Линн Каллен - Миссис По
– Что ж! – Она качнула плюмажем. – Я могу рассказать вам несколько реальных историй о людях, которые пригласили месмеристов к смертному одру близких.
– У них что-то получилось? – спросил преподобный Гризвольд.
– Я слышала, был случай…
Прежде чем она успела закончить, в столовой начались какие-то волнения. Несколько дам собрались, восклицая, вокруг большой плетеной корзины, которую принес слуга миссис Джонс.
– Прошу прощения! Прошу прощения! – трубно восклицала хозяйка дома, протискиваясь через толпу. Я следовала у нее в арьергарде, чувствуя, как преподобный Гризвольд буквально наступает мне на пятки. – Дэниел! Что это значит? – взревела она.
Слуга поднял корзину. Я стояла среди все увеличивающейся толпы за плечом миссис Джонс, когда та отвернула край мягкого ватного одеяла, и в свете газовых ламп нашим взорам предстал, моргая, прекрасный младенец где-то недели от роду, в чистом полотняном белье, кружевном чепчике и с золотым женским медальоном на шее.
Потрясенное молчание нарушил мужской голос:
– Смотрите-ка, что принес аист!
– Но почему мне? – воскликнула миссис Джонс. – Почему сюда?
Где-то на другом краю пораженной толпы мистер По тихо сказал:
– Потому что его мать не могла оставить его у себя.
– Ну я тоже не могу его оставить! – заявила миссис Джонс.
– Откройте медальон, – предложил некий джентльмен, которого держала под руку дама. – Возможно, он укажет нам на мать.
Гости подошли ближе, как будто выяснение происхождения младенца было захватывающей салонной игрой. Миссис Джонс поднесла руку в перчатке ко рту, а потом осторожно взяла медальон. Тот открылся, и нашим взорам предстала свернутая белокурая прядь.
– Волосы! – воскликнула миссис Белмонт. – Интересно, отцовские или материнские?
Подошла Элиза вместе с дамами, с которыми она до этого беседовала. Мистер Бартлетт выступил вперед, взял жену за руку и что-то зашептал ей на ухо.
Пока гости в потрясенном молчании смотрели на ребенка, Эдгар подошел к миссис Джонс, бережно достал младенца из корзины и принялся нежно баюкать его.
– Никогда не видел вас в роли молодой матери, По, – сказал преподобный Гризвольд.
– Ш-ш-ш, – шептал ребенку мистер По, – все будет хорошо. Не бойся. – Он поднял глаза и поймал мой взгляд. Слезы стояли в его глазах, он плакал по этому брошенному ребенку и – я знала – по тому сиротке, которым он сам когда-то был. Как же тяжело ему было всю свою жизнь скрывать эту боль под маской холодного интеллектуала! Сейчас его уязвимость стала видна целой толпе любопытных зевак, и это буквально раздавило меня.
Не сказав ни слова, я подошла к нему и дотронулась до его руки.
– Должно быть, этого ребенка очень любят. Мать принесла его сюда, потому что хотела, чтобы он обрел дом в лучшей семье этого города.
Он с благодарностью посмотрел на меня, и мы обменялись понимающими улыбками.
Кто-то коснулся моей спины.
– Фанни, – сказала Элиза, – мы должны уйти. Расселу стало нехорошо.
Шелестя юбками, я повернулась, чтобы уходить, и увидела, что преподобный Гризвольд смотрит на меня. На его красивом розовом лице медленно проступало осознание того, что он только что увидел.
* * *Я раскатывала тесто на доске Бриджит, а Элиза накладывала на него начинку.
– Фанни, тебе действительно совершенно незачем уезжать.
Был Рождественский сочельник. Подруга дала выходной всем ирландским служанкам (кроме Мэри, которая еще месяц назад отправилась домой), чтобы те могли сделать рождественские покупки. Новая традиция праздновать Рождество, обмениваясь подарками (детям подарки вручались от имени веселого старого духа, святого Ника), уже хорошо прижилась в Нью-Йорке благодаря поэме мистера Мура, о которой тот не уставал сожалеть.
Я слышала, как в общей комнате играют в камешки дети.
– Вы и так все это время были более чем великодушны ко мне, – сказала я ей. – Я живу тут уже больше года.
Конечно, я слишком давно путаюсь у нее под ногами. Недавно я продала несколько своих старых стихов Грэму и в «Гоудис Ледис Бук», в основном для того, чтобы опровергнуть слухи о своей любовной связи с мистером По. Я могла еще какое-то время копаться в когда-то забракованных стихотворениях, зарабатывая ими на жизнь, пока не вернется моя способность писать. Может быть, если я стану жить сама по себе, она вернется быстрее. Нужда – мать творчества.
– Я наслаждаюсь каждой минутой, которую провожу в твоем обществе, – поспешно сказала Элиза. – Я дорожу нашими разговорами. Такое облегчение, когда каждое произнесенное мною слово не анализируется на предмет его происхождения: американское оно, английское или присутствует в языке обеих стран.
Я засмеялась.
– Завидую твоей стабильной жизни.
Она замерла с ложкой в руках.
– Завидуешь? В самом деле? Счастливый брак – это сказочка, призванная длить существование рода человеческого.
– Элиза! – снова засмеялась я. – Что ты такое говоришь? Вы с мистером Бартлеттом самая счастливая из известных мне пар.
Она посмотрела на меня, и ее простое милое лицо покрылось румянцем.
– Я просто рада, что ты здесь, со мной, Фанни. Не знаю, что бы я делала без тебя, как пережила бы все эти несчастья.
Я посмотрела на нее. Какие несчастья?
Она снова занялась начинкой.
– Мои слова лишний раз доказывают, что женщина в моем положении частенько ведет себя довольно эксцентрично.
– В твоем положении?
Она, усмехнувшись, положила руку на живот.
– О, Элиза, правда? У тебя будет ребенок?
Подруга с неуверенной улыбкой кивнула, и я бросилась ее обнимать.
– Поздравляю!
Над квадратной каменной раковиной зазвенел колокольчик. Мы уставились на него так, словно это пытался выйти на связь какой-то дух из потусторонних сфер. Потом мы одновременно поняли, что прислуги нет, и двери открыть некому. Звон раздался снова.
– Звонят с парадного входа, – сказала Элиза.
– Я открою. – Поднимаясь по лестнице, я пыталась отряхнуть руки и щеки от муки. Наверно, это посыльный принес гуся к праздничному обеду.
Я распахнула дверь, и в дом ворвалась струя холодного воздуха. На крыльце стоял Сэмюэл и держал в руках молоденький кедр почти с него ростом.
Я не знала, радоваться мне или злиться, и приняла решение злиться. Очень злиться. С сентября о нем не было вестей. Неважно, что я сама велела ему уйти, он мог бы продолжать общаться с детьми. То, как они целыми днями высматривали его в окошко, разбивало мне сердце.
– Ну чем не старина святой Ник? – сказала я.
– Просто старина Ник,[83] – отозвался Сэмюэл. – Вовсе не святой.
– А я-то думала, это мальчик-посыльный с нашим рождественским гусем.
– Я тоже своего рода посыльный. – Он постучал по крыльцу деревцем. – Вот что я принес девочкам. Подумал, может быть, ты разрешишь мне войти. Ведь даже в тюрьмах на Рождество бывает амнистия.
Некоторых заключенных действительно амнистируют. Вот только миссис Эллет не могла противостоять соблазну рассказать мне о его победах на любовном фронте. Он с толком использовал наш разрыв.
– Где ты взял дерево?
– Срубил где-то за Семнадцатой улицей. Помог старику Астору и его парням в расчистке тамошних земель. – Он потряс кедром. – В Европе принято на Рождество украшать свечами елки. Думал, может быть, вам захочется попробовать, – и он виновато усмехнулся. – Может, разрешите старому браконьеру, крадущему деревья, зайти в дом?
Когда я сделала шаг в сторону, чтобы дать ему дорогу, влажный холодный ветер теребил мои юбки. Я позволила ему войти только из-за детей.
Как только Сэмюэл внес кедр в коридор, на лестнице возникла Винни.
– Папа! Где ты был? Что это за дерево?
– Рождественское дерево. В сочельник его украшают свечами.
– Это сегодня!
– Да-да, сегодня. Как ты думаешь, сможешь раздобыть несколько свечек?
– Да! – воскликнула она, топоча по черной лестнице.
Я вздохнула. Теперь, когда Винни знает, что Сэмюэл здесь, избавиться от него будет нелегко. Но, по крайней мере, она будет счастлива.
Снова зазвенел звонок у парадной двери.
– А вот и наш гусь, – сказала я и, обогнув Сэмюэля с его деревом, открыла дверь.
На крыльце без шапки стоял обдуваемый всеми ветрами мистер По, держа высокую ель. При виде него душа моя воспарила, он был таким раскрасневшимся, красивым, таким счастьем сияли его опушенные темными ресницами глаза. Но моя радость быстро превратилась в страх. Не опасно ли для него сюда приходить? Где его жена?
– Ах, вот он какой, наш гусь, – сухо сказал Сэмюэл.
