Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди

Вечером я забираю книгу заклинаний в свою комнату и ложусь на кровать, предвкушая встречу с дневником Бликс. Мне нравится, как она заполняла его страницы звездочками, филигранными узорами и кометами. Нравятся ее рассказы о маленьких искорках, которые она видела, когда замечала вокруг себя влюбленных. Она написала, что отправляет иногда в пространство послания и энергию, а потом наблюдает, как люди удивленно оборачиваются, когда их настигает любовь.

Я никогда не встречала таких, как она.

Потом я улыбаюсь, вспоминая прием в честь помолвки, когда мы окутали рыжеволосую женщину белым светом, и на миг у меня возникает ощущение, что Бликс здесь, у меня в комнате.

Я читаю список вещей, за которые она благодарна мирозданию: листок в форме сердца на тротуаре; голуби, которые разговаривают с ней, сидя на карнизе; стеганое индийское покрывало; скульптуры Патрика с их изяществом и мощью; то, как они с Хаунди сидели снежными вечерами у костровой чаши, свернувшись калачиком и обнявшись под байковыми одеялами; улыбка Сэмми.

Читаю, как важно добавлять к каждому заклинанию: «Ради блага всех, ради свободной воли всех».

А потом, в самом конце дневника, на самой последней его странице. Бликс написала список под заголовком «Мои проекты».

ДЖЕССИКА И ЭНДРЮ

ЛОЛА И УИЛЬЯМ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

Я медленно и очень аккуратно закрываю книгу и кладу ее на пол.

Патрик?

Это Патрик — тот единственный мужчина, который, по мнению Бликс, мне предназначен?

Это до такой степени невозможно, что почти смехотворно. Патрик так замкнут на себе, он такой недоступный и… и… что, по ее мнению, я должна делать? До конца жизни переписываться с Патриком по телефону? Постепенно переходя от обычных сообщений к любовным письмам?! Может, после того, как я на протяжении двадцати лет буду писать Патрику «Я вас люблю», он в конце концов разрешит мне до него дотронуться.

О Бликс! Может, ты понимала многое про другие вещи, но в случае со мной ты очень-очень ошибалась.

35

МАРНИ

На следующий день я с работы пишу Патрику о том, что попросила Ноа уйти, потом поднимаю глаза и вижу в дверях того самого старичка, который в прошлый раз был не готов. Но тем не менее на этот раз он уверенно входит в магазин и набирает калл, роз, гипсофил, гербер и зеленых веточек.

— Герберы — мои самые любимые цветы, — замечаю я, когда он выкладывает все это на прилавок.

Похоже, мне удается угодить ему. У него приятное лицо, морщинистое и доброе.

— Я собираюсь совершить очень храбрый поступок, — говорит он. Его глаза сияют. — Я даже на войне не делал ничего настолько храброго, если честно. Я решил сделать предложение.

— Правда?! — восхищаюсь я. — Как же это чудесно! Это будет для нее неожиданностью, или она уже знает?

— Нет, не знает. Кстати, не найдется ли у вас бумаги, чтобы написать ей? Мне пришло в голову, что, наверное, хорошо бы приложить к букету записку. Так будет убедительнее.

— Боже, вы что, собираетесь делать ей предложение на бумаге?

Он несколько настораживается:

— Да.

— Ничего-ничего, все в порядке, я понимаю. Вам помочь?

— Я должен все сделать сам, — строго заявляет старичок. — Все, от начала до конца. Хотя, знаете, много лет прошло с тех пор, как я… гхм… ну, знаете, пытался убедить даму, что стою ее интереса.

— Конечно-конечно. Вот, пожалуйста, присаживайтесь и не спешите. — Я отвожу его к маленькому белому столику в задней части магазина. — Принести вам воды? Или, может быть, словарь? Или любовный роман?

Он смеется над моими словами.

А потом долго сидит за столом, грызя кончик ручки.

Патрик пишет мне в ответ:

«Здорово! И как, ушел ли он с миром в ту добрую ночь? (Как вам мой слог?)»

«Ха! Он действительно ушел с миром. Во всяком случае, до сих пор никаких скандалов не было».

Старичок поворачивается ко мне, откашливается и произносит:

— Хотя я, наверное, все-таки могу принять от вас помощь, если вы найдете для этого время.

Я кладу телефон со словами:

— Буду рада помочь. Расскажите немного о ней. И о себе. И посмотрим, что придет мне в голову.

Он вздыхает.

— Хорошо, может, что-то из этого и выйдет… — Он закрывает глаза и начинает: — В общем, я встретился… с этой дамой. Приехал из Нью-Джерси ее навестить. И полгода приезжал к ней при каждой возможности. Каждый раз, когда она мне разрешала.

У меня перед глазами танцуют маленькие искорки. О боже! Это он!

— М… ну, она вдова моего лучшего друга. Она не знает, что я хочу стать для нее больше чем другом, потому что я боюсь ее спугнуть, и мы разговариваем только о наших покойных супругах. И о том, как у нас дела. О погоде. О передачах по телевизору. Она не знает, что у меня к ней… чувства. Она ведет себя очень порядочно.

Я откашливаюсь. Как этичнее всего поступить в такой ситуации? Может, мне следует сказать: «Эй, я знаю всю вашу историю, ведь вы — Уильям Салливан. Дело в том, что дама, о которой идет речь, мне о вас рассказывала!»

Но вместо этого я говорю:

— Это порядочное поведение из серии «держите дистанцию» или из серии «не хочу даже думать о том, что этот мужчина меня любит»? Я действительно хотела бы это понять.

— Откуда мне знать? — говорит он. — Потому я и собираюсь сделать ей предложение — посмотреть, что она скажет. — Выражение его лица до смешного серьезное. — Я, как говорится, иду с козырей.

О-о-о-ох. Лола разобьет ему сердце. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Да, — говорю я, — но… не будет ли это… я не знаю… слишком внезапно? Понимаете, это может поставить ее в затруднительное положение. Зачем сразу нырять с головой, если можно попытаться пройти вброд? Подойти на цыпочках, пощупать, теплая ли водичка.

— Нет. Категорически нет. Когда я делал предложение покойной жене, я именно так и поступил, и все отлично сработало. Мы с ней ели мороженое, я спросил, выйдет ли она за меня — вопрос сам выскочил, — и она уронила мороженое на землю, так была удивлена. А потом сказала «да». Мне пришлось купить ей еще одно мороженое. Лучшее вложение денег за всю мою жизнь.

В его лице есть что-то необыкновенно располагающее, выражение его глаз и вся эта неискушенность. Более того, есть что-то необыкновенно печальное в мужчинах того поколения, которое проламывалось сквозь жизнь, шло с козырей, понятия не имея, как это примут женщины. А может, они восхитительны, все эти славные мужчины, герои таинственных фронтов любви, и женщинам следует холить и лелеять их, и спасать от их же самых безумных импульсов, я не могу сразу сообразить, что мне делать.

— Думаю, не помешает поставить соответствующую музыку, это нам поможет, — говорю я, чтобы потянуть время.

Я ставлю любовные песни Фрэнка Синатры, а потом мы садимся бок о бок в фонтанах золотых искр, омываемые ароматами цветов. Я закрываю глаза и твержу себе мантру Бликс: «Что бы ни случилось, полюби это».

— Значит, нужно, чтобы она увидела во мне смелого романтического партнера, — изрекает он.

— Но, может быть, она… несколько стесняется? Представьте, что ей, возможно, хочется, чтобы все происходило постепеннее.

Он улыбается:

Теперь я понял, что не так с вашим поколением. Вы не рискуете. Вы вечно с этими своими смартфонами, текстовыми сообщениями, свайпами [18], онлайн-знакомствами, вы никогда не являетесь самолично, если это нужно. Я собираюсь охмурить ее, поразить ее и…

— Молодой человек! — восклицаю я, и он смеется. — Вы даже не пытались пока что поцеловать ее, но при этом считаете, что записка с просьбой выйти за вас замуж может сработать? Так? Я не понимаю мужчин!

Упс… надеюсь, он не задастся вопросом, откуда я знаю, что они еще не целовались. Но такая мысль даже не мелькает в его голове.

— Поверьте мне, это должно сработать, — говорит он. — Она все обдумает, вспомнит, как хорошо нам жилось много лет назад, задумается о будущем… и, к тому времени как я дам понять, что собираюсь ее поцеловать, скажет «да».