Дмитрий Вересов - Огнем и водой
Обедали вместе все реже, и Наташа была этому рада. Переодеваться к обеду в домашней обстановке Курбатов не считал нужным, а вот Наташа, хорошо помнившая уроки Джейн, не забывала сменить платье.
– Я буду скоро говорить с одним человеком – это продюсер с Би-би-си, – сообщил Курбатов и посмотрел на нее с таким видом, словно сделал невесть какой подарок.
– Я гимнастка, а не телезвезда! – сказала она, без аппетита ковыряясь в тарелке.
«Гимнастический» салат внушал ей сейчас отвращение, но приходилось придерживаться диеты. Вот ведь парадокс – кто бы мог подумать, что здесь, в Англии, она станет мечтать об отцовском нехитром застолье. Да еще этот пудинг. «Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса!..» Она предпочла бы на десерт что-нибудь другое, но решила не капризничать.
– Бунт на корабле?! – Курбатов оставался невозмутим. – Гимнастка вполне может быть телезвездой – одно другому нисколько не мешает.
Она посмотрела на него внимательно. И поняла, что все сказанное ею будет пропущено Курбатовым мимо ушей.
– У тебя слишком много свободного времени, – продолжил он. – Знаешь, я думаю, причина всех человеческих ошибок – это избыток свободного времени. Человек принимает правильное решение в первый момент, потом начинается рефлексия, сомнения, а за ними, как правило, – ошибки. Тогда, в России, ты все решила правильно, а дочку ты еще увидишь, не сомневайся…
Это был один из редких моментов, когда он упомянул о существовании Верочки. «Может, и увижу, – думала зло Наташа. – Только захочет ли она видеть меня?!»
– Пойми! – говорил он, глядя ей в глаза. – Так жить нельзя. Прошлое уже не вернуть… Тысячи людей живут прошлым – это люди, которым проще было бы умереть, чем так мучиться. Ты хочешь умереть?
Нет, умирать Наташа не хотела.
– Тогда нужно смотреть в будущее! – сказал Курбатов.
И точка!
Ох, как она завидовала ему порой. Завидовала той беспримерной холодности, с которой он мог относиться к своему собственному прошлому. Он никогда не рассказывал о нем, она толком ничего не знала о его семье. Могло создаться впечатление, что не было у него ни отца, ни матери. И не то чтобы воспитывался Курбатов в детдоме, а вот раз, и появился он на свет – Егор Курбатов. Упал с небес!
Хорошо им – Курбатовым, у которых никакого прошлого. А прошлое Наташи стояло за ней тенью, не отлипало. И ничего с этим нельзя поделать.
«Подлый Курбатов, – приговаривала она, оставшись наедине с собой и своими мыслями. – Свинтус!»
Подробностями дел Курбатов с ней и не думал делиться, но кое-что все-таки проскальзывало. Так, в то утро из его уст впервые прозвучало название «Чистая Балтика». Как он разъяснил, речь шла о каком-то баснословно дорогом проекте по спасению города Ленинграда – его исторической части, его экологии… Словом, планов – громадье.
Курбатов спасет Ленинград, это было уже забавно. Вскоре Наташа познакомилась с его партнером в этом архиважном деле. И случилось это как раз перед ее поездкой в Ленинград. Поездкой, о которой она и не мечтала, несмотря на все перемены, начинавшиеся в России. Знала, что Курбатов не отпустит – испугается. И за нее, и за себя…
Скорее она станет королевой Англии, чем снова увидит Россию.
И все же это случилось.
* * *Темно-зеленый «лендровер», который с неподражаемой лихостью Джейн вела по узким берлинским улочкам, был похож на те знаменитые «виллисы», что полвека назад возили по покоренной немецкой столице победителей – русских, американцев, англичан. Сейчас в машине сидели двое – русский и англичанка, и они действительно были победителями. И дело было не в объединенной Германии – бог с ней, с Германией, и всеми прочими странами, вместе взятыми.
В кафе на Александерплатц Кирилла узнали какие-то молодые немцы, видевшие его спектакль. Немцы говорили о том же, о чем говорили сейчас молодые люди в России – о свободе и переменах. Футболки с Горби продавались на каждом углу. Русские были в моде. Один из немцев сунул Маркову визитку с адресом какого-то клуба, где собирались актеры, музыканты и прочие творческие личности.
– Теперь будем знать, куда податься в случае нужды! – сказал Кирилл.
– Оставь, – сказала Джейн, – они наивные и скучные. Я люблю искусство, но я не выношу пустых разговоров о нем. К тому же сейчас все разговоры приобретают политический оттенок.
– Но это нормально в нынешних условиях! – заметил Марков, которому происходящее в Германии казалось удивительно мирным на фоне событий российской истории и не только ее, – много ему довелось повидать бунтов и революций. – Вы, товарищ Болтон, говорите крайне несознательно!
– Я хорошо знаю этих людей, – усмехнулась Джейн, – вчера они протестовали против социализма, завтра начнут протестовать против засилья капитала – они не могут жить без протеста.
Кирилл покачал головой.
– Откуда, мадам, этот неприличный в вашем возрасте цинизм?
– Это профессиональное, – улыбнулась Джейн.
Они не возвращались в разговорах к той страшной ночи в Белградской крепости. Они шутили и пили вино. Они были свободны и счастливы. Распад труппы наметился вскоре после югославской поездки. И причиной распада был не Марков и его приключения в Белграде, которые, кстати, прошли мимо внимания госбезопасности. Сначала кто-то из труппы был уличен доблестными сотрудниками гэбэ в краткой, но все равно порочной связи с немкой, которая к тому же оказалась гражданкой ФРГ, тогда еще отделенной от ГДР и прочего соцлагаря высокой Берлинской стеной – той, чьи куски теперь продавались в качестве сувениров предприимчивыми торговцами. А потом был еще целый ряд незначительных происшествий, которые положили конец гастролям, а вместе с ними и труппе. Ветер перемен сводил с ума.
К тому времени Кирилл не без помощи Джейн познакомился с одним из западных импресарио, затевавшим грандиозный международный проект. Маркову затея показалась немного сомнительной в художественном плане, но он согласился, решив, что это все же лучше, чем возвращаться сейчас на родину, где его никто не ждет. Ну разве что Вадим… Джейн, как и сам Марков, не сомневалась, что Домовой его поймет и простит.
«Дезертирство» Кирилла за рубеж прошло без последствий. Советская пресса уже начала перестраиваться, и теперь побег выглядел не как измена родине, а лишнее свидетельство неспособности этой родины удержать лучшие свои – передовые, так сказать, кадры.
Имя Маркова на афишах соседствовало с именами французских, немецких и еще бог знает каких актеров. Труппа была интернациональной. Ее успех оказался неожиданным даже для самого Маркова, которого модные европейские концепции шокировали не меньше, чем совсем недавно советских критиков-ортодоксов шокировал его модернистский «Гамлет». В Берлине же они застряли, судя по всему, надолго – обстановка была самая благоприятная, и в спектакль были внесены кое-какие изменения на злобу дня. Кирилл успел уже получить несколько новых предложений, в том числе от одного из французских кинопродюсеров, однако решил коней на переправе не менять.
– Нет. Принцем Датским мне, увы, не быть! – строка Элиота, подвернувшая случайно, но так к месту, вертелась у него постоянно в голове.
Призраку Гамлета суждено было исчезнуть из его репертуара надолго. Может быть, к лучшему. Марков и так вынужденно существовал одновременно в двух ипостасях. Кроме того, в нем проснулось тщеславие, без которого, как уверял коллега Юрий, и актер – не актер. Хотелось дальнейшего развития, других ролей.
– Хотя, если подумать, мне жутко повезло, – объяснял он Джейн. – Для стольких актеров сыграть Гамлета – недостижимая мечта! А я получил ее с ходу, как подарок…
– Или как компенсацию! – сказала Джейн.
Ей был приятен успех любимого. И очень хотелось привезти его в Британию. Русский актер! Русский диссидент – это, конечно, звучит гордо, но сейчас их много расплодится – диссидентов. А вот русский актер – совсем другое дело. Это как титул – на все времена. Только титулы бывают покупные, как у Ротшильда, в то время как актерское звание не продается и не покупается ни за какие деньги.
Как и настоящая любовь.
К вечеру они возвращались в маленькую уютную гостиницу на окраине Западного Берлина. Хорошо побыть хотя бы вечером на своей планете – где только двое и за дверями не слышно ничьих шагов, потому что здесь ложатся чертовски рано. Он наслаждался этим отдыхом, даже Невский перестал его тревожить, словно тоже решил дать другу небольшой отпуск. Что там с ним сейчас?! Марков беспокоился тем сильнее, чем дольше длилось их расставание. Стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором вставало обветренное, возмужалое лицо Евгения.
А еще британские просторы. Как он мог сказать Джейн, что его тянет, неудержимо тянет на ее родину, что она уже стала для него вторым домом, как стала домом для Невского. Но та, «его», Британия для нее недосягаема, потому что лежит по ту сторону времени. Он столько раз думал об этом и не находил решения.
