Эдуард Тополь - Китайский проезд
Но и президент знал свою силу. Разве недавно, всего лишь в 1991 году, не было у него девяносто семь процентов голосов всей страны? Разве не за ним армия, милиция, банки, международный престиж и – самое главное – простое, без краснобайства, умение быть своим, близким, понятным и исконно русским? И разве чета ему, матерому уральскому медведю, все эти потные и суетливые Зю Ганы, Жир Ин Сэны и Йав Лин Саны? Пусть в Москве, у Думы, дежурят коммунистические пикеты, пусть у телецентра и на Пушкинской площади шумят краснознаменные митинги, пусть шагают по Тверской и по Арбату зюгановские манифестации с лозунгами:
ЕЛЬ ТЗЫН – МРАЗЬ, С РОССИИ СЛАЗЬ!
и
ГОСПОДИ, ИЗБАВЬ РОССИЮ ОТ ЕЛЬ ТЗЫНА! —
сегодня он начнет свое победное шествие по стране! Сегодня Урал – его колыбель и вотчина – покажет стране, что рабочий класс – с ним и за него! И отсюда, с родных Уральских гор, пойдет он громить противников!
Пробив облака, самолеты вышли к поросшему заснеженной тайгой Уктусскому хребту, затем к его родной реке Исети и наконец к Екатеринбургу, который по обе стороны реки растянулся аж на тридцать километров. Даже сверху президент узнавал места своей юности и работы: завод «Уралмаш», машинами которого добывается восемьдесят процентов всей нефти России… «Уралхиммаш» с его желтыми дымами над трубами… Шинный, Турбомоторный, Шарикоподшипниковый, Кабельный…
Самолет лег на крыло и пошел на посадку. Справа за иллюминатором белым хороводом понеслись заснеженные таежные сосны. Да, каждый раз, когда он прилетает сюда, что-то теплое, детское подкатывает к горлу при виде этих разлапистых сосен. Слева от них – аэропорт и вокзал, который он построил в бытность свою хозяином этого края. А вот и первый уральский подарок: густая толпа встречающих и впереди всех – седой работяга с хлебом да солью на деревянном подносе.
Ну! А кто говорит, что шансы – нулевые? Кто кричит, что народ его уже знать не хочет? Кто вопит на митингах, что рабочий класс хочет назад, к коммунистам? Нет, вот он, народ! И это вам не прежние, как при Брежневе, театрализованные, понимаешь, митинги-встречи! Нет, сегодня уже никого не заставишь супротив души и воли выносить властям хлеб да соль. Так пусть включают телевизионщики свои аппараты – он, президент, узнал этого старика – доменного мастера, которому пятнадцать лет назад он своими руками приколол на грудь звезду Героя Труда.
Президент встал, позволил холуям помочь ему надеть пальто и меховую шапку и, развернув плечи и грудь, вышел из самолета на трап. Морозный ветер со снегом приятно ожег лицо, прожекторы киношников ослепили глаза, и он, почти не видя встречающей толпы, ее плакатов и дюжих «витязей» секретной охраны, загодя улыбнулся выступившему ему навстречу старику с хлебом и солью.
Да, не подкачала родина! И он не подведет родных уральцев, он знает ритуал: с поклоном примет поднос, передаст его помощнику, а сам тепло, по-сыновнему обнимет седоусого старикана.
Он спустился по трапу. Мощные прожекторы слепили глаза, в их лучах искрились снежинки, и со всех сторон целились в лицо объективы кинокамер.
Но что это? Седоусый старик вдруг отступил на шаг и сказал:
– Подожди, родимый! Слово хочу сказать, однако!
Президент улыбнулся и согласно кивнул: говори, отец!
– А слово наше такое, значит, – крикнул старик, бодрясь. – Ты от нас вышел, от уральцев, значит! И мы за тебя перед Рассеей в ответе! А потому этим хлебом и солью встречаем и просим: уйди с президентства, хватит, однако! Не срами Урал!
Одеревенело лицо и остановилось дыхание, словно хлипкий этот старик картечью выстрелил в грудь.
Так, наверное, семьдесят семь лет назад и царю ударили залпом в лицо где-то здесь, по соседству…
Вот она, демократия!
Но нужно держать удар, держать удар…
Президент шумно выдохнул, повернулся и пошел к зданию аэровокзала.
А за его спиной «витязи» секретной охраны уже деловито изымали у теле– и кинооператоров кассеты со съемкой.
В хронику урало-сибирского турне президента этот эпизод не вошел, и, кроме зрителей местного телевидения, никто его не увидел.
42
– Двадцать три миллиона голосовали за коммунистов при выборах в Думу, это их твердый электорат, и они от коммунистов никуда не уйдут. Бороться за них не имеет смысла, – говорил дочери президента седоусый Джим Рэйнхилл, «мозговой танк» американской команды. Она сидела лицом к окну и спиной к американцам, но это их не смущало: было десять утра, время кормления ребенка, и Тан Ель кормила своего новорожденного грудью, отвернувшись от всех. Что не мешало ей слушать их, вглядываясь в последнюю мартовскую метель за окном, и Джим продолжал: – Таким образом, борьба между вашим отцом и другими кандидатами идет только за остальные девяносто или сто миллионов избирателей. Опросы показывают, что если бы выборы были сегодня, то восемь или даже десять миллионов из них отдали бы голоса Жир Ин Сэну, еще восемь – Йав Лин Сану, пять – Ле Бедю и полтора – Горбачеву. Итого – минус еще двадцать миллионов. Остается пятьдесят миллионов избирателей, которые просто не знают, за кого им голосовать, и могут вообще не прийти на избирательные участки. Пока понятно?
– Да, продолжайте. Я понимаю, – негромко и через плечо ответила Тан Ель по-английски.
– О’кей. Теперь вопрос: кто эти пятьдесят миллионов? По нашим данным, часть этого электората – неэкстремистская молодежь, студенты, начинающие бизнесмены и все, кто так или иначе работает в частном бизнесе или связан с ним…
– Тсс… – вдруг шепотом сказала Тан Ель, подняв палец над плечом. В разом наступившей тишине она медленно отняла уснувшего малыша от груди, застегнула блузку, осторожно встала и вынесла ребенка в коридор, к няньке, уложила в коляску. Нянька повезла коляску по коридору, а Тан Ель вернулась в номер-офис американцев и виновато улыбнулась: – Извините. Я все поняла. Можно мне ваши заметки?
– Я не закончил, – удивился Джим Рэйнхилл.
– Да. Я знаю. Это моя вина – он плохо ел сегодня. Но через три минуты я провожу совет Избирательного штаба и не могу опаздывать. Если вы разрешите, я посмотрю ваш «мэмо» по дороге, в лифте.
– Это по-английски, – сказал Джим, недовольно передавая ей несколько машинописных страниц своего меморандума – результат их почти месячной коллективной работы.
– It’s allright, Саша мне поможет. Спасибо, господа. Я буду завтра в девять тридцать. Пожалуйста, посмотрите вот это. – Тан Ель вытащила из своего портфеля тонкую папку и открыла ее, там были две страницы текста.
– Что это? – спросил Бреслау.
– Тезисы папиных выступлений в Сибири.
– Ваш отец летит в Сибирь? Когда?
