак. Все наши вещи на койках, на стульях, окне. И Ульяна по нашим чемоданам рыщет. Спросили, что она ищет?
— Куда мою кашемировую шаль упрятали, сволочуги окаянные? Я ее в приданое от бабки получила. За всю жисть дважды надевала, считай что новая! Знамо дело сперли нехристи! Отдайте, не доводите до зла!
— Ну, мы ей в ответ, успокойся, бабуля! Никто твою шаль не брал. Давно они вышли из моды. А и на улице скоро лето! Кому нужна твоя шаль?
— Вор завсегда впрок и загодя крадет! Меня не обдурите!— лезет к нам в сумки.
— Нашли и шаль. Она в рукаве ее пальто была воткнута! А бабка опять свое:
— Подсунули!
— Мы пока свои вещи по местам разложили, в столовую опоздали. А эта старая чмо сидит и пересчитывает свои рейтузы! Они у нее еще со времен Суворова. Десятки раз штопаны и годами не стираны. Так вот снова одних не досчиталась, розовых, с рюшечками по низу.
— Поверите, нас тошнило от ее белья. А бабка снова в визг и опять к нашим чемоданам полезла. Ну и мы терпение потеряли. Как взяли в оборот втроем. Понесли по кочкам. Сказали все. Какой вой подняла старая канитель, орала, что мы ее бедную со свету сживаем, на погост выпроваживаем и дышать не даем.
— Егор Лукич, да с этой Улей и без того в одной комнате нельзя находиться.
— Почему?
Девчонки переглянулись, покраснели.
— В чем дело? — спросил Титов.
— Она, как хорек воняет. Сядем чаю попить, Ульяна подпустит так, что глаза на лоб лезут. Форточку открываем и не помогает. Тогда двери отворяем. Она орет, что ее простуживаем. На весь этаж вопит, убийцами обзывает. Если кто-то из ребят зайдет, Уля нас засранками называет, говорит, что из-за нашей вони страдает.
— Уберите ее от нас! Сил больше нет. Куда хотите девайте! Нас уже достала до печенок!—жаловались девчата.
— Позовите Ульяну сюда! — попросил Лукич.
Старуха гордо вошла в кабинет, села напротив
Егора.
— Вы что ж это Ульяна вытворяете? Почему издеваетесь над девчатами? Они уже сколько лет у нас живут, ни одного замечания на них не было. Вы только пришли и уже всех достали!
— А я чего? Не мешаю никому!
И тут девчат прорвало:
— А твое сало, шаль, рейтузы! Это за неполные три дня, ты извела нас своей вонью. Не успела порог переступить, судами грозить стала!
— Ну, вернули мне сало и шаль. Подбросили. И я в суд не пошла. А вот рейтузы отдайте! Розовые, с рюшечками! Если не отдадите, я не только до суда, а и до Президента дойду, пусть он хоть с вас поснимает, а мое воротит в целостной сохранности.
— Бабка! Совсем очумела! Только и дела Президенту разбираться с твоим исподним. Хоть не позорься и нас не срами! — не выдержал Титов.
— Да будет заходиться! Я ж тоже голосовала за Президента, пусть подможет отнять ретузы у воровок! Я ж не прошу, чтоб он мне свои отдал.
— Бабка! Вижу, ни с кем не уживешься. Ни в одной комнате. Никто не возьмет вас! И предлагать не могу! — не выдержал Егор.
— А куда ж мне теперь деваться?
— Мы ее в комнату не пустим!
— Кого хотите подселяйте, только не ее!
— Вы что ж, удумали меня на улицу выпихнуть? Я такая же женщина, как и вы! Попробуйте выгнать! Всех в суд выволоку, в милицию сдам! Пусть с вами власть разбирается по всем законам! — орала Уля.
— Стоп! Тихо! Чего кричать? А что если определить в стардом? Мы, года три назад, оформили туда нашу старушку. Так она в том стардоме деда себе нашла и вышла замуж. До сих пор нас благодарит! — вспомнил Егор.
— А на мою долю там старик остался?
— Думаю, что сыщется! — повеселел Лукич, обрадовавшийся возможности избавиться от бабки насовсем.
Но, несмотря на уговоры и просьбы, девчата не согласились взять в комнату Улю. Они не пустили ее даже на одну ночь.
Егору Лукичу пришлось поселить старуху в гардеробной, поставив там раскладушку, столик и табуретку.
К бабке никто не приходил. О ней мигом узнали на всех этажах. И Ульяна, пользуясь привилегированным положением, сама ходила в гости к кому захочет. Кто-то делал вид, что не замечает бабку, другие, под предлогом занятости, выставляли, и лишь очень редкие жильцы, сжалившись, угощали старуху чаем.
И тут Уля сразу оживала. Она начинала рассказывать о себе, жаловаться на бестолковую и бесстыжую родню, на никчемную невестку и отморозка внука.
Ее слушали и не слышали, видели и не замечали. Она ходила среди людей серым призраком, какой никто не воспринимал всерьез. С нею никто не разговаривал. Даже когда она кого-то дергала за локоть, никто не смотрел в ее сторону.
А вскоре Уля заговорила сама с собой. На работе и в общежитии, на улице и в магазине, бабка спорила сама с собой. Кого-то ругала, другому грозила, иных хвалила, даже в гости обещала прийти. Но не шла. То ли адрес забыла, а может, закрывали перед нею двери, завидев бабку издалека.
Лукич, наблюдая за Улей, понимал, что творится с нею, но ничем не мог помочь. Не было в стардоме свободных мест. Нужно ждать, а сколько, никто не знал. А время шло. Уля подолгу сидела в своей комнатушке одна. С кем-то говорила, даже пела. Потом ночами ходила по длинным коридорам общежития, считала, что идет она по кладбищу, мимо могил. Вот так однажды не выдержали Лукич с Поликарповичем и позвонили в психушку.
Приехавшие люди, едва понаблюдав за бабкой, сказали короткое:
— Наша больная! — и осторожно взяв под локотки, повели к выходу.
— Вы из стардома? — спросила их Уля.
— Ага! Оттуда!—ответили смеясь.
— А деды с домами у вас есть?
— То как же! С целыми замками. Все тебя ждут. Уже наготове! Встречать будут!
— Ну, то-то! Где-то и меня ждут! — притихла бабка.
В общежитие Ульяна больше не вернулась.
Егор Лукич только собрался на обед, как к общежитию подкатил сверкающий «Мерседес».
— Видать, начальство пожаловало. Не иначе как с проверкой. Станут до вечера мозги сушить,— недовольно поморщился человек и подошел к окну глянуть, кого принесла нелегкая?
Но начальства не увидел. Из машины вышла Ева, открыла багажник, вытащила из него два пузатых чемодана и, ухватив их, почти волоком потащила к общаге.
— Да что за чертовщина? — выругался Титов, пошел открыть двери, не понимая, что могло случиться у этой девчонки, какую недавно отдали замуж в самую благополучную семью.
— Сбежала, не ужилась? А может, выгнали? Нет! Не может быть. Ева девка серьезная! Эту выкидывать не за что! Такую вторую не сыскать во всем городе,— пыхтел человек, помогая девчонке затащить в вестибюль чемоданы. И только закрыв дверь, выпрямился, спросил:
— Ты что? Сбежала иль прогнали?
— Сама ушла! — приняла со лба мокрую прядь волос.
— Насовсем? Или мириться будете?
— Нет. Я не вернусь к Пашке!
— С чего вот так? — позвал в кабинет.
Ева виновато глянула на Титова:
— Помните, как перед свадьбой советовали мне не спешить, осмотреться и подумать, все разузнать. А я поторопилась, уж слишком хорошим показался вариант, упускать не хотела. И нарвалась на полный облом.
Егор Лукич поставил кофе, Ева придвинула чашку поближе. Нет, она не плакала.
— Помните, я всегда говорила, что никогда не выйду замуж за бедного! Мол, не признаю голожопых. Какая же я была дура! — стукнула себя ладонью по лбу:
— Вот и получила за свою тупость. Напоролась, по самые не балуй! И получила полный облом! Так мне и надо! — усмехнулась горько.
— Ева! А что, Павел оказался негодяем?
— Да как сказать, он не обижал. Ни словом, ни пальцем не задел и не прикоснулся ко мне.
— А что еще надо? Ведь баба радоваться должна такому подарку!
— Ну, это как сказать! Не всякая обрадуется! Да и я бабой не стала. Какою ушла, такою и вернулась! — нахмурилась Ева.
