Александр Ширванзаде - Хаос
Не подозревает? Нет, Смбат не слеп. Если бы он не верил ревности Микаэла, если бы он не верил даже собственным наблюдениям и переживаниям, достаточно было бы одной невольной дрожи Шушаник, чтобы он почувствовал, для кого бьется ее сердце. Ах, Смбат мог откликнуться на ее страдания, не раз он думал об этом. Но по какому праву и с какой целью? Смбат связан навсегда, он вовремя сдержал пробуждавшееся к ней чувство, чтобы легче подавить его. Он, как местный человек, обязан вывести девушку из заблуждения.
И вот он начал мягко подходить к сущности вопроса, решив пожертвовать собою и защитить Микаэла. Единственное средство – сравнение. Хваля брата, он должен забыть о себе. Смбат так и поступил. Разумеется, он утаил причину своего отстранения, но был уверен, что слова его будут иметь желанные последствия.
Несмотря на дурное прошлое, Микаэл способен пламенно любить и страдать, даже жертвовать собою ради любви, – редкое качество, которым ныне мало кто из молодежи может похвалиться. В его сердце уцелел нетронутый уголок, там затаились глубокие чувства. Сравнивая себя с Микаэлом, Смбат всегда отдает предпочтение брату. Нет, пусть не думает Шушаник, что он высказывает все это из ложной скромности. Человека, доступного бурным чувствам, всегда надо предпочесть тому, чьи чувства «давно остыли». Кто чувствует – живет и страдает, кто умствует – дремлет. Лучше иметь позорное прошлое и очиститься от него страданиями в настоящем, чем вести размеренно-ровное существование. Часто случается, что «хорошо начавший, плохо кончает и, наоборот, плохо начавший, кончает хорошо».
Шушаник слушала молча, всматриваясь вдаль. Она угадывала мысли Смбата, не верила в искренность его самоуничижения, но она догадывалась о дели, им преследуемой. Он хочет сказать, что не может любить ее, чтобы отрезвить девушку, испытавшую столько страданий. Вот до чего она несчастна. Но почему же, разве Шушаник когда-нибудь осмеливалась думать, что Смбат может ее полюбить, страдать и даже пожертвовать собой во имя любви! Она одна любила, любила тайно, со страхом! А сейчас? Сейчас ей дают понять, что она обманулась.
– Скажите, чего вы требуете от меня? – проговорила Шушаник, приподнимаясь.
– Спасите моего брата… Без вашей любви он не долго протянет.
– Ах, господин Смбат, не выдумывайте легенд! – воскликнула она вдруг; трудно было разобрать, что сильнее в ней – стыд или гнев. – Для вашего брата мир не настолько опустел, чтобы он мог думать лишь обо мне одной… Он молод, богат, красив… А я?
– С вами никто не сравнится в целом городе. Вы сами, вероятно, не сознаете своих достоинств…
Шушаник дрожала, как лист.
– – Простите, я слышу крик отца. Я не могу больше с вами оставаться… Увидят… Довольно вы насмеялись надо мной…
Девушка удалилась твердыми шагами, с уверенно поднятой головой.
Смбат смотрел ей вслед. Как она горда, скрытна и в то же время скромна…
«Почему лет десять назад я не встретил такую?..» – подумал он с горечью.
6
– Милый мой, все это – пустяки, разглагольствовал Алексей Иванович. – Дух нашего времени заразил тебя, так сказать, до мозга костей. Но не робей, все пройдет. Кто не болел этой болезнью и не выздоравливал? Сегодня же необходимо посоветоваться с врачом насчет поездки за границу. Однако никакой врач и никакое лекарство уже не могли спасти Аршака Алимяна от нравственного разложения, содействовавшего возникновению и усугублению его недуга. Принимая лекарства, он продолжал разгульный образ жизни и заживо гнил. Даже Алексей Иванович теперь уговаривал его серьезно приняться за лечение и строго выполнять предписания врачей, но безуспешно.
Аршак собирался обзавестись отдельной квартирой и открыто сойтись с Эльмирой. Алексей Иванович, переселившийся теперь в гостиницу, умолял его воздержаться от этого шага. Он доказывал, что в наше время не принято жить с любовницей под одним кровом, ибо это – «мове тон».
Аршак был принят в круг Кязим-бека, Мовсеса, Ниасамидзе как равноправный товарищ, несмотря на разницу лет. Он избегал пока Григора Абетяна, которого побаивался. Но, к его счастью, полнотелый кутила не показывался в кругу друзей.
С того дня как сестра вернулась в родительский дом, Гриша избегал общества. Опороченная репутация Ануш причиняла ему стыд и боль.
Петрос Гуламян возбудил дело о разводе и через епископа старался добыть разрешение на брак с молоденькой и пухленькой вдовушкой.
Разумеется, он должен был публично доказать измену жены. Ануш не хотела брать на себя вину. Она мучается от стыда, пусть и муж помучается ради «своей вдовушки».
Ануш и впрямь мучилась, но не только от стыда. Главное ее горе заключалось в равнодушии Микаэла. «Бессовестный! – роптала она. – Ты не оценил моей любви. Пусть будет так. Я тоже постараюсь тебя забыть. Не думаешь ли ты, что я добровольно обреку себя на нескончаемые мучения? О нет, я не дура. Дети? Да, тоска по ним непреодолима. Но… Разве мало матерей, бросающих детей и убегающих с любовником? И я поступлю точно так же. А почему бы нет? Незачем мне омрачать молодую жизнь. Довольно, пора положить конец бесполезным стонам, вздохам и охам. Надо жить, хотя бы назло врагам».
И Ануш решила время от времени показываться в обществе. Пусть не думают, что она считает себя настолько виновной, чтобы прятаться от всех. Вначале ей казалось, что всё ею только и интересуются. Так, впрочем, оно и было. Прежние приятельницы и знакомые с презрением отворачивались от нее при встрече. Однако это вскоре начало раздражать Ануш, и она сделалась смелее. А-а, вот как? В таком случае ей на всех плевать!
Ануш завела знакомство с молодыми людьми, которых прежде сторонилась, как и все добродетельные дамы ее круга. Она хотела таким образом подчеркнуть свое пренебрежение к общественному мнению. Новые знакомые относились к ней даже почтительно. Они давали понять, что им известна ее печальная история, что Ануш – жертва деспотизма, более того, – героиня, перед которой обязан склониться всякий сторонник «женского равноправия».
Лесть, расточаемая перед Ануш, подбадривала ее. Она стала осуждать добродетельных дам.
– Поверьте, – говорила она, – на свете нет нравственных и безнравственных женщин, есть лишь хитрые и простодушные. И всегда, везде расплачиваются простодушные. А хитрые – о, они-то уж мастерицы «с умом вести свое дело».
Она подружилась со своей прежней соседкой, чья смелость вызывала в ней зависть. Мадам Вишневская не отличалась надменностью и мелочностью в отношении женской добродетели. Она радушно принимала Ануш и знакомила со своими подругами. «Вот что значит не быть невежественной и грубой азиаткой, – думала Ануш. – Армянки отворачиваются от меня, а иноплеменница заводит со мною дружбу, даже защищает меня».
– Знаете что, милая? – обратилась однажды к ней мадам Вишневская. – Мужчин следует наказывать их же оружием, не к чему их баловать, чтобы они бог весть что о себе думали. Верен мне мужчина – и я ему верна, нет – «око за око, зуб за зуб». Эх, дорогая, второй раз на свет, не родятся. Будем жить, пока живется. А как состаримся, накинем на себя черную шаль, возведем очи и запоем: «Аллилуйя, аллилуйя, господи, прости нам грехи наши!» И вы думаете, бог не помилует? Поверьте, помилует. Он добр и не так нетерпим, как люди. Ануш задумала отомстить Микаэлу. Где он? Пусть полюбуется, сколько у нее теперь красивых молодых поклонников. Однажды, гуляя по набережной и думая как раз об этом, Ануш увидела издали Микаэла. Ее сопровождал один из горячих поклонников, одетый по последней моде. Она взяла своего кавалера под руку, стала улыбаться и шептать ему что-то, подчеркивая свою близость с ним.
Микаэл возвращался из конторы нефтепромышленной фирмы, где у него были какие-то дела. Увидев Ануш, он не знал, поклониться ей или нет. И решил поклониться. Но еще издали, заметив ее вызывающие манеры услышав отталкивающее хихиканье, он отвел руку от шляпы и отвернулся с презрением.
Ануш была почти уничтожена. Вместо того чтобы выместить злобу, она сама натолкнулась на сильную обиду. Она побледнела, растерялась и, поравнявшись с Микаэлом, процедила:
– Подлец!
Эта брань, произнесенная грубым мужским голосом, сменила в Микаэле отвращение жалостью к женщине, виновником падения которой был он сам.
Приехав на промысла, он в конторе встретил Смбата. Микаэл узнал, что Марутханян уже обратился в суд и вскоре будет получена повестка. Как, разве Микаэл не умолял Смбата кончить дело без суда? Смбат утверждал, что не мог этого сделать: выбросить полмиллиона – не шутка.
– В таком случае я не явлюсь в суд, – возразил Микаэл раздраженно.
– Ну что ж, тогда пойду вместо тебя я. – Но я тебе не дам полномочий. – Микаэл, ты совсем с ума спятил! – А ты чересчур поумнел. Оставь меня в покое! – Это твое последнее слово? – Последнее и решительное.
Смбат с минуту подумал и категорически заявил, что не даст Марутханяну и ломаного гроша.
