Григорий Ряжский - Дом образцового содержания
А пока, сломя голову, Мирские решали жизненно важные проблемы читинской родни, сами посланники были заняты исследованием двухэтажного пространства будущих Юлькиных хором, подбирая молодым подходящую спаленку для медовой ночи.
– Хороша горница, – прицокивал языком дед по линии матери, – вот только окошки кривые, на загиб, таких нынче не делают уже, щас больше прямые все, на крепкий угол, без наклона. Зато подоконники, глянь, чисто мраморный камень, полироль с жилами, не то что наши – крашеная осина.
– А картинки у них говняные, – шепнул деверь куму, – мазня одна: ни лица, ни фигуры, ни виду. Одна только и есть, на какую смотреть, – он кивнул на кустодиевскую диву, – та вон, с щеками. Та хорошая… – тут же критически осмотрел «Свадьбу сапожника и кукушки». – Смотри, птица вроде, а с человечьей мордой. И синяя морда-то, а сам клюв зеленый. И ростом с мужика. Разе ж так бывает? И в сапогах еще. Тьфу!
Роза Марковна в ожидании «рафика» обносила гостей медовым лакэхом, давя из себя благостную улыбчивость и натужно приговаривая на русский манер:
– Угощайтесь, пожалуйста, гости дорогие. Это сладкое – пробуйте. Сладкое наше.
Юля, и сама не предвидя подобный десантный сюрприз, прятала от Вилькиной бабушки глаза, не умея скрыть досады от свалившейся беды. Роза Марковна, прекрасно понимая, на что нарвались все они, успела все же шепнуть беременной невестке:
– Ничего, деточка, войну пережили и это переживем. Не смущайся, кушай лакэх лучше, скоро уже «рафик» приедет, Борис Семенович звонил. Кушай. А мама с папой у тебя очень милые, очень. Они мне и правда понравились.
А вообще, все закончилось не так хлопотно и неуемно, как началось. В общежитии новой родне понравилось страшно. Особенно то, что все у них там заведено по-простому: кругом веселая молодежь, через комнату гитара и есть кухня при коридоре, где можно приготовить не как в гостиничке, на газете и по-холодному, а по-настоящему, с газом, дымком и плитой.
После свадьбы жили там еще неделю. Вечером, после города, варили картошку на всех, крупно резали вареную колбасу или жарили яйца. Выпивали все дни за здоровье молодых и счастье новой Юлькиной фамилии. Студентам-архитекторам, какие заходили, так же за успех наливали, за учебу и новые города.
Сама свадьба тоже беспамятной не вышла – сняли банкетный зал без еды, но с их музыкой и посудой, пищу же наготовили сами, в двадцать четыре трудолюбивые руки плюс Роза Марковна в качестве консультанта по десерту. Холодец варили загодя, в общаге, в двух ведрах. Остальное в день свадьбы ранним утром прикантовали на себе с рынка и к вечеру все было, как у людей, не хуже.
Читинцы, не сговариваясь, сели по правую руку от молодых, ну а стеснительной еврейской родне по остаточному принципу досталось почетное левое крыло. Появившаяся незаметно свекровь Татьяна Петровна Кулькова, учуяв запах своих, тихо присела на правую половину, предварительно поздравив молодых. Отец невесты, сообразив, что мать-то у жениха есть, а не только отец с бабкой, натурально обрадовался, подскочил, облобызал и выкрикнул от избытка чувств:
– От радость-то! А мы думали, ты мертвая!
Юля Татьяне понравилась, и даже очень.
«Своя, – подумала она про невестку, – наконец то…»
Остальные места вразнобой заняли друзья молодых, в основном студенты ВГИКа. А дальше было все, как в русской народной былине, потому что негромкое вежливое напутствие с левой половины тут же размашисто сменялось мощным словом справа, с битьем банкетного стакана, подменявшего фужер, целованием молодых Мирских в губы со всей силой одновременного обхвата корпуса, с криком «Горько!» и с трудом отысканным в незнакомом городе, но доставленным к сроку гармонистом.
– Русские и евреи – братья навек! – громко, под самый финал удовольствия, выкрикнул в зал дед по линии матери невесты, тот самый, что отметил несовершенство русского модерна начала века в городской архитектуре, и подмигнул гармонисту. Тот, сшибаясь на гармонии, неуверенно завел «Хаву Нагилу». И тогда, услыхав незнакомое, но уж очень родное, русское крыло, не сговариваясь, в едином порыве оторвалось от стульев, взмахнуло общим рукавом и поплыло резвой лебедушкой поперек банкетного пространства, единя величием своим всех участников удавшегося застолья.
Не устояла и Роза Марковна, вышла в общий круг и тоже поплыла, увлекаемая правой стороной, заломив руки в локтях и подняв вверх растопыренные пальцы. По пути читинцы прихватили и Таню, увлекли в общий праздник, затащили в круг. Та, чуть принявшая от щедрого стола, возражать не стала, тоже попыталась подвигаться со всеми, но без всяких там сомнительно растопыренных рук: проще, по-русски, с легким притопом и поворотом вкруг себя.
Поднялись и другие, включая веселую молодежь, а гармонист все уверенней набирал раскрученные чужеземной мелодией обороты, и праздник вновь разогнался до опьяняющей одури, какой никто еще из Мирских не пробовал в жизни своей. Но Розе Марковне уже было наплевать, ей нравилось то, что происходило на ее глазах, ей было хорошо и радостно оттого, что эти люди любят ее и она любит их, новую свою родню, этих веселых и трогательных чудаков из далекой Читы, расположенной где-то на самом краю географии. Не знала вот только, дальше от Москвы это будет, чем Магадан, или ближе…
…Так и летела она, одуревшая, пока не столкнулась с Семой. Тот стоял к ней спиной и не слишком правильно был одет, потому что телогрейка была явно несвежей, да и сам Семен Львович был нечесан и недостаточно тщательно выбрит. Рядом с ним сидела сторожевая овчарка и внимательно следила за происходящим. В дверях, привалившись плечами к дверному косяку, стоял солдат военизированной охраны, в форме и с автоматом за плечом. Он лениво окидывал взглядом свадьбу, позевывая и мимоходом бросая взгляды на часы. Заметив Розу Марковну, расплылся в улыбке и кивнул на зэка Мирского – все, мол, в порядке, Роза Марковна, продолжайте, пожалуйста, время ваше не вышло еще. Мирская вежливо улыбнулась в ответ солдату и протянула руку, чтобы погладить овчарку. Та, однако, на приветливый жест не повелась, а довольно лениво оскалилась, предъявив желтые зубы. Солдат сочувственно развел руками, мол, ну что тут поделаешь, бабушка, – служба. Роза Марковна понимающе кивнула – ясное дело, служба.
– А Юлька-то наша – как тебе? – с серьезным выражением лица поинтересовался у жены Мирский. Но ответить не дал, сам же и пояснил: – Лично мне – очень по душе. Стукалины, между прочим, из древнесибирского рода происходят: местные наши уже в то время знали, когда Вилька у нас не родился еще. Там много чего про здешнюю жизнь знают, Роз. Это только на словах кажется, что они проще. На самом деле нам с тобой еще учиться и учиться, голубушка, – он кивнул на середину свадебного карнавала, где вовсю отмолачивала чечетку Танюша Кулькова. – Вон и Танечка тебе подтвердить может, она у них тоже на учете состоит, в третьей роте, мне кажется, в охранной. Но присяги не давала, она из вольнонаемных, по гражданскому ведомству.
