Наталья Галкина - АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА
Когда мне сказали (через много лет после нашего разрыва), что Настасья умерла, мне показалось на мгновение, что все пространство городских островов, весь архипелаг закрыт для меня, исчез, что ничего нет для меня вообще нигде, а тут - в особенности.
Я зажил неестественной жизнью, пытаясь соблюдать внешнюю канву поведения, общения, ритуалов, бытийств. Потом я написал эссе, достаточно впоследствии известное, пока писал я его, я слегка отрезвел и отчасти ожил. Я писал о том. что на нашем архипелаге некогда рванул хроио-Чернобыль, время здесь поколеблено, есть пятна будущего, прогалы прошлого, проталины настоящего, всякие плеши и флеши, пустыри хроноциклонов, кварталы времетрясений, пугающие смертоносные смерчи временных завихрений и т. д., и т. п.
У меня уже была неговорящая голубоглазая дочь, я жил и не жил и внезапно узнал, что Настасья на самом деле здравствует - за границей, куда увез ее муж, она больна, больна тяжело, смертельно, ее оперировали, ее лечат светила медицины суперсовременными средствами, есть у меня надежда хоть мельком глянуть на нее. Я бросил все дела, бросил часа на три все, поехал на Каменный остров, бродил там, не разбирая дороги, говоря вслух.
Да, говорил я вслух, мы как горы, как скалы, мы, и не видя, должны видеть друг друга издалека, в глубине временных поясов различать, прости, что я столько лет был слеп, глух, что я делал вид, что в мире есть кто-то еще, кроме нас с тобой. Мой монолог был равно родствен верлибру и бреду сумасшедшего, - малую психиатрию имею я в виду, поскольку не утверждал, что я вице-король Индии, и не требовал любимого белого слона.
Закончив монолог, я вышел к Каменноостровскому театру, к которому некогда в сумерки вышли мы с Настасьей, где встретился нам Бригонций, театральный гений, поэт, утопленник, итальянец в России, неудавшийся архитектор, безумец бедный, нужное подчеркнуть; подчеркните всё!
Впоследствии, став совершеннейшим homme de lettres, переводится как «литератор» от «литера», буква, - буквоед, бумажная душа, - я не единожды пытался найти хоть сколько-нибудь вразумительную биографическую справку о Бригонции. Возможно, мне не везло, или упорства у меня не хватало, но попадались мне отрывочные сведения. Даже фамилия его писалась по-разному: Бриганци, Бригонци, Брегонзе, Бригонций. Постоянным и достоверным являлись: факт приезда в Россию, то, что был он не только «театральный механик», но и поэт, то, что театральным механиком он был выдающимся, однако неудача в строительстве фундамента Государственного банка на Садовой (что за неудача? без подробностей) довела его до сумасшествия, в припадке коего бросился он в Фонтанку из Летнего сада, тело его нашли через несколько дней, место захоронения неизвестно. Была у него жена, Анна. Иванова дочь, - то ли Анна Иванова, то ли Анна Ивановна. Возможно, переводчик Иван Осипович Бригонци, автор «Корыстолюбивого винопродавца», был его сыном.
Кто только ни попадался мне, пока искал я своего итальянца! Певицы цыганского хора Феша, Дуняша, Сергеевна, Разорва, Лётка, Ветерочек, Бирка (впрочем, это вроде был певец), Малярка, Цыпочка, Козлик (натуральное имя Козлика - Маша), Татарка, Турчиха, Пучок и Бурбук (старуха-плясунья); гробовой мастер и учредитель «танц-клоба» Уленгут, откупщик Савва Собакин, нищенствующий поэт Петр Татаринов, монах-молчальник Патермуфий, сожженный живым за поджигательство крестьянин Перфильев, князь-разбойник Лихутьев, два брата-фальшивомонетчика графы Зиновичи, ясновидящий аптекарь Имсен, государственный контролер Бальтазар Бальтазарович Кампенгаузен, юродивая Аннушка, придворный игрок Чертков и многие другие островитяне архипелага Святого Петра, среди них спасший в наводнение 1824 года 100 человек капитан Скрыдлов, спасший четырех женщин крестьянин Сысин, да еще два спасателя утопавших: мичман Миллер и ефрейтор Малышев, а также корабельный мастер Гаврила и столяр Мишель, украшавший резьбой Зимний дворец.
К кому только я ни обращался, пытаясь хотя бы имя Бригонци узнать! В итоге в одном из архивов я выяснил: Джузеппе, само собой. Жозеф. Иосиф. Осип. В процессе моя приятельница, известная романистка С., отвечала мне в частном письме (я обратился к ней, поскольку она в те поры занималась для личных нужд осьмнадцатым веком): «…могу точно сказать о Бригонции такие вещи: он наверняка был почитателем Вольфганга Кемпелена (австрийский механик; между прочим, изобретатель автоматов); он, конечно, имел свое мнение о Месмере (создатель „животного магнетизма"); не знаю точно, застал ли Бригонций Галуппи (это композитор, работавший при Екатерине, музыкальный руководитель оркестра); думаю, они были знакомы. Вероятно, с Бригонцием мог знаться Чезаре Гаэтано, итальянский танцовщик, работавший в Петербурге. Трудились там же в то же время также Хильфердинг (правда, он умер в 1768 году) и композитор Старцер. Абсолютно точно Бр. был знаком с архитектором Ринальди и с одним из династии театральных художников - Карло Бибиена (1725-1787). Карло работал в Эрмитажном театре, делал декорации. Был знаком с Саввой Чевакинским (тот умер в 1780 году).
Бригонций любил читать Лесажа „Хромой бес", имел свое мнение о Канте и очень отличал Фонвизина (ему нравился Фонвизин - как личность). Иногда он беседовал о музыкальных инструментах с альтистом Клюзнером (прибывшим то ли из Германии, то ли из Франции), игравшим в придворном оркестре по личному разрешению императрицы (некрещеному - из личного упрямства - еврею Клюзнеру выдана была грамота: ”Еврей не в пример прочим…" - и так далее царской ручкою).
Петербургские итальянцы существовали no-разному: или хорошо приспосабливались, богатели, создавали свою школу, или прозябали в нищете, причем в такой, что даже русские удивлялись. Кстати, граф Калиостро мог быть знаком с Бригонцием. он мог интересоваться иллюзионной техникой последнего.
Что еще? Жил он (Бригонций) по-всякому: мог на квартире, мог у кого-то из богатых покровителей. Несмотря на хорошие заказы, богатства не нажил, так как всегда был в долгах; может быть, играл в карты. Климат для него был неподходящий - все итальянцы в Петербурге вечно зябли, стучали зубами и кутались, кто во что (Ринальди, конечно, кутался в хорошие меха). Дрова стоили денег, а в доме сырость, топить надо было часто, - натурально, денег не хватало. У них руки стыли; многие ходили из-за этого в перчатках даже в помещении (у себя дома - в митенках, например, - в перчатках без пальцев). Все это, конечно, детали не самые значительные. Но ведь и они интересны. Была у Бригонция в услужении какая-нибудь бабуля русская, вечно голодная, неграмотная и злая, кормившая его какими-нибудь малосъедобными шаньгами и борщом с тараканами, pardon. При этом бабуля считала его - Бригонция - немцем (всякий иностранец был немец) и дураком. А вернее так: немцем, что, собственно, и означало, по ее мнению, „дурак".
…Написание имени его в те времена именно такое: Бригонций (как и Растреллий). В „Русских мемуарах" о нем одна строчка, „славный архитектор Бригонций”. Надо, я думаю, поискать в биографиях знаменитых питерских архитекторов восемнадцатого века. Они все знали друг друга, особенно итальянцы, потому что итальянцы имеют особенность всегда собираться в мафиозные группировки. Национальная черта. У них три основные черты: тяга к мафиозным группировкам, любовь к маме и умение громко, навзрыд, плакать. Они плачут так же истово, как русский человек мается (в сие понятие входят: питие водки, разговоры о душе и выяснение отношений).
Бригонций. кстати, строил Царскосельский театр, так что. может быть, следует заглянуть в материалы по Царскому Селу».
Итак, мы вышли с Настасьей к Каменностровскому театру.
У моста, перекинутого на Елагин остров, сидел человек, в глубокой задумчивости уставясь на воду. Он был достаточно причудливо одет, но все краски одеяния его были тусклые - охристые, умбристые, серое, черное, коричневое - и особого внимания к нему не привлекали. На голове у него красовался бархатный берет а lа Рембрандт (весьма потертый), на плечи падали длинные прямые волосы. Встреть я сто лет через двадцать, я решил бы, что передо мной куртуазный маньерист. Настасья поначалу приняла его за современного композитора, большого чудака и оригинала, с которым ее несколько раз знакомили, он никак не мог ее запомнить, их знакомили сызнова, мероприятие повторялось раз в год, наподобие скользящего праздника. Сидящий говорил вслух, ни к кому, собственно, не обращаясь, - разве что к воде:
– …дурного о Смарагде никто не скажет, однако и ничего выдающегося в нем нет, так ожидать-то от него особо нечего. Дабы построить что-либо, внимания достойное, должно душу иметь, чары чувствовать, грамоты одной мало. Смарагд - птица невысокого полета, но старание имеет, и уж место теплое в райских кущах ему небось за прилежание и тщание святой ключник давно приготовил. Всякое здание - магическая игра с пространством. Здание, стоящее у воды, отраженное, повторенное водою зеркально, вниз головою, с рябью, ртутными бликами, русалочьим плеском, здание, чей перевернутый образ разламывает на множество деталей местная гондола, барка, шня-ва, лод-чонка, колдовской челн Харона, ибо любая река отчасти Лета, мне ли этого не знать, - такое здание может возводить и зодчий попроще, ибо загадка, магия, сокровенное волшебство задано самим местом, оптической тайной зеркального отражения, над коей долгие годы бился великий мастер Леонардо. Странные настали времена: такую простенькую сцену с таким примитивнейшим подъемным механизмом, такой незамысловатый зал, где галерка не особо удалена от ложи и партера, явятся проверять на прочность солдатушки, бравы ребятушки; им и пьесу покажут; нет, все это смеху подобно, все нынче и думать забыли о театральных чудесах, чарах и загадках; на подмостках и в зале царит та самая простота, которая хуже воровства; не учинить ли Смарагду и чиновникам градоначальника сюрприз с полетами, исчезновениями, раскатами грома, явлением призрака, провалами, мгновенной сменой лиц и антуража? Хотите ли вы, спросил бы я современного зрителя, если бы мог, видеть пошлую картину, наблюдая похожих на вас во всем водевильных куколок, развращенных воцарившимся в умах пагубным и лживым реализмом? Или желаете вы ощутить восторг и трепет, наблюдая пугающие внезапные превращения, метаморфозы, потребны ли вам дивные иллюзии в неверном искрящемся фосфорическом свете, где разные плоскости, в коих перемещаются герои, напоминают о мистических разных мирах? Зрители нынешнего расчетливого века, хотите ли вы волшебства?!
