Хербьёрг Вассму - Стакан молока, пожалуйста
Артур взял со стола два грязных стакана, сполоснул их над раковиной и протянул Дорте, чтобы она их держала. Потом наполнил стаканы красным вином, выражение лица у него сделалось солидным и важным.
— Я не пью вина, — пробормотала Дорте.
— Что? Но это вино особенное! — Он отставил бутылку и протянул Дорте стакан.
— Спасибо, не надо! — сказала она, но все–таки взяла стакан, чтобы он не упал.
— Глупости! Все женщины любят вино! За твое здоровье! — сказал Артур и подтянул Дорте к тахте. Потом принес бутылку и стал пить, широко улыбаясь и причмокивая языком.
Дорте поднесла стакан к губам, но пить не стала.
— Просто не верится, что ты все–таки приехала! Ущипни меня за руку или за задницу, чтобы я в это поверил! — сказал он и прижал ее к себе, при этом одним глотком опустошив стакан наполовину. Потом отпустил ее и налил себе еще.
— Квартира? Наверху? Можно смотреть?
— Сейчас? Нет, может быть, попозже… Мы это устроим.
— Какая? — спросила Дорте, стараясь не приглядываться к этой комнате.
— Красивая. Уютная… Что тебе еще надо?
— Много комнат?
— Да! Несколько комнат! Здесь ведь только эта…
— Ванная? Своя ванная?
— Конечно, там есть ванная! Кафель! Ванна! Все, что положено. Да, черт подери! Вот только отделку закончат. Там будет совсем иначе, не то что здесь!
— Здесь много жить?
— Здесь, в доме? Пока еще нет. Но понемногу дом заселяется. И это понятно. Лучший район… Спокойный. За тебя!
— Спокойный? — Дорте подняла стакан, но пить не стала.
— Ну да, я имею в виду, что женщинам здесь ходить неопасно, — сказал он со смехом человека, не совсем понимающего, что он говорит.
— А мужчина? На улица. С собака? — неожиданно для себя спросила Дорте.
— Собак и мужчин тут навалом. — Он засмеялся. — Да наплюй ты на них! Ты что, собак боишься?
— Не знаю.
— Забей ты на них! Они не кусаются.
— А река? Видеть реку оттуда… сверху? — спросила она и показала на потолок.
— Реку? Не–е… Не думаю. Может быть, фьорд.
— А что это шуметь? Вода? — Она согнула ладонь раковиной и приложила к уху, в надежде, что он поймет. Говорить по–норвежски было трудно. Но через это надо было пройти. Надо упражняться. Это она понимала.
— Не–е… наверно, это шум с улицы, — сказал он и подозрительно посмотрел на нее. Потом встал и с треском поднял бумажную штору. Открыл окно, насколько позволяла решетка, повернулся к Дорте и прислушался. Она тоже подошла к окну. Он не ошибся. Это был ровный гул уличного движения. Шорох резины на мокром асфальте. Постукивание обуви.
— Почему? — спросила Дорте и показала на решетку.
— Ах, это! Ну это чтобы никто сюда не влез. А то они быстро. Слишком близко к земле. Некрасиво, конечно… Ты это имела в виду? Зато надежно. Чертовски надежно! — сказал Артур с удовлетворением и захлопнул окно.
— Почему? — опять спросила она и показала на бумажную штору.
— Каждый человек имеет право на личную жизнь. Но там наверху можно танцевать в одних трусах, — сказал он и опустил штору. — Иди сюда, садись! — Он снова подвел ее к тахте.
— Когда я начать работать в закусочная? — спросила она.
— Мы еще успеем об этом подумать! — быстро ответил он и погладил ее по щеке.
— Ты обещать!
— Да–да! Но ты приехала раньше, чем я ожидал.
— Надо работать. Ты понимать?
— Господи, конечно! — сказал он и похлопал ее, словно она была диванной подушкой.
— Не потерять себя, — пробормотала она в пространство, не понимая, откуда взяла эти норвежские слова.
— Как это?
— Другие хотят… Как это называть? Хотят, чтобы я делать… И конец — я ничто. Как это называть? — с отчаянием прошептала она.
— Нет, не понимаю. Но ты говори, в конце концов я пойму.
— Я становиться только вещь! — вдруг воскликнула она.
Артур засмеялся. Но Дорте слышала, что в его смехе нет презрения, просто он наконец сообразил, что она пытается ему сказать. Она повернулась к нему, хотела улыбнуться. Хорошо бы он был более привлекательным! Когда он ее обнял и притянул к себе, она ощутила тепло его тела как нечто чужое, почти отталкивающее. Вскоре он отпустил ее, поднял стакан и одним глотком выпил вино. Она тоже подняла свой стакан, чтобы не раздражать его, но он, не глядя на нее, налил себе еще.
— Тебе не нравится мое вино? — спросил Артур. — Я, знаешь, не каждый день покупаю вино в магазине.
— Я не переносить вина.
— А что же ты переносишь?
— Стакан молока, пожалуйста!
Он откинул голову и громко захохотал.
— Чего нет, того нет! Один–то стаканчик вина можно выпить!
— Нет! — быстро сказала она и, не думая, продолжала: — Я быть больница.
— Лежала в больнице? Ты что, алкоголичка?
— Алкоголичка?
— Ну да. Тот, кто постоянно пьет? — спросил он удивленно, но с уважением в голосе.
— Нет… Я хотеть… покончить… со всем.
— Покончить? Лишить себя жизни?
Она не знала, как ему ответить. Нужные слова были только в литовском.
— Вот черт! И как же ты это сделала?
— Река…
— Так ты пыталась утопиться? — с уважением возгласил Артур. Он вздрогнул и быстро выпил еще.
То, что он сказал, вообще–то не имело для Дорте значения. Главное — ее поняли.
— И что же сказала твоя мамаша, когда ты бросилась в реку?
— Она не знать. Она в Литва.
— А я думал, ты из России?
— Россия и Литва, — объяснила она. — Мама переживать папина смерть. Вера, сестра, не иметь работы.
— Надо сказать «у сестры нет работы»! А ты просто говоришь подряд все слова. — Ему хотелось помочь ей, он продолжал: — А почему у нее нет работы?
— Маленький город. Надо ехать прочь.
— Знаешь, я начинаю все больше и больше тебя уважать. Ты не только красивая, ты даже в больнице побывала и пыталась покончить с собой! Почему ты это сделала? — Он провел пальцем под носом.
Дорте опустила глаза и пригубила вино, помедлила, потом отставила стакан и попыталась найти слова.
— Дыра? Да! Черная дыра! Наконец я быть только простыня… Я все мыться и мыться. Но это не помогать. Все было грязь. И темно. И тогда… я больше не мочь.
— А что случилось? Я имею в виду… когда тебе стало невмочь? — живо спросил он, как будто она читала ему вслух или рассказывала интересную историю. Это заставило ее искать новые слова. По–всякому крутить их. Пробовать или отбрасывать. Начинать снова. А Артур сидел и внимательно ее слушал. Иногда он поправлял ее, чтобы слова шли в правильной последовательности. Или помогал найти более подходящее слово. Это было вроде игры. И эта игра сближала их.
Дорте рассказала, что это случилось тихим и ясным вечером. В окно машины она видела пару, которая шла, обнявшись, и выглядела очень счастливой. Сперва Артур запротестовал — не может человек быть так завистлив, чтобы только от этого бросаться в реку, но в конце концов все–таки понял ее. Она увидела людей небезразличных друг другу. Не одиноких. А вот она — одинока.
Дорте продолжала рассказ. О том, как мужчина, которому принадлежал автомобиль и который был о'кей, остановил машину в кустах у реки. Артур помог ей вспомнить слово «парковка». И она рассказала ему о крике. Она плохо все помнила, но крик был очень громкий. Она до сих пор помнит тот ночной крик. Или, возможно, то был какой–то другой крик…
— Что эта сволочь себе позволила? — спросил Артур, он слушал с открытым ртом. Передний зуб у него был сломан. Обломок был темного цвета.
Раньше Дорте этого не замечала, и ей захотелось спросить, как это случилось. Но с этим можно подождать. Ей и без того было трудно искать слова для истории, которую она рассказывала. Она поведала ему, что сбежала из автомобиля, даже не получив деньги. Думала только о том, как бы убежать. Подальше от всего. Было темно, но слышался шум реки. Она как будто вернулась домой, в Литву, объяснила Дорте. И пока она говорила, казалось, что она рассказывает не о себе, а о ком–то другом.
— Бедная девочка! Вот сволочь!
Ей пришлось объяснить ему, что как раз этот человек вытащил ее из реки, иначе бы она здесь не сидела. Он, конечно, богатый. Потому что машина у него была большая, блестящая и с кожаными сиденьями. Они промокли. И одежда, и она сама. И все–таки он отвез ее чуда, где ее приняли и сделали ей укол. Слава богу, что не опоздали, потому что горло у нее уже не выдерживало этого крика. Оно болело, как будто у нее была ангина. Но на следующий день или через день, она точно не помнит, ей пришлось уйти из больницы, потому что ее кровать понадобилась кому–то другому.
— Ну а дальше? — Он жаждал продолжения.
Тут ей пришло в голову, что надо рассказать, как она влезла в больничный шкаф за таблетками, которые положили бы всему конец. На самом деле этого не было, но Артур слушал с таким интересом, что она подумала, что так могло бы быть. Он сидел с открытым ртом и кивал или помогал ей найти нужные слова, чтобы продолжить историю. Врачи, суматоха, промывание желудка. Когда она умолкала, он сам придумывал, что происходило дальше. Они, каждый на свой лад, вместе рассказывали эту историю. Он предлагал разные варианты и довольно хмыкал, если они подходили. Но он считал, что с ее стороны было глупо сбежать оттуда.
