Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)
– А мы с тобой кто?.. – спросил Эд.
– Во-первых, не «мы с тобой», а ты и я.
– Какая разница?
– Большая. «Мы с тобой» – это абстракция, что-то наподобие кубических рисунков позднего Пикассо: треугольник, вписанный в круг… Ты – это ты. Я не могу влезть в твои мысли и душу. Это будет не честно.
– Я тебя понимаю. Хоть ты и слишком радикальна. Ты всегда была такой?
Стефка улыбнулась. То же самое он прошептал ей пару часов назад, когда они одевалась на заднем сиденье его автомобиля. Но тогда это касалось совершенно другого… И это другое – то, что она, такая необычная и резкая, в какие-то мгновения могла совершенно раствориться в нем, как щепотка сахара в воде…
Она ответила ему так же, как и тогда:
– Не всегда…
И ей ужасно захотелось рассказать о том, как в ней «раскололся орешек», о неожиданном отказе от мечты стать актрисой, о необычайной легкости, с которой она теперь просыпается, о людях, которых она сначала пожалела, а потом полюбила, – Эдит, Леде, Альфреде Викторовиче и обо всех остальных, включая Библиотекаршу и Старшую Медсестру… О том, как несколько месяцев назад ей хотелось выйти куда-нибудь на перекресток и до спазмов в горле выть в ночную пустоту: «Господи, больно!» О том, как поняла, что создана для множества мужчин и – ни для кого лично, потому что она грешница, худшая из всех. И ее нельзя любить!
Но она промолчала. Ибо тогда пришлось бы размотать весь клубок. А на это она пока еще была не способна…
Было воскресенье. Они сидели в уютном рыбном ресторанчике «Да Винчи». Перед его входом суетились электромонтеры, развешивая на деревьях новогодние гирлянды. Через какое-то время работа закончилась, и за окном на тонких ветках облетевших и почерневших акаций засветились крошечные золотые огоньки. И снова посыпался мелкий снежок.
Сначала он бесследно растворялся в лужах, погибал прямо на глазах, но за какие-то полчаса все же победил слякоть и покрыл тротуар тонким полупрозрачным ковриком. И все это снова напомнило Стефке декорации.
– У тебя есть видеокамера? – спросила она.
– Конечно. Очень хорошая. Я кое-что снимаю для себя, чтобы не утратить форму… А что?
– Я хочу, чтобы ты пришел к нам и отснял нашу новогоднюю вечеринку.
– Куда именно? Где ты собираешься праздновать, разве не со мной?
– Знаешь, я не хочу встречать этот год… Не хочу готовить и наряжаться. Может быть, когда-нибудь потом… Я вообще делала бы такие праздники только для детей. Чтобы была настоящая елка и подарки под ней. И дети водили бы хороводы и вызывали бы Деда Мороза, и никого бы не укладывали спать. Чтобы они веселились, сколько хотели. А утром, когда взрослые спят, выходили босиком к столу, брали с него кусок пирога и садились на подоконник, чтобы смотреть на пустые улицы и… отражаться в круглых шарах, которые висят на елке… Когда-нибудь я буду устраивать именно такие праздники, вот увидишь!
– Я в этом не сомневаюсь. Я сам очень любил утро первого числа, когда все спят, а ты сидишь и слушаешь тишину, и ешь все, что осталось на столе, – мандарины, пироги, кусочки подсохшей колбасы! Это так вкусно! Почему-то утром всегда хочется есть и все кажется намного вкуснее, чем во время праздника. Но тогда куда ты меня приглашаешь, если не собираешься праздновать?
– К нам, в наш Дом. Вечеринка состоится немного раньше, 31‑го там остаются только дежурные – те, кому не повезло. Всем неохота портить себе такой день… Дежурные обычно накрывают стол, делают обход, а потом закрываются в «красном уголке» и смотрят телевизор…
– У вас бывают вечеринки? – удивился Эд. – Неужели твои подопечные танцуют?!
– Иногда и танцуют. И даже заводят что-то наподобие романов. И ревнуют друг друга. Почему бы и нет? Но на этот раз все будет по-другому! Я хочу, чтобы каждый из них рассказал о себе что-нибудь интересное и совсем не то, о чем они говорят обычно. А ты снимешь все это на пленку. Я уверена, им будет приятно снова очутиться перед камерой. Это даст им надежду, что о них не забудут, что у них снова появятся свои слушатели и зрители. Это – особенные люди…
– Послушай, – загорелся Эд. – А если снять не просто «домашнее видео», а документальный фильм?!
– Это еще лучше! Ведь снял же Клод Лелюш «Мужчину и Женщину» с минимальными затратами! Я вообще считаю, что главное – талант и идея. Если этого нет, все разваливается, даже если стоит сто миллионов! Поэтому и не хожу в кино… – Она задумалась, говорить или нет, – и… больше не хочу быть актрисой.
– Почему?
– Потому что этого мне хватает и в жизни. Помнишь, как в «Театре» Моэма Джулия Ламберт наблюдает за публикой в ресторане?..
– Но она считает, что ее настоящая жизнь – на сцене…
– Да. Но я не Джулия Ламберт и живу в другое время, в другой стране. И хочу прожить собственную жизнь, а не воплощать кучу чужих! Тем более – в бездарных пьесах. А еще я поняла, что великой актрисой мне не стать. А на меньшее я не согласна!
– Послушай и только не сопротивляйся! – Он заговорил горячо и уверенно. – Ты меня навела на классную идею. Мы снимем этот фильм! Слава богу, я не забыл, как это делается! Снимем в стиле «замочной скважины» – я очень люблю этот прием в «Коротких встречах» Киры Муратовой – ты сыграешь в нем саму себя. И твои подопечные будут естественны. Никто ничего не будет играть. Хотя, конечно, сценарий написать надо… Это будет фильм о девушке, которая работает в приюте для одиноких актеров, и об этих актерах, об их прошлом и нынешнем, в котором нет места этому прошлому… Про нынешнее, которое тоже когда-нибудь станет прошлым…
– Знаешь, у меня для этого фильма даже есть сюжет… Но я не уверена, имею ли право об этом говорить. Он принадлежит не мне. А главное – я не знаю, чем он может закончиться. Хочу, чтобы хорошо. Так было бы справедливо…
– Ты говоришь загадками…
– Извини, просто иначе пока не могу. Это зависит не от меня. Но я уже знаю, как будет называться этот фильм – «Увядшие цветы выбрасывают»…
– Грустное название для кино об одиноких актерах…
– Нет. Увядшие цветы – то, что нельзя держать ни в доме, ни в душе. Их нужно безжалостно выбрасывать, даже если они еще имеют вид настоящих, свежих…
– А ты? Ты выбросила эти цветы?
– Речь не обо мне!
– Ты – ежик иголками внутрь! Ты сама себя ранишь. А что делать мне?..
– Ничего… Достаточно того, что мы вот так тут сидим… А за окном – снег. И горят эти чудесные фонарики. И ты придумал это кино. А я думаю, что все это – не случайность…
– Не случайность, – эхом отозвался он, – в жизни вообще не бывает случайностей. Это мы их придумываем, когда не можем пояснить необъяснимых и важных вещей. И я тебя люблю… Но считай, что я ничего не говорил… Я подожду, пока ты выбросишь эти цветы…
Глава двадцать вторая
Откровенный «проходняк», который автору захотелось написать
…Женщина наливает кофе в большую кружку и цепляет на голову замысловатую шляпку с огромными цветами. На ней черная юбка с алыми геометрическими узорами, черный корсет и белая блуза. Она садится на черно-белый диван в алых прямоугольниках и низко опускает голову над кружкой – так, чтобы цветы на ее голове слились с цветами, стоящими в вазе за ее спиной. И все это ради того, чтобы… замаскировавшись таким образом в собственной квартире, выпить кофе.
– Дорогая, где мои штаны? Вот один носок, а где другой?! Любимая?!! – взывает к ней муж в семейных трусах.
Стефка на минутку забежала в холл, и ей показалось, что это – «кино», на которое в полуденный час собрались те, кто игнорирует «тихий час».
– Что за фильм? – спросила она, садясь на подоконник.
– Это не фильм, это – рекламная пауза, – объяснила Серафима Николаевна. Белый накрахмаленный воротничок ее блузки был аккуратно сколот брошкой из чешского стекла. Стефка видела такие брошки на «блошином» рынке.
– Вы, наверное, давно не смотрели телевизор? – спросил Павел Петрович, тот самый, что любил похлопать ее по коленке.
– Я вообще его стараюсь не смотреть, – призналась Стефка, удивленная тем, к каким ухищрениям нужно прибегать, чтобы выпить чашечку кофе. И все ради того, чтобы скрыться от здоровенного детины, не способного самостоятельно даже одеться.
После «кофейной» рекламы настал черед другим глуповатым роликам, с неправильными речевыми оборотами и дебильными лицами, которые, очевидно, символизировали среднестатистических граждан. Люди на экране рьяно чистили зубы, пили пиво, выпадали из окон, натягивали колготки, трусы, испытывали на непромокаемость памперсы и гигиенические прокладки, ели йогурты, мыли посуду, принимали антиалкогольные таблетки, жевали жвачки, лечились от перхоти, импотенции, аденомы и простатита, покупали лотерейные билеты, мобильные телефоны, туалетную бумагу, с удовольствием пробовали «Мивину», заказывали шкафы-купе, гладили сорочки, проверяли зубы на кариес на лесной лужайке… Старички скучали. Реклама длилась бесконечно.
