Евгения Кайдалова - Ребенок
Едва ли не час проходит с того момента, как началось кормление, до того, как из-под ребенка вынута мокрая прокладка и на обмытое тельце надет памперс. Теперь – гулять.
Гулять с ребенком – наисвятейшая моя обязанность. Если я не буду проводить с ним достаточно времени на воздухе, его непременно ждет рахит. (Последнее уверенно пообещала мне детский врач.) Гулять я обязана долго: осенью и зимой – по четыре часа, в теплое время года – весь световой день. С первого раза не поверив в такую продолжительность прогулок, я бросилась перелистывать книги. Те были полностью согласны с врачами, и я наконец-то осознала, что большинство правил по уходу за ребенком написаны не для того, чтобы помочь неопытным матерям, а для того, чтобы дать им понять, насколько они несовершенны. Эти правила напоминают идеальный газ; в принципе выполнять их можно, но при условии того, что вокруг матери с ребенком стоит целый штат прислуги и сломя голову бросается выполнять ее указания. Немного простой арифметики. При уходе за ребенком нужно:
а) Ребенка кормить. Это происходит шесть раз в день (ночь мы пока не берем в расчет). Кормление вместе с перепеленыванием и обмыванием занимает как минимум сорок пять минут. Итого – четыре с половиной часа.
б) Стирать и гладить пеленки. Сейчас, когда я освоилась и плюнула на первоначальные рекомендации, это занимает часа полтора. Прибавим к предыдущему результату – шесть часов.
в) Каждый день мыть пол и вытирать пыль в комнате новорожденного – полчаса. Итого – шесть с половиной.
г) Купать ребенка – еще полчаса. Семь.
д) Сборы на прогулку и возвращение с прогулки занимают по двадцать минут. Гулять приходится два раза – слишком мал пока что промежуток между кормлениями. Час двадцать вкупе с предыдущими семью составляют восемь двадцать. Кстати, именно столько же в среднем длился мой рабочий день на должности директора по маркетингу.
е) Прогулка. У меня получается выделять на нее два раза по полтора часа. Всего – три. Плюс восемь двадцать – одиннадцать двадцать.
ж) Всякое. Под всяким я подразумеваю те минуты, когда ребенок барахтается голенький перед кормлением и пытается оторвать голову от опоры (обязательный элемент его развития!), мои метания по всей квартире с плачем и руганью в поисках неожиданно пропавшей распашонки или одеяльца, соскабливание грязи с коляски перед тем, как затащить ее в квартиру, и внеочередное застирывание только что подложенной под ребенка пеленки. Округлим наши цифры – двенадцать.
з) Остаются мелочи. Например, три раза в день я должна что-то есть (и мыть потом посуду), а для этого – хоть иногда готовить, а перед этим – выскакивать в магазин, до отказа используя то время, пока ребенок спит. Несколько раз в день я тупо провожу минут по десять в сидячем положении, чтобы потом начать функционировать. Это нельзя назвать моим личным временем, я просто поддерживаю себя в рабочем состоянии, чтобы кормить ребенка и за ним ухаживать. На все про все я позволю себе не более двух часов. Общий итог – четырнадцать.
Согласитесь, это – неплохой рабочий день, при том что он совершенно бесплатный. К концу такого дня остается только рухнуть от усталости, сознавая, что часа через четыре тебя поднимут для ночного кормления. Опять меня будут использовать как дающий молоко автомат… Автомат? Нет! Любой автомат сломался бы от такого бесперебойного режима, от очевидной работы на износ. Я держусь. Я лишь пытаюсь немного щадить себя: иногда «забываю» помыть полы, иногда сокращаю время прогулок, иногда не глажу пеленки, а срываю их с веревки просто высохшими, но при этом сознаю, что нарушаю святой закон – закон ухода за ребенком, и любое наказание для меня было бы слишком легким. Что делать? Я стала закоренелой преступницей еще во время беременности, и мне остается лишь катиться по наклонной дорожке. Прокатитесь вслед за мной – продолжим экскурсию в мой обычный день!
Я начинаю одевать ребенка на прогулку. Как бы узнать, какая погода за бортом? Вроде солнечно, но сейчас, в ноябре, под солнцем может дуть ледяной ветер. Естественное желание не простудить ребенка борется со страхом «Ни в коем случае не перегревать!». Страх перегреть и довести малыша до потницы так упорно внушается и книгами и врачами, что при сборах на прогулку меня всегда трясет от волнения. Достаточно ли будет одного шерстяного одеяла? Или под ним он вспотеет? Может быть, хватит и байкового одеяльца с легким пледом? Но люди на улице шагают в зимних пальто… Если бы я только знала, что чувствует ребенок в своих одежках! Я мысленно ставлю крест на своем умении проникаться чувствами другого человека и спеленываю ребенка, прижав ему ручки к телу. Тот плачет и всеми силами сопротивляется, вытаскивая ручки наружу. Сколько же у него сил! Мне никак не удается настолько плотно прижать ему локоть одеяльцем, чтобы оно мгновенно не оказывалось скинутым. Наконец момент пойман: обе ручки находятся на полпути к освобождению, но тем не менее прикрыты. Я тут же накидываю на него второе одеяло, и вскоре тельце выглядит вполне упакованным. Но ведь осталась голова. Под шапку необходимо надеть чепчик, но ребенок плачет вовсю и крутит головой так, что завязки все время оказываются затянутыми слишком туго. Раз пять мне приходится перевязывать узел, а когда покончено и с ним, я случайно замечаю, что ребенок опять высвободил из-под одеяла руку.
С раздраженными слезами я запихиваю ручку обратно и тащу ребенка в коляску. Коляска стоит на кухне, и нужно видеть, как я выруливаю из кухни в коридор, что есть силы наваливаясь на ручку и рывками разворачивая неповоротливое приспособление для прогулок. К тому времени как ребенок вывезен на лестничную клетку, я оказываюсь взмокшей от приложенных усилий и накидываю на себя легкое демисезонное пальто. Сказывается стереотип: мне тепло, значит, и на улице тепло.
Наша с ним квартира – на втором этаже. Велико ли расстояние? Но когда я сношу коляску вместе с ребенком вниз, руки просто отрываются от боли. Плавно спускать коляску по ступенькам я никак не научусь, а видеть, как дергается голова ребенка при каждом скачке колеса вниз, я не в силах.
Еще только половина второго, а ноги у меня уже дрожат от усталости. Две секунды я перевожу дух, а затем, как по команде, трогаюсь в путь. Мне кажется, что я бреду походкой каторжанина, которого гонят на сибирские рудники.
В принципе я могла бы никуда не ходить, а поставить коляску возле дома и посидеть рядом с ней. Но долго ли я просижу без движения при нулевой температуре и довольно ощутимом ветре? Холод и без того начинает пробирать меня в наказание за неразумный выбор одежды.
Пока не появился ребенок, я не придавала погоде никакого значения. Конечно, я радовалась солнцу и морщилась от дождика, но погода не была для меня суровым повелителем, во власти которого я обязана находиться не менее трех часов в день и который карает за любые промашки. Слишком легкое пальто, непододетый свитер, отсутствие шерстяных колготок – и прогулка превращается в ад. Не менее тяжело париться в полном обмундировании, если вдруг становится теплее. С самого утра я смотрю за окно с опаской, прикидывая, какие испытания ждут меня сегодня.
