Джей Дайс - Вашингтонская история
— Не сумею тебя найти? — переспросил он. И рассмеялся с горькой иронией. Он обнял ее за талию и вместе с ней начал расхаживать взад и вперед по камере. Потом вдруг заговорил резким, срывающимся голосом:
— Я пришел в ресторан, вижу: тебя нет. Подождал полчаса — какое полчаса! Полвека! Потом позвонил в отель и выяснил, что тебя там тоже нет, и ты не оставила записки и не выбыла из гостиницы.
Я обшарил весь Нью-Йорк. Сначала обошел больницы, потом кинулся в полицию. Все напрасно. Значит, оставалось одно: предположить, что тебя задержали. Но никаких официальных действий предпринять я не мог, пока не знал, где ты находишься. Мне и в голову не могло прийти, что у них хватит наглости тайком увезти тебя сюда и держать под стражей!..
Фейс крепче прижалась к нему.
— Как же ты нашел меня? — шепотом спросила она.
Дейн молча посмотрел на нее. Но прежде чем он успел раскрыть рот, она сказала:
— Вашингтон… через Вашингтон, конечно! — И губы ее исказила кривая усмешка.
— Да, если бы я ждал официального сообщения… Тебя нашел сенатор Кахилл. Он поднял шум. И им пришлось сказать, где ты находишься. Ты бы слышала, как шипела трубка, когда он сообщил мне об этом по телефону из Вашингтона.
И желая немножко развеселить ее, Дейн выпятил нижнюю губу и замотал головой, подражая сенатору:
— Нет, Чэндлер, честное слово, хватит, мы должны положить этому конец! Пора прекратить безобразие. Задерживают прелестную женщину прямо на улице, среди бела дня, и тащат черт знает куда! Нет, ей-богу, Чэндлер, я доведу это до сведения американского сената!
— А он может освободить меня? — спросила Фейс.
— Нет, — сразу становясь серьезным, ответил Дейн. — Разве, что сенатское большинство его поддержит.
Фейс безнадежно покачала головой и вздохнула.
— Когда я выяснил, где ты, — продолжал он, — я попытался связаться с тобой и послать тебе записку, но ничего не вышло. Тогда я с отчаяния позвонил в Белый дом Мелвину Томпсону, прямо от твоего имени. Я сказал ему… ну, можешь себе представить, что я ему сказал. Он сделал что надо, и вот — я тут.
— Да, — вздохнула Фейс, — худо мое дело.
Она почувствовала, как вся кровь отхлынула от ее лица.
— Скажи мне, Дейн. Скажи всю правду. Я не хочу, чтобы ты что-то смягчал или скрывал от меня. Я хочу точно знать, как обстоят мои дела. — Она сама себе дивилась: не тому, что ее голос звучал так твердо, а тому, что она действительно не хотела никаких недомолвок.
— Давай сядем, — предложил он, подводя ее к койке. — Нам надо о многом поговорить.
Она села с ним рядом и переплела его пальцы со своими, словно ей необходимо было не только видеть, но и чувствовать его.
— Во-первых, я хочу знать, сколько времени они могут продержать меня здесь.
Дейн еле заметно сжал челюсти. В глазах его промелькнули горе, тревога, гнев.
— Все зависит… — угрюмо сказал он, — от многих вещей.
Его настроение передалось и ей.
— Продолжай, — вздохнула она.
— Я уже пытался взять тебя на поруки, подведя твое дело под один из параграфов закона о неприкосновенности личности, но…
— Но?..
— Мне было отказано. Судья сказал, что право выдать на поруки иностранца принадлежит только генеральному прокурору Соединенных Штатов.
— Так значит, я иностранка. Иностранка без всяких прав! Без… родины!
Он заговорил мягко, нежно:
— Так они говорят. Но мы должны убедить судью в обратном и заставить его изменить свое мнение или убедить генерального прокурора. Понимаешь?
— Ох, Дейн, — всхлипнула она. — Ведь они могут теперь держать меня здесь сколько им вздумается!..
Он отвернулся и посмотрел на белый кафель стены.
— Да, могут, — нехотя признал он. — Но не станут. Не захотят. Если суд откажет в разрешении взять тебя на поруки, Мелвин Томпсон обещал мне освободить тебя. Большего от него, конечно, не дождешься. Как и все остальные, он боится за свою шкуру. Чудовище стало пожирать своих создателей. Так что борьбу теперь придется вести нам одним… тебе и мне.
И без того темные глаза Фейс еще больше потемнели и расширились.
— Дейн, — нежно сказала она, — я не могу допустить, чтобы ты стольким рисковал из-за меня. Ведь твое будущее…
Он посмотрел на нее с глубокой нежностью.
— О чем это ты? — спросил он, и в голосе его зазвучала искренняя убежденность. — Решение принято. И не я сам пришел к этому решению, меня привело к нему самое важное дело, какое мне когда-либо довелось вести, а также те дела, которые оно олицетворяет собой.
— Ох, Дейн, как я тебя люблю! — воскликнула Фейс. Она поцеловала его и склонила голову к нему на плечо.
— Видишь ли, — начал он сухим официальным тоном, — твое дело похоже на шекспировскую пьесу. В нем скрыто еще одно дело, а в том деле — еще одно. Ответчицу не только схватили на улице как иностранку и заперли в камере без права общаться с внешним миром, нарушив в отношении нее закон о неприкосновенности личности, — вопрос куда страшнее и запутаннее, и заключается он в следующем: в каких преступлениях будет обвинена ответчица. Представь себе на минутку: каким-то образом стало известно, что комиссия давным-давно решила обвинить ответчицу в неуважении к конгрессу. Выяснилось также, что исполнительные власти намерены потребовать от суда присяжных обвинения ответчицы в обмане и клятвопреступлении. И вот теперь различные канцелярии и организации затеяли между собой свару, оспаривая друг у друга лавры первооткрывателя преступника. Я не говорю «вероятного преступника», нет, они убеждены в виновности своей жертвы. Итак, идет борьба за право ее осудить. Завтра утром история Фейс Вэнс появится во всех газетах, и все комиссии, организации и канцелярии будут претендовать на то, что именно они разоблачили ее. Ответчица станет знаменитостью, и в прессе будут утверждать, что еще немного, и она свергла бы правительство… — Он помолчал, переводя дух.
Фейс понимала, почему он принял такой тон — она еще больше любила его за это, но уже не нуждалась в том, чтобы ей рисовали ее трагическое положение, смягчая краски.
— А какая кара ждет меня за все эти… преступления?
Он вздохнул.
— Если хочешь, мы потом можем заняться подсчетом. В итоге, должно быть, получится штраф на сумму куда большую, чем то, что мы имеем, и тюремное заключение на срок куда больший, чем мы можем прожить.
Фейс вскочила с койки и принялась метаться по комнате, потирая рукою лоб и глаза. Наконец она выкрикнула:
— Да какое они имеют право?
— Имеют и пользуются им. Но не думай, что мы будем сидеть сложа руки. Нет, не будем! Мы обратимся к общественному мнению. И народ будет за нас. Они забыли о народе. Сенатор Кахилл начеку… Аб Стоун организует национальный рабочий комитет… Группы охраны гражданских свобод выступят по твоему делу… и потом есть ведь множество судебных инстанций, где мы можем дать бой.
— Да, но сколько на это потребуется времени? — спросила она дрожащим голосом.
Он мотнул головой.
— Столько, сколько надо, чтобы выиграть дело! Но ты должна быть готова к этому.
— Послушай, Дейн, — сказала она, прислонясь в изнеможении к белой кафельной стене, — я одного не могу понять: почему они заперли меня здесь, на этом острове?
Он помедлил.
— Они намерены выслать тебя.
— Выслать?.. — Казалось, она не понимала, о чем он говорит. — В Испанию… к Франко? Да разве они могут? — Теперь в ее словах звучало подлинное смятение.
Он глубоко вздохнул и знакомым ей жестом сложил вместе кончики пальцев.
— Могут. Могут выслать тебя, вместо того чтобы выдвигать различные обвинения. Или могут выждать, попытаются обвинить тебя, приговорить к наказанию и тогда уже выслать. Они считают, что победа в любом случае на их стороне. Мило, верно? Но мы будем бороться и против этого. Ты будешь бороться не только за себя, но и за то, чтобы у тебя была родина. Ведь этот остров своего рода ничья земля.
Она медленно подошла к зарешеченному окну и остановилась, глядя на низкие дождевые облака; на лице у нее было такое выражение, точно она не могла понять, что же с ней происходит. Откуда-то донесся плач ребенка — звук этот царапнул ее по сердцу. Годы… на ее защиту могут потребоваться годы, годы, за которые Джини успеет вырасти. И Фейс охватило непреодолимое желание увидеть Джини, обнять ее, узнать, не забыла ли она свою маму. Что она скажет ей, своей девочке? Не забывай меня! Не забывай, что я люблю тебя, Джини! Ведь я твоя мама…
— О чем ты думаешь? — спросил Дейн необычным для него хриплым голосом.
— О моей девочке, — просто ответила Фейс, — и о том, что станет с ней, когда меня отправят в Испанию.
Он помрачнел и крепко сжал губы.
— Но ведь тебя же еще не отправляют.
В облаках образовался просвет, и лучи заходящего солнца на миг озарили багряным светом статую Свободы, возвышающуюся над бухтой.
