Питер Робинсон - С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА
Сегодня у меня вновь та же самая работа, которую я оставил, пойдя в бизнес-школу: пишу статьи. Эдита на верху блаженства. Ей представляется, что я возмужал.
Год промаявшись без работы, Конор нынче трудится в Дублине, для одного из азиатских банков, руководя первым в истории их компании отделением в Европейском Сообществе. У них с женой родилось еще двое детей и хотя они купили себе просторный дом в Дублине, Конор до сих пор держит глаз востро, чтобы не пропустить шанс найти работу где-нибудь в Нью-Йорке или Сан-Франциско. "Своего рода ирландская болезнь, — так говорит Конор. — Когда мы в Штатах, льем слезы, что, мол, живем вдали от дома. А оказавшись дома, тоскуем по Штатам".
Филипп превратился в одного из наиболее признанных на Голдман Саксе экспертов по Восточной Европе. Каждый день, проведенный в Братиславе или Будапеште, он компенсирует уик-эндом в Париже. Если получается. "Я все еще скучаю по калифорнийским женщинам, — говорит Филипп. — А эти француженки… Впрочем, могло быть и хуже".
Хотя все еще на Саломоне, который вновь превратился в одного из лидеров Уолл Стрита, Джо ищет себе небольшую компанию где-нибудь рядом с Хартфордом. Он хочет ее купить, чтобы можно было наконец обустроить уравновешенный и спокойный семейный очаг. "Джулия до сих пор не уверена, — говорит Джо, — но вроде склоняется к тому, что через год-два можно будет начать подумывать о нашей свадьбе".
У Дженнифер Тейлор, которая по-прежнему работает на Дженерал Миллз, роман с вице-президентом Северо-Западных авиалиний, еще одной крупной компанией из Миннеаполиса. "Да нет, я уверена: он то, что надо, — говорит она. — Но сейчас что делать? Продолжать работать или уйти и завести пятерых детей, как моя мама?"
У Сэма Барретта магазин в Майями, для виндсерфингистов.
Бывшая соседка Сэма, Луиза Пеллигрино, работает на Агентство по охране окружающей среды в Вашингтоне.
Руперт Дапплин трудится на МакКинзи. Первый год он провел в Лос-Анджелесе, потом переехал обратно в Лондон. "Знаешь, странно — говорит он, — но я отчего-то начал скучать по лондонскому туману".
Дзэн вернулся в Осаку, все еще на Мицуи, и ожидает, что это продлится до самой пенсии. "Хорошие новости! — гласила последняя его открытка. — Может быть, повышение на следующий год! Может быть, перееду в Австралию!"
Гуннар Хааконсен в Нью-Йорке, работает на Морган Стенли, в латиноамериканском отделе, одном из наиболее престижных и прибыльных подразделений фирмы. Мистер Корифей сделал свой квантовый прыжок.
После нашего выпуска прежний декан бизнес-школы ушел на пенсию, сейчас там новый: Майкл Спенс. Он внедрил несколько изменений, как среди преподавателей, так и в части учебной программы. В общем и целом, как информирует меня профессор Хили, Спенс пытается сделать бизнес-школу более практичной. "Но не такое это простое дело. У него постоянные стычки с теми, кто полагает, что школа существует лишь ради их собственных исследований".
Я до сих считаю, что одна из довольно возмутительных черт американской системы образования заключается в том, что, например, Стенфорд выпускает своих студентов в бизнес-мир, даже и не пытаясь ознакомить их с интеллектуальным фундаментом свободного рынка: не настаивает, для примера, чтобы студенты читали принципиальных теоретиков свободного рынка типа Адама Смита или Фридриха ван Хайека или, если на то пошло, принципиальных оппонентов свободного предпринимательства, включая Карла Маркса. И все же возникает впечатление, что сегодняшний Стенфорд в целом улучшился. (В двух последних обзорах "Ю-Эс Ньюс" Стенфорд занял первое место в предпоследнем году, и второе — годом позже. "Бизнес Уик", впрочем, недавно опубликовал результаты опроса, где Стенфорд стоял на седьмом месте). Кроме того, похоже, что война в Стенфорде между прикладной и теоретической стороной, между практикой и академической наукой, все еще бушует, как и раньше.
Так что же, стоила ли овчинка выделки?
Нет, если видеть в бизнес-школе верную и легкую дорогу к богатству. За пару лет после выпуска только один из наших однокурсников, насколько мне известно, а именно, Джон Лайонс, Мистер Совершенство, проявил себя по-настоящему крупно. После Стенфорда Джон вернулся в Леопард Секьюритиз. На второй год работы, в возрасте двадцати девяти лет, у него уже было $5 миллионов. Ни один из остальных студентов нашего курса даже близко не подошел к такой отметке, причем в случае Джона еще не ясно, обусловлен ли такой успех бизнес-школой. Стивен как-то заметил, что Джон работал на эту же фирму еще до прихода в Стенфорд. "Вместо того, чтобы утверждать, дескать, бизнес-школа научила его, как сделать $5 миллионов, — говорит Стивен, — вполне возможно, что два года Стенфорда стоили ему $10 миллионов".
Однако, хотя администрация Клинтона и поднимает налоги на «богатых», большинство из моих однокурсников определенно могут делать, по моим оценкам, в среднем $100 000 за год, причем, пожалуй, четверть класса, в основном инвестмент-банкиры, станут зарабатывать более $150 000. И все же большинство из этих молодых мужчин и женщин еще до прихода в Стенфорд уже, вероятно, двигались в сторону верхнего эшелона среднего класса. "Эта бизнес-школа принимает уже проявивших себя людей, — как-то высказался профессор Хили, — дает им пару лет поиграться на солнышке, а потом на свой счет записывает все их последующие успехи".
Что же действительно дал нам Стенфорд?
Для начала — верительные грамоты. Ни Стив Джобс, ни Роберт Максвелл, ни Руперт Мердок никогда не предложили бы мне работу, если бы я не готовился на тот момент стать выпускником бизнес-школы. (В случае Руперта Мердока я за такое свое заявление отвечаю полностью. Двумя годами раньше, перед приходом в бизнес-школу, я уже писал Мердоку в поисках работы, но в ответ не получил даже почтовой открытки с отказом). Называйте степень МБА как хотите, хоть сигнальным вымпелом, хоть — как выразился профессор Хили — профсоюзным билетом для яппи, суть дела не меняется. Эта степень работает.
Чуть ли не для половины нашего выпуска бизнес-школа стала также шансом фундаментально изменить курс профессиональной карьеры: дала возможность «лирикам» и имевшимся среди нас врачам и инженерам перейти в совершенно новую для себя область. Бизнес-школа позволила Филиппу переключиться с юриспруденции на бизнес. Она вытащила Конора из госслужбы и запустила его в финансы. И пусть я сам вернулся к писательской работе, я тоже смог совершить определенный переход, вооружив себя знаниями, чтобы писать не только о политике (весь мой багаж до Стенфорда), но и о мире бизнеса.
Для той половины однокурсников, что вернулись в те банки и консалтинговые фирмы, откуда пришли, Стенфорд дал образование, которое по меньшей мере расширило границы их опыта. Гуннар Хааконсен несомненно тратил бы все свое время, изучая финансы — если бы только это ему позволили. Стенфорд заставил Гуннара приобрести как минимум базовые знания о производстве, маркетинге и прочих дисциплинах.
Ряд студентов обнаружили, что Стенфорд привил им больше самообладания и уверенности. "Я раньше все время терялась перед людьми со степенями, — сказала Дженнифер Тейлор незадолго до выпуска. — А теперь нет, у меня уже своя степень". Все из нас, думается мне, обнаружили, что Стенфорд изменил наш стиль мышления, сделав его более строгим и взвешенным. Даже сегодня я могу читать ежегодный финансовый отчет какой-нибудь корпорации или проспект инвестиционного фонда на довольно высоком уровне, и за это мне остается только благодарить Стенфорд, за его неумолимый упор на цифры, цифры, цифры…
Для многих из моих однокурсников те люди, которых они узнали в Стенфорде, сейчас представляют собой настоящую экономическую выгоду, как это и предсказывал Джо. На протяжении десяти месяцев у Мердока, к примеру, мне неоднократно звонили однокурсники, ныне инвест-банкиры, которым требовалась информация о планах Мердока, причем в паре случаев я сумел им помочь. Такого рода легальный, неформальный обмен информацией крайне важен для тех, кто активен в мире бизнеса, особенно на Уолл Стрите. Словом, Стенфорд дал нам контакты.
А еще он подарил нам друзей. Мы с Конором и сейчас порой ведем долгие телефонные беседы, между Дублином и Штатами, подобно тому, как это было, когда он жил в своей квартире в Сан-Франциско, а я — в домике в Портола-Вэлли. С Джо мы видимся, когда я попадаю в Нью-Йорк. Сообща с Эдитой мы обмениваемся рождественскими открытками с Филиппом, Дженнифер, Сэмом и двумя десятками других бывших однокурсников. Они по-прежнему представляют собой в моих глазах самую впечатляющую группу людей, которых я когда-либо встречал, и это наследие — стенфордскую дружбу — я ценю как подлинное сокровище.
Но все же, чтобы показать, в чем именно для меня был самый главный выигрыш от бизнес-школы, надо на минуту отвлечься и поговорить про сорокового по счету президента.
