Александр Анянов - Рожденные ползать
— Мне кажется, что ты боишься жизни. Хорошо, тогда и ты скажи, что такое «любовь» для тебя?
Вместо ответа, Яковлева порылась в альбоме и достала оттуда рисунок. Там были изображены какие-то непонятные кривые линии, круги, мелкие бесформенные детали. Славка смотрел на него, вначале ничего не понимая.
— Что это? — спросил он с недоумением.
— Смотри, — пояснила Наташа. — Вот это, большая сильная мужская рука. Она повернута ладонью вниз, как бы защищая маленькую ладошку, которая находится внизу, прямо под ней. Между ними — большой хрустальный шар, который лежит на маленькой ладони. Этот шар — душа мужчины и детская ладошка греет ее. От этого тепла, хрусталь светится изнутри. Вот здесь, чуть правее, женская ладонь тоже согревает большую душу, а мужская рука защищает ее от дождя и ветра. Здесь, все три ладони, касаясь кончиками пальцев, друг друга, отделили магическим треугольником свои души от злобы и беды. Видишь?
Теперь, Шувалов действительно увидел, что все поле листа покрыто множеством ладоней и шаров разного размера, которые переплетались в удивительный по своей гармоничности рисунок.
— А что это такое? Вот здесь, в самом низу. Что-то похожее на маленькие бесформенные кусочки, или песок, — поинтересовался Славка.
— Это осколки хрустальных шариков. Когда мужские, женские и детские ладони находятся в правильном положении, то шарики душ светятся и нагреваются сильнее, И тогда, они поднимаются все выше и выше. Видишь, эти, на самом верху рисунка? Они сверкают ярче всех. А вот тут, в середине, кисти рук обращены друг к другу тыльными сторонами и поэтому не могут согревать. А вот, вообще одинокие…. В этих случаях, шары начинают потихоньку гаснуть. Потом они темнеют и опускаются все ниже и ниже. Затем, на их поверхности возникают трещинки, сначала мелкие. Постепенно, трещины становятся все больше и длиннее. В конце концов, эти души рассыпаются на мелкие кусочки и падают на самый низ.
— Да, это просто какая-то картина рая и ада. Я спрашивал тебя о земной любви.
— Ад всегда начинается еще при жизни. И земная любовь иногда бывает раем, а иногда адом.
— Пусть так…. Но все равно, твоя любовь на рисунке показывает взаимосвязь отношений между мужчиной, женщиной и ребенком. А я спрашивал тебя о любви между мужчиной и женщиной. Как ты представляешь ее?
— Так же. Или…. Или я просто чего-то не знаю. Ладно, что-то мы слишком забрались в дебри. Давай, лучше я чай поставлю. Все равно, я вижу, шампанское ты не пьешь.
Яковлева встала и пошла к плите. Офицер, сидел, задумавшись, глядя на свои, лежащие на столе руки. Он опять не мог отделаться от ощущения, что только что их сверху покрывали узкие Наташины ладони. Шувалов, казалось, все еще чувствовал их тепло.
Внезапно, лампочка под потолком пару раз мигнула и погасла. Наступила полная темнота, казавшаяся непроглядной после яркого света.
— Кажется, свет отключили, — раздался голос хозяйки, идущий словно бы ниоткуда.
Электричество в Дурасовке действительно пропадало регулярно без всякого на то повода.
— Сейчас проверим, — Славка слегка раздвинул занавески. Дом напротив, приветливо светился своими окнами. — Нет, — заключил Шувалов. — Похоже, это просто лампочка перегорела. Давай, я заменю. Есть у тебя лампочки?
— Где-то были. По-моему, в комнате, где Петька спит. Ладно, не нужно. Боюсь, разбудим. Лучше, я достану свечку.
Раздались неуверенные Наташины шаги, осторожно нащупывавшие дорогу в темноте.
— Ай! — неожиданно раздался ее испуганный крик.
Шувалов инстинктивно протянул руки на звук и тут же поймал в свои объятия падающее тело. Было оно легким, как у ребенка. От Наташиных волос шел упоительный запах. Пахло, чем-то сладким и одновременно полынно-горьким. У Славки голова пошла кругом. Продолжая обнимать женщину, он застыл неподвижно, мечтая, чтобы этот миг никогда не кончался. Его ноги, заскользили на самом краю обрыва. Из-под ступней посыпались мелкие камушки и кусочки земли. Еще через мгновенье, он сам полетел вслед за ними в пропасть. В пропасть, у которой был край, но не было дна.
— Отпусти, — прошелестел в темноте едва слышный шепот.
— Какой знак в конце слова? Восклицательный или вопросительный? — так же шепотом уточнил Шувалов.
— Многоточие…
— Извини, я не люблю многоточий. Лучше точка. Одна, но зато жирная!
С этими словами Славка наклонился к женщине и начал целовать ее лицо и шею. Наташа бессильно повисла у него на руках, повторяя:
— Ты — псих! Ты — просто ненормальный!
Она не пыталась обидеть. Напротив, в ее словах звучало даже некоторое восхищение, но Шувалов невольно вздрогнул. Когда-то давным-давно, его уже так называли, и это не принесло ему счастья.
Стараясь найти точку опоры, Славка, не отпуская Наташу, сделал вместе с ней две шага вперед, пока не почувствовал, как она уперлась спиной в стол. Молчаливая покорность женщины, придала Шувалову дополнительную уверенность. Веером разлетелись по кухне пуговицы от Наташиного халата. Он приподнял женщину за талию и легко забросил на столешницу.
Вне себя от страсти, Славка руками развел колени, сидящей на столе женщины в стороны. Его, как будто пронзило электрическим зарядом. Кожа на внутренней поверхности ее бедер была такой теплой и гладкой и при этом такой беззащитно детской, что бушевавшее в нем желание неожиданно сменилось на, переполняющую через край, нежность. Впервые в жизни Шувалову захотелось не побеждать, а защищать; не доказывать свое превосходство, а подставить плечо; не доминировать, а склонить голову. Больше всего он хотел сейчас, чтобы, его усталый, покрывшийся сетью мелких трещинок хрусталик, грели чьи-то теплые ладошки.
Славка упал на колени, головой прямо между разведенных Наташиных ног. Она со стоном запустила свои тонкие пальцы в его коротко остриженные волосы.
— Нет, нет…. Это все неправильно… Мы не должны этого делать…, — плыл по кухне ее лихорадочный шепот.
— Да, да… Конечно, конечно…. Не должны… Мы больше не будем…, — уже не соображая, что говорит, бормотал Шувалов, покрывая кожу женщины поцелуями.
В то же время, его руки, как бы живущие сейчас отдельной от него жизнью, нащупали тугую резинку Наташиных трусиков и с силой потянули ее вниз.
— О-о-о-х! — женщина дернулась, и, выгибаясь дугой, рухнула спиной на стол.
Последнее, что услышал Славка, прежде чем разум окончательно покинул его, были падающие со стола хрустальные бокалы. Они закончили свою жизнь тонким мелодичным звоном. К счастью? В затуманенной голове народная примета почему-то приобрела вопросительный вид. Или…. Или это его душа сейчас разлетелась на мелкие кусочки? И дальше будет только падение, падение, падение…
Рано утром Славка, уже одетый, стоял в дверях спальни. Он никак не мог проститься с Наташей, которая сидела на кровати, подобрав под себя ноги и натянув одеяло до самого подбородка.
— Я пошел, — уже, наверное, в сотый раз повторил Шувалов.
— Да, конечно, — в сотый раз соглашалась женщина.
— Черт, как на службу не охота!
— Как ты вообще собираешься работать целый день? Ведь, наверное, за всю ночь спал от силы час.
— Ерунда, переживу, — отмахнулся Славка.
— Ну, все, иди. А то опоздаешь. Целую тебя!
— А я, тебя! Что с тобой? Ты плачешь? — офицер внезапно заметил слезу, текущую по щеке женщины.
— Это от счастья, — Яковлева быстрым движением смахнула предательскую каплю.
— От счастья смеются, а не плачут, — не поверил ей Шувалов.
— Иногда и плачут тоже. Когда счастье очень большое, тогда оно переполняет.
— Все равно, пожалуйста, перестань. Я не уйду, пока не перестанешь!
— Все, все, иди. Я уже перестала.
Наташа начала совсем по-детски тереть глаза тыльной стороной ладони. У Славки опять защемило сердце от внезапной нежности, и он не выдержал:
— Я люблю тебя!
— А я тебе не верю. Ты просто жалеешь меня.
— Если мужчина говорит это вечером — возможно. Но если он говорит это утром, после того, что было — ему можно верить. Он говорит правду!
— Хорошо, хорошо, верю. Славочка, ты опоздаешь. Иди …. Постой, что это такое? — Наташа вдруг заметила маленький блестящий предмет на коврике возле кровати. — Это же твоя заколка для галстука.
— Точно, черт. Чуть не потерял, — машинально схватился за галстук офицер.
— Сейчас…, — Яковлева потянулась за заколкой.
Одеяло начало сползать в сторону, открывая взгляду ее обнаженное тело. Шувалов увидел ее гибкую спину и две небольшие грудки, покачивающиеся в такт движению.
— А-а-а! — вырвалось из его груди.
В тот же момент, фуражка полетела в угол.
— Да, пошла она, эта служба!
Славка с разбега прыгнул в кровать, на лету срывая с себя китель.
В этот день, он, первый раз в жизни опоздал на утреннее построение.
