Зои Хеллер - Правдолюбцы
— У-у, здорово. Угости. — Одри забрала у дочери пакет и опустилась на пол, привалившись к стене. — Что? — отреагировала она на изумленное выражение лица Карлы. — Могу я полакомиться иногда?
Карла села рядом, и обе принялись горстями грызть чипсы.
— Значит, Майк придет завтра? — спросила Одри.
— Наверное, — последовал равнодушный ответ.
— Между вами что-то происходит? Вы сегодня были необычно резки друг с другом.
— Нет, все в порядке.
Одри съела еще несколько чипсов.
— Вкусно.
— Восемь калорий на порцию, — с улыбкой заметила Карла.
— Ну, не так уж страшно… А сколько штук в порции?
— Десять.
Одри в панике протянула дочери пакет:
— Блин, убери их от меня. (Карла засмеялась и взяла.) Так как насчет вас с Майком?
— У нас все хорошо, мама.
— Что ж, рада слышать, — сказала Одри. — Ведь иначе…
— Прошу прощения, дамы. В коридоре сидеть запрещено. — К ним приближалась медсестра.
— Хорошо, — отозвалась Одри, — мы скоро уйдем.
— Поднимитесь немедленно, если не трудно, — настаивала медсестра.
Карла приподнялась было, но Одри удержала ее, схватив за ногу.
— А если трудно? У меня серьезный разговор с дочерью, а вы мне мешаете.
Медсестру передернуло от такой наглости:
— Простите, мэм, но по соображениям безопасности мы не позволяем посетителям сидеть в коридоре.
— Я же сказала, мы скоро встанем, — сладким тоном произнесла Одри. — А пока, будь любезна, отвали.
Два ярких красных пятна вспыхнули на лбу медсестры. Она в бешенстве поглядела на Одри и поспешила прочь.
— Дура, — выругалась Одри. — Теперь ей остается только полицию вызвать.
— Давай-ка лучше уйдем, мама.
— Нет, я собиралась тебе кое-что сказать.
— Что?
— Знаешь, если у вас с Майком не все хорошо, то не хочу, чтобы ты думала, что надо в любом случае терпеть и смиряться.
— Что?
— Ну, если ты на самом деле несчастлива с ним.
— Я тебя не понимаю, мама.
Одри нетерпеливо цокнула языком:
— Не ври, понимаешь.
Помолчав, Карла сказала:
— Но ты же терпишь. Миришься с…
— Это совсем другая история, — не дала ей договорить Одри. — Я была счастлива.
В коридоре опять раздались шаги: медсестра возвращалась.
— Ладно, ладно, — примирительно сказала Одри, — мы уходим.
— Вы — миссис Литвинов? — обратилась к ней медсестра.
— Да, и что? Хотите на меня жаловаться?
— Мне очень жаль, — медсестра сложила ладони в молитвенном жесте, — ваш муж скончался.
Карла побежала будить Розу и Ленни. Когда через несколько минут они появились в палате отца, Одри лежала на кровати, обнимая Джоела и словно баюкая его. Никто не произнес ни слова. Все понимали, что Одри пресечет любые попытки утешить ее, им же положено горевать в другом месте. Постояв немного рядом с плачущей матерью, дети тихонько, по одному покинули палату.
Глава 6
«— Я не придираюсь, боже упаси, — в третий раз за утро повторила Джулия…»
— Я не придираюсь, боже упаси, — в третий раз за утро повторила Джулия, сестра Одри, — но, на мой взгляд, уж очень странно она все организовала.
Джулия с мужем Колином занимали заднее сиденье такси. Джин, которой поручили опекать их, сидела спереди. Они ехали на мемориальную службу.
— Полагаю, тебе известно, Джин, — продолжала Джулия, — что нас с Колом даже не пригласили на похороны.
— Да, ты говорила.
— Перелет доставил нам столько хлопот, мы торопились изо всех сил. Приезжаем и узнаем, что она его уже закопала. Разве так поступают?
— Ну, главное событие состоится сегодня, — ответила Джин. — Настоящее расставание.
— Да, но это все же не похороны, верно? — нудила Джулия. — Близкие родственники должны присутствовать на похоронах. И вообще, почему она устраивает поминки… или как там это называется… в соборе? Пойми меня правильно, я не имею ничего против церквей — Колин и вовсе христианин, — но Одри, с ее принципами, и все такое…
Джин улыбнулась бодро в зеркало заднего вида:
— Она просто не нашла более просторного помещения. Ожидается много народа. А люди в этом соборе — священники то есть — исповедуют достаточно левые взгляды. Они много работают с бездомными, бедными и прочими, так что Одри сочла это место вполне подходящим.
— Ясно, — поджала губы Джулия.
Когда такси свернуло на Амстердам-авеню, они увидели полицейские ограждения. Вдоль квартала тянулась очередь по меньшей мере в тысячу человек: рэперы, актеры, политики, проститутки, муллы, активисты общественных организаций, университетские профессора, конгрессмены, бомжи и даже парочка сребровласых мафиози. (Джоел однажды защищал нью-йоркского дона, обвиняемого в рэкете, что вызвало большой скандал в рядах левой интеллигенции.)
— Они ведь не ради Джоела сюда пришли, а? — спросила шокированная Джулия.
— А ради кого же? — ответила Джин, довольная тем, что с Джулии удалось сбить спесь. Взяв сдачу у водителя, она распахнула дверцу: — Что ж, двинули.
Джулия не сразу вышла из машины.
— Здесь очень… разномастная публика, — промямлила она.
В соборе уже находилось около трех тысяч человек. Первые ряды были заняты, и Джулии пришлось сесть в двадцатом ряду. Пока она кипела от возмущения. Джин оглядывалась в поисках Беренис. Одри не выказала ни малейшей озабоченности в связи с вероятным появлением Беренис на службе, но Джин преследовало кошмарное видение: эти двое сталкиваются лбами на соборных ступенях. Она все еще озиралась с затаенным испугом, когда два десятка коренных американцев в полном церемониальном облачении медленно зашагали по проходу, возвещая барабанным боем начало поминального обряда.
Одри собрала впечатляющую команду ораторов и музыкантов. После коренных американцев выступил с речью Чарли Рэнджел, конгрессмен из Гарлема. Затем Лорен Бэколл прочла сонет Джона Донна, а Патти Смит спела одну из любимейших песен Джоела «Кони». («О боже! — хихикнула Джулия, когда Патти Смит предстала перед публикой. — Наверное, в магазинах около ее дома закончились расчески».) Следом череда клиентов, чьи дела Джоел вел исключительно из соображений общественного блага, поведала о своем защитнике. Одна женщина, которую обвиняли в попрошайничестве, рассказала, как Джоел добился ее оправдания. Бомж, посаженный за нападение с отягчающими обстоятельствами, прочувствованно вспоминал, как в течение полугода Джоел каждый день навещал его в тюрьме, добиваясь попутно отмены приговора. Джин растрогалась. Все-таки Джоел был хорошим человеком. Закоренелым мерзавцем во многих отношениях — но хорошим человеком, сделавшим много добра людям.
К концу службы Чак Ди, чью бывшую группу «Враг общества» Джоел в 1980-х защищал от обвинений в непристойном поведении, исполнил рэп-гимн «Долой эту власть». После чего встала Одри в черном дизайнерском платье, купленном накануне Карлой с изрядной скидкой, и объявила, что хочет сказать несколько слов.
Джин глянула туда, где сидели Карла, Роза и Ленни. Она понятия не имела о намерении Одри выступить, и, судя по лицам ее детей, для них это тоже было сюрпризом. Взбираясь по винтовой лесенке на кафедру, Одри выглядела хрупкой и очень взволнованной, в руке она сжимала листок бумаги. Уж не собралась ли она публично предать анафеме изменника Джоела, с ужасом, но и с некоторым азартом подумала Джин.
— В качестве профессии Джоел избрал юриспруденцию, — начала Одри, — он стал адвокатом. Но в моих глазах он всегда был и останется воином — воином, который всю свою жизнь неутомимо сражался за равенство и справедливость. Последние сорок лет для меня было великой честью сражаться рядом с ним, и поверьте, за эти сорок лет не было ни дня, чтобы я не смеялась шуткам Джоела, не научилась от него чему-нибудь новому, не исполнилась гордостью за то, что он считает меня своим соратником. Сейчас, когда я говорю о нем, мне трудно — как, полагаю, многим из вас — представить дальнейшую жизнь без него. Но я знаю, что Джоел не хотел бы, чтобы сегодня я его оплакивала. Он хотел бы, чтобы я — и все мы — даже в этот момент смотрели в будущее и размышляли, как нам продолжить нашу борьбу. Поэтому сегодня мои дети и я с радостью объявляем об основании фонда в память о Джоеле. Фонда Литвиновых. Посредством этой организации мы расширим наследие Джоела, поддерживая прогрессивные политические и общественные инициативы, направленные на достижение социальной справедливости. Таким способом мы надеемся приблизить построение того подлинно справедливого и гуманного общества, о котором мечтал Джоел.
— Да здравствует революция! — раздался чей-то крик, и собор взорвался рукоплесканиями.
Джин смотрела на бледное лицо своей подруги, торчавшее над высокой кафедрой. Так вот, значит, что для себя решила Одри: стать хранительницей огня, стражем легенды. Словно старый усталый жрец, утративший веру, но не нашедший в себе сил отречься от церкви, она станет скрывать святотатственные чувства, гнездящиеся в ее сердце, упорно воздавая официальные почести покойному, невзирая ни на что. Отныне и до самой смерти Одри будет шлифовать до блеска миф об идеальном союзе супругов Литвиновых, без устали собирать средства для «фонда Джоела», посещать конференции, принимая посмертные награды от его имени, и надзирать над созданием его личного архива. Со временем она наверняка подыщет какого-нибудь покладистого молодого человека, который напишет биографию Джоела под ее чутким руководством.
