Андрей Шляхов - Доктор Данилов на кафедре
— Спасибо, Пятрас Альбертович, — Данилов понял, что или он возьмет инициативу в свои руки, или единственным результатом разговора станет списание пары-тройки сотен с его мобильного счета. — Первым делом я бы хотел узнать, не забыли ли вы о каких-то проблемах со здоровьем вашей супруги?
— Уж не думаете ли вы, что я ввел вас в заблуждение? — завелся на ровном месте Пятрас Альбертович. — Или это врачебная традиция — валить с больной головы на здоровую?
«Это просто такой тест, Вольдемар, — сказал себе Данилов, — на терпение и выносливость. Пройдешь — станешь мастером предпоследнего дана, второго по счету с начала».
Согласно известному анекдоту, первый дан за терпение дается тому, кто, набрав в рот воды, может сесть голым задом на включенную плиту (тип плиты не имеет значения) и досидеть до того, пока вода во рту закипит.
— Нет, что вы! — проникновенно ответил Данилов, дивясь своей дипломатичности. — Никто так не думает, уверяю вас! Просто от волнения вы могли забыть что-то важное или, может, есть что-то такое, что вам кажется несущественным, но что нам бы очень помогло. Поэтому я и спрашиваю. Меня интересуют любые проблемы со здоровьем или жалобы…
— Ах! — Пятрас Альбертович шумно вздохнул. — Ну, какие там проблемы! Простуды были один-два раза за зиму! К стоматологу иногда обращалась по мелочам — пломбу поставить или камень удалить! Иногда месячные наступали не в срок! Это, кстати, было самой большой проблемой.
— Почему?
— Ну, как почему? — удивился Пятрас Альбертович. — Когда что-то не в срок — это же ужасно! Ходишь весь вечер в приподнятом настроении, рассчитываешь на секс, и вдруг — на тебе!
Данилов подумал о том, что определение «приподнятое настроение» оказалось весьма уместным в данном контексте. Действительно, приподнятое в ожидании секса. А Пятрас Альбертович — молодец, общается с докторами откровенно. Так и надо.
Не мытьем, так катаньем, но Данилову удалось вытащить из собеседника кое-что, могущее оказаться полезным. Во-первых, пациентка долго и безуспешно лечилась от бесплодия. Пятрас Альбертович даже пообещал порыться в секретере у жены («Только ради спасения Танечкиного здоровья я осмелюсь вторгнуться в ее приватность!») в поисках какой-либо медицинской документации, Во-вторых, в клинике неврозов пациентка все же лечилась не от усталости (такого диагноза не существует, во всяком случае, в международной классификации болезней десятого, самого последнего варианта), а от депрессии, которая, по мнению мужа, была вызвана бездетностью.
— Я предлагал другие выходы! Можно же усыновить ребенка, если он так нужен! — судя по тону, самого Пятраса Альбертовича радости отцовства особо не прельщали. — Но Танечке был нужен именно свой ребенок! Свой или никакой! Она воспитывалась без отца, был отчим, с которым у нее не слишком-то складывались отношения…
Покончив с уточнением анамнеза, Данилов отер тыльной стороной левой ладони вспотевший лоб (правильно говорят, что болтать — не мешки ворочать, это гораздо тяжелее) и осторожно поинтересовался, какие мотивы побудили собеседника подключать к процессу лечения супруги Департамент здравоохранения города Москвы. Оказалось, что их не было, просто у Пятраса Альбертовича есть двоюродный брат, который (так уж сложились обстоятельства) работает в департаменте здравоохранения «главным бюрократом».
— Руководителем? — осторожно уточнил Данилов, представляя, как Журавлева, узнавшего новость, хватит кондратий.
— Я же сказал — «главным бюрократом»! — раздраженно повторил Пятрас Альбертович. — Руководитель руководит, а через руки Виктора проходят все документы. Хотя, в некотором смысле, Виктор значит больше, чем руководитель. Без него все встает.
«Хрен редьки не слаще, — без всякого почтения к высокому руководству подумал Данилов. — Бедный Толик, влип так влип».
Было немного странно, что родственница большого человека лежит в совершенно обычной, ничем не примечательной и, если уж начистоту, далеко не самой крутой городской больнице. Обычно департаментские протеже лечились в Боткинской, Первой градской или где-то там еще, но не в семьдесят седьмой. Хотя, возможно, и нет в этом ничего удивительного. Родственница не особо близкая, сильно напрягаться из-за нее, организовывать процесс не хочется, а позвонить главному врачу той больницы, в которой она уже лежит, недолго.
Журавлев, как нетрудно было догадаться, новостям не обрадовался. Но поблагодарил Данилова и поинтересовался, на месте ли заведующий кафедрой. Ясное дело — в ход пошла тяжелая артиллерия, консультации самых авторитетных специалистов.
Увы, шефа на месте не было, он укатил в Питер на чью-то защиту, так что пришлось Журавлеву удовлетвориться консультацией доцента Ряжской. Раиса Ефимовна провела в реанимации больше часа, но ничего конкретного так и не сказала, только добавила два пункта к списку вероятных диагнозов, который усилиями Журавлева, организовавшего экстренное и тотальное обследование пациентки, уже сократился наполовину.
В половине четвертого в реанимацию пришел главный врач вместе с заместителями по медицинской части, по терапии и по клинико-экспертной работе. Осмотрев пациентку, засели в кабинете Журавлева и устроили нечто вроде консилиума. Толковые вещи говорила только зам по терапии Медведева, которая реально пыталась докопаться до истины, все остальные активно стимулировали Журавлева в духе: «Давай, давай, крутись-поворачивайся, а то плохо будет». В результате Данилов, заглянувший в реанимацию перед уходом домой, застал заведующего отделением в состоянии, близком к бешенству.
— Давление измерь, — посоветовал он, впечатлившись свекольным цветом лица Журавлева, обычно слегка бледноватого.
— Мерил уже и таблетки ел, но что толку. Яду мне! Яду!
— Как наша английская пациентка?
— Еще один судорожный приступ. Мочу отправили, катехоламины близко к норме.
— Одним диагнозом меньше.
— У меня то одним меньше, то тремя больше, — Журавлев махнул рукой. — А на вскрытии потом найдут в мозгах кисту эхинококка…[67]
— Проверь и на это, — Данилов по собственному опыту знал, насколько вероятными оказываются порой самые невероятные идеи.
— Я сегодня здесь останусь, — сказал Журавлев. — Посижу, когда все разойдутся, подумаю спокойно, не торопясь… Это же как пазл — стоит только начать с правильного, и все сложится.
— Я тоже подумаю, — пообещал Данилов.
Он и не прекращал размышлять о диагнозе. Чем бы ни занимался, а в голове вертелись мысли об этом.
Перед тем как уйти, Данилов подошел к койке «английской» пациентки, постоял около нее несколько минут, переводя взгляд с осунувшегося, заострившегося лица на монитор и обратно, пощупал зачем-то пульс, сравнивая показания монитора с реальной картиной, как будто тот мог врать, и спросил у проходившей мимо медсестры, не сильно ли потеет больная. Мысль о феохромоцитоме почему-то навязчиво возвращалась. Катехоламины в моче, взятой после приступа, оказались близки к норме? Это еще ничего не значит, лаборанты тоже иногда ошибаются. К тому же в лаборатории часто и подолгу начала болеть заведующая, отчего в некогда стройных и дисциплинированных рядах сотрудников начались разброд и шатание.
