Роберт Динсдейл - Хижина в лесу
Навицкий кивнул.
— Хорошо. Я отведу тебя через минуту.
Опустив руку, мальчик понял, что учитель решил, будто ему нужно в туалет. Но он не пользовался туалетом. Ямок в земле и листьев вместо бумаги всегда хватало.
— Нет, — шепотом сказал он, — мне надо уходить…
Закончить он не успел. В дверь постучали. Мальчик побледнел, словно его обсыпало снегом. Лена отодвинулась от стола, словно собиралась встать и тоже куда-то бежать.
Дверь открылась, и в класс заглянул дежурный.
— Что такое? — повысив голос, раздраженно спросил учитель.
— Там телефон в учительской… — растерялся дежурный.
— Кто звонит?
— К телефону… э-э-э… девочку из вашего класса… Лену.
— Лена на уроке! — делая ударение на последнем слове, напомнил учитель.
— Но ее мама говорит, что дело очень срочное…
— Можно?
Немного опешив, учитель кивнул и взмахом руки отпустил девочку. Оглянувшись в дверях, Лена встретилась взглядом с Аликом. Они не обменялись ни словом. Когда она вышла, мальчик почувствовал себя ужасно одиноко, хотя в классе было полным-полно детей.
Встав, несмотря на испуганный шепот Юры, мальчик протер стекло. На стадионе никого не было. Борозда проходила в каком-то метре от окна. В одном месте старик, похоже, остановился, потоптался на месте и двинулся дальше. Мальчик заметил в снегу хвою и стебель хвоща. Лес пришел в город вместе с его дедом.
— Алик, что ты делаешь?
— Мне надо уходить, — отворачиваясь от окна, ответил мальчик.
— Я же сказал, что через минутку…
Мальчик раздраженно пнул ногой стол.
— А я говорю: сейчас! — крикнул он. — Я должен уйти!
В классе послышались удивленные возгласы и смешки. Учитель, быстро пройдя между рядами, взял мальчика за руку.
— Хорошо, мы пойдем сейчас, Алик, — тоном, не допускающим возражений, сказал он.
У двери мальчик дернулся, пытаясь освободиться.
— Не в туалет! Мне надо обратно! Мне нужно в лес!
Рука учителя крепко держала его за плечо. Они вышли из класса. Дверь слева, ведущая в зал, была закрыта. Впереди хлопала дверь туалета: кто-то, должно быть, оставил там открытым окно. Вдруг стало очень холодно. Порыв ледяного ветра промчался школьным коридором, растрепав страницы выставленных на стеллаже книг. Подхваченный им лист бумаги закружился в воздухе, словно снежинка.
Учитель направился к туалету, но мальчик словно пустил корни в линолеум, пытаясь сопротивляться. Он знал, что холод исходит не из незапертого окна в туалете. Он повернул голову. Ветер, подвывая, мчался по коридору, тщетно ища выход, натыкаясь на окна, стены и перекрытия.
Пахло лесом на рассвете. И запах этот принес сюда ветер.
Звуки — резкие и мягкие. Бум! Чмок! Бум! Чмок! Бум! Чмок! Бум! Чмок!
Тьма за углом рождала эти звуки… эти запахи…
Человек был высоким, и передвигался он как-то странно.
Пальцы учителя крепче сжали руку мальчика.
С каждым шагом тьма разрасталась. У тьмы были руки. Тьма была увенчана снегом. Тьма была скрюченной и грязной…
— Алик! Быстрее в класс!
До слуха мальчика уже долетали слова, невнятно произносимые разорванным языком.
— Кто это, Алик?
Собравшись с силами, мальчик выдернул руку, которую сжимал учитель.
— Это мой дед, — всхлипывая, признался он.
Из-за спины учителя он видел неровные клочья приближающейся тьмы.
— Пожалуйста… Это мой дед…
Сзади были класс, зал и туалет, и каждый из них представлял собой тупик. Учитель толкнул мальчика в дверь, и он, споткнувшись, растянулся перед первой партой. Кто-то рассмеялся. Кто-то вскрикнул. Кое-кто, наделенный достаточной прозорливостью, встал и отступил в конец класса.
Навицкий на секунду задержался у открытой двери.
— Оставайся здесь, Алик.
Учитель захлопнул дверь, отрезая себе дорогу к отступлению. Он оказался в ловушке, а тем временем цокающие и шлепающие звуки приближались.
— Могу я вам чем-то помочь? — начал учитель и уже смелее добавил: — Что вам здесь надо?
В классе мальчик вскочил на ноги, ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Она приоткрылась, но немного, рука Навицкого удерживала ее с другой стороны. Учитель снова с силой захлопнул дверь.
— Вы не понимаете! — закричал мальчик. — Откройте! Пожалуйста, откройте!
Дверь немного поддалась. В образовавшуюся щелочку мальчик видел стоящего на прежнем месте учителя Навицкого и черноту единственного сапога.
— Пожалуйста, деда, не надо! Не надо!
Мальчик видел, как сморщенная рука старика исчезла под пальто. А потом она появилась с чем-то блестящим… Чернота… Хватка Навицкого ослабла.
Сквозь дерево двери и кирпич стены до слуха мальчика донесся громкий удар. Учитель что-то крикнул. Слова, казалось, застряли у него в горле.
— Где он?
Дедов голос был невнятным, напоминающим звериное рычание.
— Его здесь нет, — ответил учитель, с трудом переводя дыхание.
Мальчик, по-прежнему сжимая ручку двери, оглянулся. Многие дети вскочили на ноги, и только Юра сидел как ни в чем не бывало за партой, низко опустив голову.
— Я его не видел, — справившись с собой, ответил учитель.
— А здесь? — проскрипела тьма.
— Нет!
Ручка, зажатая в пальцах ребенка, заходила ходуном.
— Это класс. Тут дети. Не могли бы…
На дверь надавили. Неожиданно для себя мальчик опустился на колени, пытаясь оказать сопротивление, но это не помогло: дверь постепенно отодвигала его в сторону.
— Внучок!
— Да, — прошептал он.
— Внучок!
— Нет, деда…
Дверь с силой распахнулась. Мальчик отлетел назад и растянулся на полу. Раздались крики. Стулья падали, парты шатались, а дети бежали подальше от двери, забиваясь в дальние уголки класса. И только Юра, обхватив руками голову, остался на месте.
Из коридора появилась сучковатая, отполированная непогодой палка, а затем черный, в грязно-белых разводах сапог. Существо, которое его носило, едва ли походило на человека. Разве что половина его была тем, что осталось от деда. Остальное — ветви ясеня и дуба, комья земли, держащиеся на корнях. Из-под длинных, свисающих, похожих на снег волос смотрел обрамленный чернотой глаз.
Со стуком опустился костыль, за ним, оглашая помещение легким скрипом, сапог. Последней с легким шлепком появилась усохшая нога. Ее покрывали какие-то зеленоватые пятна. Казалось даже, что местами она заледенела.
— Деда, зачем ты сюда пришел?
Мальчик попытался отползти назад, но далеко уйти ему не удалось. Голова его ударилась о ножку учительского стола, посыпались какие-то бумаги.
Крики в классе моментально смолкли. Стало тихо, как зимой в лесу. Какая-то девочка подалась вперед, собираясь выскочить за дверь, но старик заслонял собой почти весь проем, оставалась лишь узенькая полоска свободного места. И девочка остановилась, налетев на парту.
Старик, оглядываясь, стоял в дверях. Дышал он тяжело, а после закашлялся, выплевывая сгустки мокроты.
— Окна! Откройте окна!
Это кричал оставшийся в коридоре учитель Навицкий. Его призыв заставил учеников действовать, и проворные маленькие пальчики схватились за защелку оконной рамы.
— Не открывается!
— Разбейте стекло! — закричал он.
Кто-то поднял стул и с силой ударил по стеклу, но стул отлетел прочь. Кто-то ударил по стеклу ногой. Потом в руках у детей оказались черенок швабры и отломанная ножка стола.
— Алик! — позвал учитель, но прежде, чем он успел еще что-то сказать, в классе снова закричали.
Мальчику понадобилась пара секунд, чтобы понять, отчего вопят дети. В руках старика появился топор, свет электрических лампочек играл на его лезвии. Дед сделал шаг вперед, освободив дверь, и учитель проскользнул в класс. Увидев топор, он застыл на месте.
— Не надо… Зачем вам…
Дед навис над внуком. Мальчик в ужасе смотрел на него.
— Пожалуйста, деда…
— Пожалуйста, деда, — повторил скрипучим голосом старик.
— Я пришел в школу, чтобы остановить Лену.
Старик резким движением отвел костыль в сторону и, опираясь на неправильно сросшуюся ногу, согнулся так, что стал виден уродливый горб на его спине. Изуродованная рука дотянулась до мальчика и крепко-накрепко вцепилась в него. Казалось, она состоит из одних лишь суставов, бугров и костей — не рука, а сухая ветка, годная только на растопку. Мальчик ощутил смрадное дыхание старика и неожиданно взмыл в воздух.
Руки старика обхватили его. В одной руке дед до сих пор сжимал топор, лезвие которого сейчас уперлось мальчику в спину.
Старик повернулся, усохшая нога ударилась о костыль, и тот отлетел в сторону. Мальчик не представлял, как дед сможет без него ходить. Теперь вся тяжесть его тела переместилась на здоровую ногу. Старик пошатнулся. Его усохшая нога дрожала в тщетной попытке сохранить равновесие.
