Сью Кид - Тайная жизнь пчел
Закрыв глаза, я представила мою маму, сидящую на ветке рядом с Августой и зубрящую «Снежный вечер в лесу» — стихотворение, которое мне и самой когда-то приходилось учить. Я позволила своей голове бессильно повиснуть. Я закрыла глаза.
— Лили, прежде чем мы будем дальше говорить о твоей маме, я хочу, чтобы ты рассказала мне, как ты сюда попала. Хорошо?
Я открыла глаза и кивнула.
— Ты говорила, что твой отец умер.
Я посмотрела на ее руку, которая все еще лежала на моей, опасаясь, что она ее уберет.
— Я это выдумала, — сказала я. — Он не умер. Он лишь заслуживает умереть.
— Терренс Рэй, — сказала она.
— Вы знаете и моего отца?
— Нет, никогда его не видела. Только слышала о нем от Деборы.
— Я называла его Т. Рэй.
— Не папой?
— Он совсем не похож на папу.
— Что ты хочешь сказать?
— Он все время орет.
— На тебя?
— На все на свете. Но я убежала не из-за этого.
— Из-за чего же?
— Т. Рэй… он сказал мне, что моя мама… — Из меня потекли слезы, и слова исторгались в виде высоких трудноразличимых звуков. — Он сказал, что она бросила меня, что она бросила нас обоих и убежала.
В моей груди разбилась стеклянная стена — стена, о существовании которой я и не подозревала.
Августа сдвинулась на край стула и раскрыла объятия, так же как она раскрывала их для Июны в день, когда они нашли Маину предсмертную записку. Я приникла к Августе, и ее руки обвили меня. Это чувство невозможно передать словами: Августа меня обнимала.
Я прижималась к ней так крепко, что ее сердце ощущалось как мое собственное. Ее руки гладили меня по спине. Она не говорила: Да ладно тебе, прекрати плакать, все будет хорошо. Такие слова люди часто говорят автоматически, когда хотят, чтобы ты заткнулась. Она говорила:
— Это больно. Я знаю, как это больно. Поплачь, дорогая. Поплачь.
Я так и делала. Прижимаясь ртом к ее платью, я выплакивала весь груз боли, скопившийся за мою жизнь. И она не пыталась от этого уклониться.
Она вся промокла от моих слез. Вокруг шеи хлопок ее платья прилип к коже. Я видела, как сквозь мокрые места просвечивает чернота ее кожи. Августа была губкой, впитывающей то, что я была уже не в силах удерживать в себе.
Я чувствовала тепло ее рук на своей спине и всякий раз, отрываясь от ее груди, чтобы вдохнуть немного воздуха, слышала волны ее дыхания. Ровного и спокойного. Мои слезы постепенно иссякли, и я расслабилась, позволив себе просто качаться на этих волнах.
Наконец я распрямилась и посмотрела на нее, потрясенная силой этого извержения. Августа провела пальцем по изгибу моего носа и печально улыбнулась.
— Простите, — сказала я.
— Не извиняйся, — сказала Августа.
Она подошла к комоду и достала из верхнего ящика белый носовой платок. Он был отглажен и сложен, с монограммой «А. В.», вышитой серебряной ниткой. Она промокнула мне лицо.
— Я хочу, чтобы вы знали, — сказала я, — что я не поверила Т. Рэю, когда он мне это сказал. Я знаю, что она никогда бы меня не бросила. Я хотела все о ней узнать и доказать ему, что он врет.
Августа подняла руку и ущипнула себя под очками за переносицу.
— И поэтому ты убежала? Я кивнула.
— Вдобавок мы с Розалин попали в неприятную историю в городе, и я знала, что если останусь, Т. Рэй меня просто убьет.
— Что за неприятная история?
Мне не хотелось продолжать. Я смотрела в пол.
— Речь идет о том, как Розалин получила синяки и рану на голове?
— Все, что она собиралась сделать — зарегистрироваться для выборов.
Августа прищурилась, словно старалась что-нибудь понять.
— Значит, так, начни с самого начала, ладно? Расскажи мне, что произошло. И не спеши.
Я, как могла, рассказала ей все печальные подробности, стараясь ничего не упустить: Розалин, тренирующаяся писать свое имя; трое мужчин, насмехающихся над ней; как она сплюнула им на ботинки.
— Полицейский отвез нас в тюрьму, — сказала я и услышала, как странно прозвучали эти слова. Можно только вообразить, насколько странно они звучали для Августы.
— В тюрьму? — сказала Августа. Она словно обмякла. — Они посадили вас в тюрьму? Каково было обвинение?
— Полицейский сказал, что Розалин напала на тех людей, но я была там и знаю, что она лишь защищалась. Вот и все.
Подбородок Августы напрягся, а спина распрямилась.
— Как долго вас там продержали?
— Я пробыла там совсем недолго. Т. Рэй приехал и забрал меня, но Розалин они не отпустили. А затем эти люди вернулись и избили ее.
— Матерь Божья, — сказала Августа. Ее слова повисли над нами. Я подумала о духе Марии, рассеянном повсюду. Ее сердце — красная чаша, наполненная яростью, скрытая среди обыкновенных вещей. Не об этом ли говорила Августа?
— Ну и как же она в конце концов выбралась? Иногда нужно просто сделать глубокий вдох и выложить все начистоту:
— Я пошла в больницу, куда ее привезли, чтобы наложить швы, и вывела ее оттуда так, что полицейский не заметил.
— Матерь Божья, — сказала она уже во второй раз. Августа встала и сделала круг по комнате.
— Я бы никогда не стала этого делать, если бы Т. Рэй не сказал, что мужчина, который бил Розалин, — самый ярый ненавистник цветных на свете и с него станется вернуться, чтобы ее убить. Я просто не могла ее там оставить.
Это было страшно — то, как мои секреты разлетелись по комнате, словно бы мусоровоз, сдав назад, вывалил все свое мерзкое содержимое посреди комнаты, и Августа должна теперь это разгребать. Но это не сильно пугало меня. Больше всего пугало то, как она откинулась на стуле и глядела в окно, скользя взглядом по моей макушке, глядя в никуда, в пустой воздух. И ее мысли — непостижимая тайна.
У меня горела шея.
— Я не хочу быть плохой, — сказала я и посмотрела на свои руки, сложенные вместе, как на молитве. — Но я не могу ничего поделать.
Я было решила, что уже выплакала все слезы, но они вновь покатились у меня из-под век.
— Я делаю все не так. Я все время вру. Не вам. Нет, вам тоже — но только когда иначе никак. И я ненавижу людей. Не только Т. Рэя, но многих еще. Девочек в школе, а они ведь не сделали мне ничего плохого — только не обращали на меня внимания. Ненавижу Уиллифред Марчант, тибуронскую знаменитость, а ведь я даже с ней не знакома. Иногда ненавижу Розалин за то, что из-за нее чувствую себя неловко. И когда я вначале жила здесь, то ненавидела Июну.
Нас затопила тишина. Она поднималась, подобно воде. Я слышала рев в своей голове, шум дождя — в ушах.
Посмотри на меня. Положи свою руку поверх моей. Скажи что-нибудь.
