Любовь и пепел - Маклейн Пола

Пока мы ехали и ни о чем не думали, свободные, как пыль на ветру, японцы бомбили Перл-Харбор. Америка наконец-то вступила в войну.

Часть 6. Время пепла

(Декабрь 1941 — июнь 1944)

Глава 59

Нападение не было внезапным — так не бывает. За лето и осень напряжение между странами значительно выросло. Рузвельт предупреждал, что Соединенные Штаты будут вынуждены «предпринять шаги», если Япония нападет на соседние страны. Япония в ответ заявила, что будет вынуждена предпринять собственные шаги, если Соединенные Штаты не прекратят экономическую блокаду. Мы все готовились к худшему, и именно поэтому Рузвельт направил тихоокеанский флот и несколько бомбардировщиков в Перл-Харбор. Мы с Эрнестом видели их собственными глазами, когда проплывали мимо Гавайев по пути на Восточное побережье. Восемь линкоров, три крейсера, три эсминца и почти двести самолетов выстроились в клин, как утки, и ждали команды — наш лучший военный арсенал и самая ясная цель, какую только можно было себе представить.

Одновременно были нанесены удары по удерживаемым США районам: Филиппинам, Гуаму, Малайе, Сингапуру, Гонконгу и острову Уэйк. Было абсолютно невыносимо думать о потерянных жизнях, и еще невыносимее думать о будущем. Рузвельт наконец призвал к оружию. Были мобилизованы десятки тысяч молодых людей, достигших двадцатилетнего возраста. Бамби совсем скоро должно было исполниться двадцать, и мы не могли перестать думать об этом, когда возвращались в «Финку», чтобы провести Рождество вместе с мальчиками.

— Я не боюсь, — сказал Бамби.

— Зато я боюсь за нас обоих, — ответила я ему. — И твоя бедная мать. — Я тряхнула головой и закурила. С этим славным мальчиком ничего не могло случиться. Просто не могло.

— Может быть, все закончится раньше, чем мы думаем. — Но я видела, что он ни на секунду не поверил в свои слова. Никто не поверил.

— Просто возвращайся в университет и оставайся там, хорошо? — попросила я, когда Эрнест вошел в комнату.

— Что здесь происходит?

— Марти беспокоится обо мне. — В голосе Бамби не было ни малейшего раздражения. — Ничего, я не возражаю. Она мне как вторая мать.

Без всякого предупреждения на глаза навернулись слезы. Я повернулась так, чтобы Эрнест не мог их увидеть, удивленная тому, как сильно его слова меня тронули. Но правда заключалась в том, что я действительно необычайно глубоко привязалась к каждому из этих трех мальчиков. Они поселились в моем сердце, и этого уже не изменить.

Позже вечером, когда мальчики легли спать и в доме стало довольно тихо, я села почитать. Эрнест пришел ко мне. По выражению его лица я поняла, что он чем-то обеспокоен.

— Может быть, сейчас самое время завести семью. Мы постоянно говорим об этом.

— В стране в состоянии войны? Хуже времени не придумаешь.

Он тяжело опустился на стул рядом со мной.

— Тогда когда?

— Не знаю, Зайчик. Давай закроем эту тему, иначе тебе будет только хуже.

— Да, будет. Как может быть иначе? — В его голосе слышались хорошо знакомые нотки. Он готовился к драке, желая выпустить пар.

Я сама все время так же поступала, но в этот раз, когда он так напряжен, не собиралась кусать его в ответ. Так я никогда не выиграю.

— Мы заведем детей, обещаю, — сказала я как можно нежнее. — Я знаю, как сильно ты хочешь дочь.

— Я хочу. Да… в этом и проблема, верно? Если бы ты хотела ребенка, он бы у нас уже был. Ты просто притворяешься.

— Эрнест, это неправда…

Но он уже вышел из комнаты, а я осталась наедине с его словами, которые отскочили от закрытой двери и эхом вернулись ко мне, бросая вызов.

Хотела ли я ребенка? Хотела ли? Должна признаться, что мечта казалась мне идеальной, покуда оставалась мечтой, маячившей перед нами, как мираж оазиса. Наша дочь с моими волосами и жаждой приключений, с умом Эрнеста и его карими глазами. Она ловит рыбу вместе с ним на рифе или босиком с вплетенной в косу орхидеей карабкается по тропинке за домиком у бассейна. Да, эта фантазия была прекрасна, но, когда я представила себе, какой будет жизнь с ребенком, я напоролась на правду, как на осколок острого рифа под водой. Эрнест любил своих детей, но у него оставалась свобода, он мог охотиться и рыбачить с ними на каникулах и просто наслаждаться их обществом, в то время как Паулина и Хэдли заботились о них ежедневно, особенно когда дети были совсем маленькими. Они беспокоились, чтобы сыновья были накормлены и сыты, их слезы вытерты, ободранные коленки перебинтованы, признания выслушаны, зубы почищены, а уроки сделаны.

Этот список можно было продолжать бесконечно. И все эти обязанности легли бы на мои плечи. Мне и так приходилось бороться за свою работу. С ребенком все это отойдет на второй план, а для Эрнеста ничего не изменится. Исчезнет возможность путешествовать одной, но когда Эрнесту понадобится куда-нибудь поехать, он это сделает. Он поедет, потому что я-то останусь дома и буду ухаживать за нашим ребенком, обеспечивая его всем необходимым. Возможно, было немного эгоистично с моей стороны тянуть с этим решением, но мне необходимо было осознать, от сколького в жизни я действительно готова отказаться.

В тот год рождественского духа мы не ощущали: праздник казался мрачным, и когда он закончился, все испытали лишь облегчение. Эрнест по-прежнему не писал. И хотя я сказала матери, что ему можно больше и не писать ничего нового, поскольку «По ком звонит колокол» отлично продавался и оставался одной из самых успешных книг, которые видел мир, Эрнест прежде всего был писателем. Ему нужно было работать, чтобы чувствовать себя целостным и уверенным. Но когда я спрашивала, как он, Эрнест лишь отвечал, что с ним все в порядке.

— Я просто не нашел подходящей темы.

— Значит, ты не боишься? — это было моим новым опасением. — Думаешь, когда ты будешь готов, тема появится?

— На чьей ты стороне? — прищурившись, спросил он.

— На твоей, конечно. Как обычно.

— Я не переживаю. Книга всегда оставляет у меня ощущение, что я на какое-то время потерян. А эта отняла у меня очень много. Вот и все.

Я хотела ему верить, но не могла. За последние полгода Эрнест набрал десять или пятнадцать фунтов, а кожа под загаром казалась желтоватой. Он только что смешал свои третий мартини, хотя время было едва за полдень.

— Просто попробуй поработать завтра, — сказала я, хотя часть меня знала, что не стоит давить на него. — С чего-то надо начинать.

— Теперь ты наставляешь меня? Забавно. — Его голос звучал язвительно.

Я почувствовала, как предостерегающе стало покалывать в затылке, и проглотила слова, которые должна была сказать. После этого я еще долго ощущала их во рту, как маленькие обжигающие камешки.

Глава 60

Однажды Эрнест вернулся домой из однодневной поездки в Гавану с двумя извивающимися большими кошками под рубашкой.

— Это Добрые Намерения, — сказал он, указывая на темно-коричневую кошку с серыми полосками и плюшевым хвостом, напоминающим метелку для пыли. — Нам бы они здесь пригодились, как думаешь?

— Определенно. — В глубине души я гадала, имело ли это отношение к нашему несогласию по поводу рождения ребенка, но благоразумно решила не поднимать этот вопрос снова. — А кто ее подружка?

Обе кошки спрыгнули с рук Эрнеста и, прижавшись носами к полу, принялись что-то обнюхивать. Вторая была насыщенно серой, как грозовая туча, а мордочка у нее была поменьше.

— Эта? — Он коснулся тощего бока кошки носком кроссовки. Животное изогнулось дугой, напоминающей лук, а затем упруго разогнулось. — У этой милой кошечки нет друзей.

— Одиночка.

— Именно. — Он усмехнулся.

— Бедные, милые, голодные создания. Где ты их нашел?

— Они боролись за проржавевшую банку бобов в переулке за «Флоридитой».

Я опустилась на колени и стала ждать, когда одна из них подойдет ко мне.