Жиль Легардинье - Совсем того!
Отложив в сторону очередную рекламу, Мадам взяла следующий конверт, зеленого цвета, адрес на котором был написан от руки. Она наклонилась, чтобы включить шредер. Блейк понял: сейчас или никогда. Мадам уже приготовилась опустить письмо в щель, когда Эндрю остановил ее:
— Позвольте мне кое-что вам сказать.
Рука Мадам застыла в воздухе. Письмо было в нескольких сантиметрах от резательной машины. В комнате воцарилось молчание, слышен был только мотор машины.
— Не уничтожайте письмо, пожалуйста.
— К вам, стало быть, вернулись все ваши способности… В том числе и способность вмешиваться в то, что вас не касается.
— Я даже приобрел кое-какие новые. Не знаю, оттого ли, что я был на волосок от смерти, но я еще больше убедился в том, что сегодня нет ничего дороже мира. Надо стремиться к нему всеми силами. Сожаления ни к чему не ведут.
Горечь тоже. Важно только настоящее и будущее. Мы такие уязвимые… Как и вам, мне не хватает дорогих мне людей. Как и вы, я живу с мыслью, что их нет со мной. Я думаю, что и для вас, и для меня те, кто ушел, остаются по-прежнему близкими, но ведь другие живы, и они нуждаются в нас…
Эндрю испугался, что наговорил лишнего. Мадам Бовилье повертела в руках письмо, словно пытаясь определить его содержание, и положила перед собой. Шредер все еще работал.
— Что на это сказала бы ваша жена? — спросила мадам Бовилье на удивление уверенным тоном.
— А что на это сказал бы ваш муж? — вторя ей, ответил Блейк.
72
— Одиль, прошу вас, доверьтесь мне и ответьте. Мадам принимала людей из «Вандермель»?
— У нее были какие-то встречи. И даже много. Но откуда мне знать, о чем именно они говорили?
— Вы ничего не заметили? Как по-вашему, она что-нибудь подписывала?
— Эндрю, вы ставите меня в трудное положение…
— Мне очень жаль, но это крайне важно.
— Единственное, в чем я уверена, это что Мадам вызывали в банк. Через три дня после вашего падения. Когда она вышла оттуда, она ничего мне не сказала, но она была мертвенно-бледной.
Одиль взяла нетронутую миску Мефистофеля и аккуратно опорожнила ее в ведро для пищевых отходов.
— О коте по-прежнему ничего не известно?
— Скоро уже три недели… Иногда утром мне кажется, что он приходил немного поесть. А иногда я будто слышу, как посреди ночи открывается дверца котохода. В прошлое воскресенье я даже спустилась посмотреть, но его не было. Вы, наверное, считаете, что глупо так беспокоиться о коте, погуляет и придет. Но я думаю, что он погиб, вот и все.
С ними такое случается каждый день, хотя об этом не говорят по телевизору…
— Телевизор не всегда говорит о том, что нас волнует… Блейк подошел к Одиль, желая ее как-то утешить, но она отвернулась.
— Я, как маленькая наивная девочка, продолжаю готовить ему еду… Но я пообещала себе, что после Рождества перестану.
Кухарка вымыла миску и вернула ее на место возле кошачьей подушки. В глазах у нее стояли слезы.
— Он так любил тепло, я надеюсь, что ему не холодно там, где он сейчас …
Она шмыгнула носом, вытерла руки и попыталась успокоиться.
— Мадам говорила вам о своих планах на Рождество?
— Нет еще, у нас было много дел…
— Она хочет устроить ужин для всех нас — Манон, Филиппа, вас и меня. Я думаю, она и Жюстена пригласит.
— Вы сказали — Филиппа…
Одиль сделалась красной, как помидор.
— Ну и что с того? Я же называю вас Эндрю! А что касается ужина, то месье Манье мне говорил, что эту традицию завел еще ее покойный муж.
— Ну вот, опять «месье Манье»?
— Хватит, — проворчала Одиль. — Вам не кажется, что я и так много чего вытерпела? Боялась, что вы не выживете, и кот у меня пропал. Я плакала часами. А вы не успели вернуться, уже начинаете меня мучить…
— Мне вас тоже очень не хватало, Одиль. Очень-очень, правда. И уверяю вас, хоть я и мечтал о вашей еде каждый раз, когда мне приносили больничную, еда была не главное. Когда я обнаружил возле себя Джерри, я так расчувствовался… Вы даже не можете себе представить. И потому, что зверек был со мной, и потому, что только вы могли проявить такую заботу.
Блейк подошел к ней и поцеловал в лоб.
— Спасибо.
73
Закрыв за собой дверь маленькой гостиной, Одиль с возмущением выдохнула. Пунцово-красная, она вцепилась руками в поднос. Эндрю никогда не видел ее такой — готовой взорваться. Слегка прихрамывая, он пошел за ней в буфетную.
— Судя по вашему состоянию, мадам Берлинер там расходилась, — с иронией сказал он. — Кто на этот раз стал жертвой ее змеиного языка?
— Как ей не стыдно! — вспыхнула кухарка. — Эта гадкая женщина имела наглость прийти с кольцом на пальце, которое Мадам продала ей недели две назад. Она же видела, как горько было Мадам расставаться с ним, — видела и все-таки торговалась. А сегодня она явилась и выставила его напоказ… Вы представляете? И она еще всех поучает! Считает себя светской дамой!
— Вы уверены, что это именно то кольцо?
— Абсолютно. Это красивое изумрудное кольцо, подарок месье Франсуа. Я много раз его чистила. Бедная Мадам… Я возмущена. Вы правильно сделали, что ударили ее током, эту старую каргу.
— Теперь обслуживать их пойду я.
— Не надо. Не беспокойтесь, я справлюсь. Врачи сказали, что вам надо еще поберечь ногу.
— Немного тренировки мне не повредит…
Когда он вошел в гостиную с горячим кофе и пирожными, ни гостья, ни Мадам не заметили подмены. Одна с жаром высказывала свое непререкаемое мнение, а другая слушала — подавленная, не способная возражать.
— Мне смешно. Меня удивляет, что вы так растаяли из-за банальной любовной истории между горничной и мелким заводским служащим. Прямо как в плохом сериале для домохозяек…
Блейк поставил поднос на журнальный столик. Узнав Эндрю, мадам Берлинер воскликнула:
— Какая неожиданность! А мне говорили, что вы больны. Я наслышана о происшествии с вами. Надо внимательно смотреть, куда ставите ноги, друг мой, особенно в вашем возрасте…
Эндрю на упрек никак не отреагировал, а только учтиво поинтересовался:
— Не желаете ли еще кофе?
Блейк всегда поступал так с опасными людьми: позволял им выступить вперед, раскрыться, решить, что они одерживают верх. А сам следил, чтобы не дать вовлечь себя в провокационную игру. Он их оценивал, но никогда не переоценивал. Жизнь научила его, что нет слабых противников, и тот, кто считает себя сильнее, зачастую в итоге проигрывает.
— А посему, — говорила мадам Берлинер, — я думаю, вам надо ее заменить, она недостаточно любезна…
