Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
Открывший дверь, ухмыляясь, смотрит на девушку немигающими, какими-то странно блестящими черными глазами.
— Я знал, что ты прейдешь… Я ждал.
— А…это…12-я квартира? — невольно отпрянув от дверей, испуганно спросила девушка. — Клавдия… Ивановна здесь живет?
— Нет… Это — тринадцатая квартира… И ни какая Клавдия здесь не живет, — все так же ухмыляясь, ответил незнакомец.
При этих словах Катерина еще немного отступила назад, чтобы свериться с номером на открытой двери. На прикрепленной с незапамятных времен табличке явственно вырисовывалась цифра «12».
В это время за дверью послышались шаркающие шаги. И еще Катерина услышала старческий, какой-то неприятный, резко-скрипучий голос, который спросил: «Кто там, Тимур?»
И следом в двери возникла, как привиденье, сама его обладательница — остроносая, узкоглазая, маленькая, с растрепанными седыми волосами, очень старая женщина, говорившая по-русски с сильным акцентом. Изо всех своих немощных сил она попыталась протиснуться вперед, пытаясь сбросить руку парня, перекрывшую дверной проем.
— Пусти меня, пусти… Скажите, девушка, вы из…
— Да, девушка из фирмы по расселению жильцов, — перебивая, и все так же, дразня старуху, сказал мачо.
— Скажите им, я не поеду, — переходя уже на крик, сказала татарка. — Я не поеду в Бутово… Да пусти же ты меня, пусти, проклятый…
— Да кто тебя спрашивать будет. Правда, девушка? — продолжал издеваться над старой женщиной тот, кого она назвала Тимуром.
При этих словах жгучего брюнета, перепуганная Катя, молчаливо наблюдавшая за этой перепалкой, испугалось еще больше, от того, что поняла: в глазах старухи ее хотят выдать за какого-то другого человека, которого та почему-то боится.
— Проходите, девушка, проходите, — почти галантно сказал брюнет. — Давайте обсудим все варианты…
От всего увиденного и услышанного Катя уже собралась подхватить свои вещи и бежать вниз по лестнице.
И только тут заметила интеллигентного вида женщину лет шестидесяти пяти, поравнявшуюся с ней. Из-за крика старухи она не слышала, как та подошла и остановилась позади.
— Что тут опять происходит, Тимур? — осуждающе спросила женщина. — Крики внизу слышны…
Мачо, как бы нехотя, освобождает дверной проем и отходит вглубь коммунальной квартиры, оттаскивая от дверей старуху.
— Извините, а вас случайно не Клавдией Ивановной зовут? — кидается к незнакомке, как спасительнице, девушка.
— А ты, наверное, Катя?
— Да, это я, — выдыхает обрадовано гостья столицы.
— Тогда заходи, чего стоишь.
Девушка подхватывает вещи и идет вслед за пожилой женщиной.
Клавдия Ивановна достает ключи и открывает дверь в свою комнату.
В длинном, плохо освещенном коридоре коммуналки маячит полуобнаженная фигура мачо.
До вошедших долетают слова, произнесенные им довольно громко:
— А личико, какое хорошенькое. И что главное — свежее…
Пожилая женщина качает головой, усмехается, пропускает Катю впереди себя и захлопывает дверь.
А в коридор откуда-то из дальней комнаты долетают выкрики старой женщины. Снова слышится «проклятый» и еще какие-то слова на татарском языке.
Катя попала в огромную, метров на пятьдесят комнату, с очень высоким потолком, украшенным замысловатой лепниной.
Осмотревшись, девушка начинает доставать гостинцы и только сейчас, кажется, облегченно вздыхает.
— Ну, и соседи у вас… Напугали меня.
— Этот, что ли, разрисованный? — Клавдия Ивановна брезгливо поморщилась. — Да и не сосед он вовсе. Просто к своей бабке приезжает с другого конца Москвы. Путается тут под ногами. А мы-то, вообще, с ней вдвоем в этой квартире только и остались.
— В такой большой? — удивляется Катя.
— Съезжают жильцы наши потихоньку, — вздохнула женщина. — В новые квартиры. А мы вот не хотим. Да все равно отселят. Сколько нас тут осталось-то в шестнадцати квартирах, по пальцам пересчитать…
Катя с интересом рассматривает комнату, которая из-за такого большого метража кажется пустоватой.
— А я в магазин выскочила, тут рядом. Вот мы и разминулись.
— А я звоню, а тут этот… — все еще сокрушается Катя.
— Да звонок у нас теперь общий. Один только и остался. Да и тот звонит в комнату, в которой уже никто не живет, — сказала Клавдия Ивановна.
— Странно как. Звонок… в пустую комнату.
— Да что ж странного? Нам уже никто ничего ремонтировать не хочет. А этот хоть звенит громко, на весь коридор слышно.
— В вашей комнате танцевать можно…
— Да, большая, — соглашается женщина — Дышится в ней легко, воздуху много, потому что потолки высокие. Хотя раньше, давно еще, когда в квартире жильцов много проживало, здесь две комнаты было. Вон видишь, след на потолке от перегородки остался.
Катя смотрит вверх, на потолок, где проглядывает едва заметная полоса.
Хозяйка тем временем начинает рассматривать гостинцы: мед и варенье, аппетитные огурчики в трехлитровой банке.
— За гостинцы спасибо, конечно. Но не надо тебе было такую тяжесть тащить.
— Чуть не забыла, — спохватывается девушка. — Мама сказала, чтобы я заплатила вам за проживание, сколько скажите. Отблагодарила, в общем.
— Ну, это все лишнее. Мы и без денег разберемся. Вот сейчас чайку попьем. Пойдем со мной, я покажу, где у нас кухня, ванная, туалет.
Клавдия Ивановна берет чайник и выходит в коридор. Катя идет следом.
Женщина ведет девушку плохо освещенным, широким и длинным коридором со множеством закрытых дверей.
Они входят в огромную кухню с несколькими газовыми плитами. Клавдия Ивановна снимает висящую на стене зажигалку, высекает искру, ставит чайник.
Затем показывает ей еще огромную комнату с двумя старинными чугунными ванными и сильно облупившейся плиткой на полу и стенах.
Во время всей этой непродолжительной экскурсии Катя постоянно ощущает на себе тяжелый пристальный взгляд черных блестящих глаз московского татаромонгола…
Девушка уже вполне освоилась на новом месте и теперь собирается ехать в институт. Она стоит перед зеркалом, которое вмонтировано в дверцу какого-то старинного шкафа, приводит себя в порядок. На ней — воздушная, почти «летящая» кофточка телесного цвета на тоненьких бретельках, в тон — юбочка, коротенькая, вся в модных оборочках.
— А как институт называется, куда будешь поступать? — наблюдая за Катиными сборами, спрашивает гостеприимная хозяйка.
— Ой, у него какое-то длинное название… — морща лоб, пытается вспомнить девушка. — Сейчас…
Она отходит от зеркала, открывает сумочку, достает оттуда рекламную брошюрку. Читает.
— …Гуманитарная академия…социально-культурологического направления и сервисных программ.
— Надо же, — пожимает плечами Клавдия Ивановна. — А я вот военную академию знаю, медицинскую еще, академию наук. В Москве несколько пединститутов, я один из них заканчивала когда-то. Ну, из известных — МГУ, конечно. Еще — иняз. А это, видать, что-то новое. Нет, не слыхала про такой.
— А я когда «Справочник для поступающих в вузы» изучала, так там еще много разных академий было по Москве, — доверительно — добродушно заметила Катя.
В глазах бывшей учительницы при этих Катиных словах мелькает какая-то догадка, на губах появляется чуть ироничная улыбка. Она хочет что-то сказать, но тут звонит телефон.
Первый звонок раздается сначала в коридоре, а второй — на параллельном телефоне, который стоит на невысоком холодильнике в комнате Клавдии Ивановны.
Хозяйка подходит к телефону.
В тот самый момент, когда звонит телефон, в затемненном коридоре появляются ноги мачо, быстро ступающие в мягких кожаных джурабах. А затем, словно возникшая из темноты воздуха, разрисованная волосатая рука, бесшумно снимает телефонную трубку одновременно с Клавдией Ивановной.
— Да, да, здравствуйте, приехала, — откликается на междугородний звонок москвичка. — Сейчас будете с ней говорить.
— Катя подбегает к телефону.
— Все хорошо, мам. Не волнуйся. Хорошо доехала. Вот сейчас собралась в институт, все разузнаю подробно, а вечером позвоню. А как папа? Понятно… Ну, пусть лечится. Пока, пока, целую.
Буквально через пять минут Катя уходит. Клавдия Ивановна провожает ее до входных дверей коммунальной квартиры.
Выйдя из подъезда, девушка направляется в сторону остановки троллейбуса. Поравнявшись с балконом на третьем этаже, она вдруг резко разворачивает голову, словно ее притянуло магнитом, и смотрит вверх.
На старом, облупившемся от времени и просвечивающим ажурными металлическими прутьями балконе, виден внук старой татарки, который сидит на каком-то обшарпанном пуфике и курит кальян.
Увидев девушку, он отвлекается от своего занятия и поднимается во весь рост.
