Евгений Клюев - Андерманир штук
И в ту же самую секунду позвонила Леночка.
– Это… это из дома, – прикрыв трубку рукой, сказал Лев. – Лия Вольфовна кивнула и вышла.
Разговор начался со ссылки на Нору, Нору Аршаковну – с которой ты в последнее время не здороваешься, Лев, это стыдно! Не понимаю, как можно с соседями не здороваться: смотреть им прямо в глаза и не здороваться… как – «не замечаешь»? Это еще хуже, что не замечаешь, она, между прочим, живой человек. Так что постарайся уж… замечать, что вокруг тебя происходит. Но я не об этом, я о том, что Нора мне сказала – да и не только Нора, неважно, кто еще сказал, я и сама замечать стала… в общем, Лев, ты странный в последнее время, говорят, – и я беспокоюсь, я места себе не могу найти. Нет, молчи, Лев, я все-таки пока твоя мать, единственный близкий тебе человек. Короче говоря, мне нужно, чтобы девятнадцатого августа ты был дома, я приду к тебе, часов в двенадцать. Только приберись, пожалуйста… – при чем тут, одна или не одна? Квартира должна всегда выглядеть так, чтобы в ней можно было принять гостей, – вспомни, как у деда Антонио было! Так же и у тебя должно быть, ты весь в деда. Нет, тебе не надо знать, зачем я приду, но уверена, что не разочарую тебя. Пока, Лев, целую – и не заставляй меня… нас до ночи сидеть у запертой двери, ты же знаешь, что я ключи потеряла… и знаешь, что уж я-то, во всяком случае, просижу ведь до ночи!
Лев знал, что Леночка – просидит. Что Леночка добьется своего – даже если ей придется умереть. Было уже все: и у двери сидела, и у Норы ночевала, чтобы утром Льва по выходе из квартиры застать, и в библиотеке по полсуток просиживала… нет спасения от Леночки, когда она убеждена в необходимости того или иного своего поступка. Чаще всего – не только ненужного Льву, но и напрямую вредного для него. Лев давно уже научился чувствовать заранее, с чем придет Леночка. Правда, на сей раз угадать цель ее прихода было трудно: цель как бы смещалась по мере наблюдения. С одной стороны, приход этот, по ощущению, был чем-то опасен, с другой – и вот как раз тут Лев просто вставал в тупик – чуть ли не желанен для него.
– Это очень странно, – сказал он деду Антонио, уже находясь дома. – Я не могу хотеть чьего бы то ни было прихода… вот разве что Пети Миронова, но с ним Леночка точно не придет. Ты сам-то что думаешь?
– Ничего не думаю, – отчитался дед Антонио. – Я и вообще давно понятия не имею, какой у нее круг общения. Тут не мои предчувствия анализировать надо, а твои.
– У меня они совсем смутные, – вздохнул Лев. – Одно понятно: квартиру убирать придется.
– Не было бы счастья… – Голос умел улыбаться.
КАК СООРУЖАТЬ СТЕКЛЯННЫЙ КОЛОКОЛ
Предварительно удалив с манежа весь реквизит, выйдите в центр пустой, ярко освещенной арены. Разведите руки по сторонам и медленно поднимите их над головой, после чего, предварительно вывернув ладони наверх, так же медленно опустите.
По мере опускания вами рук вокруг вас будет образовываться полупрозрачный колокол диаметром почти во весь манеж и высотой приблизительно пять метров. Оказавшись под колоколом, начинайте обходить его по периметру – при этом можно периодически постукивать металлической ложечкой по стенке колокола: так вы легко убедите зрителей в том, что колокол стеклянный.
По завершении обхода вернитесь в центр арены и снова поднимите руки над головой, предварительно вывернув ладони вверх. Послушный движению ваших рук, стеклянный колокол начнет медленно подниматься с ковра и, достигнув купола цирка, исчезнет – как бы растворившись в воздухе с легким звоном.
КомментарийДанный трюк требует от исполнителя большой концентрации внимания и умения работать с воздушными плоскостями.
Находясь в центре арены и поднимая руки над головой, сведите – при постоянной концентрации внимания на положении ладоней – четыре воздушные плоскости, по одной с каждой стороны, воедино, а опуская руки – стабилизируйте получающийся таким образом объем, придав ему форму колокола и консистенцию стекла.
После того, как вы обошли колокол по периметру и постучали ложечкой по внутренней поверхности, вам – при повторном поднятии рук – снова предстоит сконцентрировать внимание на положении ладоней. Вывернув ладони вверх, дестабилизируйте колокол, которому на сей раз сообщается консистенция воздуха. Теперь колокол легко способен подняться вверх и опять превратиться в не связанные между собой воздушные плоскости, как бы «растворяющиеся» на глазах публики.
Легкий звон при растворении колокола в воздухе создается ударом ложечки по любому стеклянному предмету, скрытому у вас во второй руке.
35. КАК ЗНАТЬ
А вот что касается серьезной науки… Серьезной наукой занимались, по слухам, в закрытых научных учреждениях. Список их был не то чтобы засекречен – его просто не существовало. Трудно представить себе документ, способный заключить в себе все исследовательские заведения не только Академии Наук СССР, академий союзных республик, отраслевых академий и многочисленных высших учебных заведений, но и министерств – вкупе с просто не поддающимися счету ведомствами, не говоря уже о так – странно! – называемых коммерческих структурах.
Официально считалось, что, по крайней мере, открыто существовавшие НИИ только и делали что решали узко специальные научные задачи, как об этом не уставали докладывать от природы темным, но любопытным соотечественникам. На самом же деле разветвленная сеть НИИ, о необозримости и бессистемности которой ходили некрасивые слухи, способна была вместить любое количество учреждений любого профиля, созданных для каких угодно причудливых целей. «Затерять» же в сети НИИ то или иное учреждение особого назначения – это уж проще простого, для чего система НИИ, кстати, тоже не в последнюю очередь использовалась.
Научно-исследовательский институт четвертичного рельефа, он же – человеческих ресурсов, он же, в просторечии, – институт мозга, отнюдь и отнюдь не был самым загадочным из известных восьмидесятым и девяностым годам прошлого столетия научных учреждений. Не был он и самым зловещим из них, что бы ни говорили. В беспорядочной системе НИИ – опять же по слухам, игравшим роль Интернета прежних времен, – имелось множество учреждений, ничуть не менее зловещих, чем институт мозга. Здесь, в институте мозга, по крайней мере, действительно велась научно-исследовательская работа, так что хотя бы назначение свое НИИЧР так или иначе оправдывал. Другое дело характер этой научно-исследовательской работы, однако он критике не подлежал, поскольку НИИЧР проходил по категории «закрытых учреждений особого профиля». Секретнее просто уже и быть и не могло. Впрочем – было. А было потому, что ни один из работавших здесь научных-кадров, неважно, директор Мордвинов или секретарша Сусанна Викторовна, в сущности, не имел представления о подлинном назначении сего заведения. Папка с грифом «Для специального пользования», хранившаяся у Мордвинова в сейфе (доступ к ней был запрещен всем, кроме него), содержала в себе такую липу, что только полный профан вроде Мордвинова мог опасаться ужасных последствий ее «рассекречивания» и пускать слюни от собственной посвященности в «Программу научно-исследовательской деятельности НИИЧР». Ибо именно программа и составляла главную ценность упомянутой папки. Будучи человеком, мягче некуда говоря, мало начитанным, Мордвинов никогда не удивлялся тому, почему сей документ состоял из параграфов, а не из каких-нибудь обычных пронумерованных абзацев, – более того, параграфы-то и делали документ столь значительным в его глазах.
«Программа научно-исследовательской деятельности НИИЧР» воспринималась им как текст чуть ли не боговдохновенный – и, польщенный этой мерой ответственности, Мордвинов, с остервенением ортодокса, хранил верность только данному чтиву и практически не прикасался к другой печатной продукции. Включая, стыдно сказать, и центральные газеты, редкие обращения к которым казались Мордвинову изменой Тексту, предательством и скотоложеством.
Последнее выражение употреблялось Мордвиновым как личная идиома, так что вникать в ее содержание смысла не имеет.
Всего в Тексте, простиравшемся на полных пятьдесят пять (55) печатных страниц, имелось 55 параграфов, и к концу первого полугодия работы в качестве директора НИИЧР Мордвинов уже знал их почти наизусть. Причем не потому, что обладал такой уж хорошей памятью, – Мордвинов счел своим служебным долгом зазубрить документ на случай его возгорания (слово это также употреблялось Мордвиновым в индивидуальном значении, стало быть, и оно не подлежит объяснению) или попадания в руки неприятеля (см. предшествующие скобки). В разговорах с сотрудниками он любил взывать к тому или иному параграфу, никогда, впрочем, не вербализуя содержания параграфа, а просто, например, предупреждая: «Боюсь, это будет нарушением параграфа 3». В параграфе 3 между тем говорилось, что «научно-исследовательская деятельность института призвана содействовать развитию гармонических сторон совершенного человека будущего – подлинного венца творения». Видимо, этот венец творения все же представлялся Мордвинову существом хрупким, раз, например, просьба какого-нибудь заурядного завлаба об оказании ему разовой материальной помощи могла вступить в противоречие с вектором вышеупомянутого развития.
