Толпа - Эдвардс Эмили

— И вся ваша семья, все пять человек были зарегистрированы как его пациенты — вплоть до его ухода на пенсию? Напомню, это случилось пять лет назад, когда вашей дочери было два года. Верно?

— Да, все верно.

Адвокат склоняет голову набок — профессиональная привычка, чтобы казалось, будто он и слушает, и в то же время не уверен в правдивости того, что слышит.

— Я бы хотел напомнить суду, что доктор Паркер, к сожалению, сейчас находится в клинике. У него тяжелая формы деменции, поэтому он не может выступить в качестве свидетеля.

Он снова поворачивается к Элизабет, и иглы глубоко внутри начинают дергаться и колоть ее.

— Не могли бы вы рассказать суду, что именно доктор Паркер, ваш опытный и заслуживающий всяческого доверия врач, посоветовал, когда вы говорили о судорогах, случавшихся у вашей дочери в младенчестве?

— Он сказал, что ее нельзя вакцинировать.

Адвокат слегка поворачивается, чтобы обратиться непосредственно к судье Бауэру и повторить то, что сказала Элизабет:

— Доктор Паркер сказал, что ее нельзя вакцинировать.

Иглы колют все сильнее, они словно стали еще острее от того, что много лет их загоняли все глубже. Адвокат вновь обращается к Элизабет, и его губы складываются в едва заметную улыбку, когда он говорит:

— Но это ведь неправда, миссис Чемберлен, не так ли?

На местах для публики кто-то кашляет. Краем глаза Элизабет видит, как сидящий на скамье Джек напрягся. Он тоже чувствует эти иглы?

— Доктор Паркер, возможно, и принадлежал, как вы сказали, к «старой школе», но он был педантом и оставался после работы, чтобы внести записи в электронную систему Национальной службы здравоохранения. Я получил записи, сделанные им 13 июля 2013 года. Эти записи касаются вашего визита к нему, когда вы обсуждали вакцинацию вашей дочери. Чтобы освежить вам память, я зачитаю все, что записал доктор Паркер об этой встрече шесть лет назад.

Элизабет заставляет себя сохранять непроницаемое выражение лица. Кажется, что все присутствующие, от судьи Бауэра до пожилой женщины на местах для людей с ограниченными возможностями, стали теперь единым целым. Они задерживают дыхание, пока адвокат медленно и четко читает:

— «Состоялась долгая откровенная беседа с пациенткой по поводу ее страха вакцинировать дочь из-за фебрильных судорог, вызванных рецидивирующей инфекцией в среднем ухе, см. записи выше. Я четко дал понять, что, несмотря на отдельные случаи, когда вакцинация может повысить риск фебрильных судорог у младенцев, уже перенесших такие судороги, причин для беспокойства нет. Ее дочь может быть вакцинирована без опасных последствий. Она боялась, что после вакцинации у дочери могут повторно начаться судороги. Я успокоил ее, заверив, что это ее выбор и что благодаря высокому уровню вакцинации очень вероятно, что ее дочь будет защищена коллективным иммунитетом. Порекомендовал пациентке не торопясь все обдумать и, если потребуется, обратиться ко мне или к другим врачам за дополнительной консультацией».

Все замирают. Люди в зале сидят неподвижно, казалось, они даже не пытаются вдохнуть. Но адвокат не останавливается. Он повторяет отдельные слова, словно хочет, чтобы все присутствующие их поняли:

— Она боялась… Это ее выбор… Ее дочь могла быть вакцинирована без опасных последствий.

Наступает долгая и глубокая тишина. Первыми ее нарушают удивленные возгласы журналистов, за которыми следует стрекотание клавиатур. Из публики, осознавшей масштаб произошедшего, раздаются ропот и вздохи, и кто-то — возможно, Джеральд — кричит: «Какого?..»

Элизабет дико озирается по сторонам. Все уставились на нее, кроме Джека, закрывшего лицо руками. Он не может смотреть, как адвокат, не получая никаких комментариев от судьи, изумленного не меньше остальных, с довольной улыбкой подходит к Элизабет и спрашивает:

— Скажите, миссис Чемберлен, вы последовали совету доктора Паркера? Вы консультировались с другими врачами по поводу этого жизненно важного решения?

Мысли Элизабет мечутся у нее в голове.

— Вы консультировались с другими врачами, миссис Чемберлен?

— Нет, не консультировалась, но я…

— Однако в том же году вы водили сына к трем разным специалистам по поводу легкого кожного заболевания. Верно?

Элизабет хмуро смотрит на него. Обращенные к ней взгляды публики больше не кажутся дружелюбными.

— Еще один вопрос, миссис Чемберлен.

— Да.

— Вы решили не вакцинировать свою дочь, не так ли, миссис Чемберлен?

Она чувствует себя голой, разоблаченной, и эти глаза… Господи, все на нее смотрят. Она и не знала, что взгляды могут быть как голодные рты; они словно кусают и грызут ее.

— Прошу, миссис Чемберлен, ответьте на вопрос.

— Да.

— Вы решили не вакцинировать дочь по той же самой причине, по которой мои клиенты решили не вакцинировать свою. Потому что вы боялись — как боялись и мои клиенты. И вы сделали для своей дочери исключение.

На этот раз никто не слышит ответа Элизабет, потому что все кричат: кто на судью, кто на Элизабет, кто на адвоката, — а кто-то переживает маленький личный кризис, пытаясь осознать то, что произошло. Пристав поднимает руки, тщетно призывая к тишине.

Инстинктивно, как животное с уже перерезанным горлом, которое совершает последнюю, тщетную попытку спастись, Элизабет поворачивается к Джеку и Бет. Но Бет смотрит прямо перед собой, ее лицо застыло от удивления. Рядом с ней бесформенной грудой сидит Джек, спрятав лицо в ладонях. Элизабет поворачивается в другую сторону и видит… Она видит Брай. Брай поднялась со своего места, по ее лицу катятся слезы. Она не сводит глаз с Элизабет, но ее взгляд полон нежности. Элизабет понимает, что ей во что бы то ни стало нужно добраться к Брай — она будет в безопасности только рядом со своей подругой. Но тут пристав говорит, что она и Джек должны пройти в комнату ожидания. Элизабет не двигается, тогда он берет ее за предплечье, и все, что Элизабет может сделать, — это выкрикнуть имя Брай, пока ее уводят.

23 декабря 2019 года

Из окна кухни маленького коттеджа Эш наблюдает, как Брай и Альба собирают плющ для рождественских венков. Альба хочет сделать такой каждому, кого знает, включая соседскую собаку. Плющ здесь повсюду: оплетает щупальцами сарай, душит засохшую яблоню. Эш делает глоток кофе, через окно показывает Альбе два больших пальца, а затем включает вай-фай и садится за кухонный стол проверить почту, впервые за неделю. Когда суд закончился, они с Брай посоветовались и решили отключить вай-фай и телефон до тех пор, пока все не уляжется. Это оказалось проще, чем он думал. Жизнь стала гораздо спокойнее, и у него появилось больше времени, чтобы сосредоточиться на единственно важном: на семье. Мир за стенами коттеджа стал вызывать у него очень противоречивые чувства. Он почувствовал облегчение, когда они смогли вырваться из Фарли и через онлайн-агентство арендовали коттедж на девичью фамилию Брай, заплатив вперед. Пресса сюда не доберется, а вот Сейнтс-роуд, если верить Роу, которая изредка завозит им почту, до сих пор кишит журналистами.

Несколько минут уходит на то, чтобы удалить спам, отметить несколько писем, связанных с работой, и прикинуть, сколько посланий от прессы и друзей у него хватит сил прочесть. Он просматривает пару сообщений от старых приятелей из Лондона. Поразительно, сколько народу вылезло на свет словно мокрицы из-под камня, как только они с Брай — по крайней мере, юридически, — оказались оправданы. Конечно, пока газеты клеймили их как угрозу для детей, все молчали. Эш, не отвечая, удаляет приторные, вызывающие тошноту письма.

Открывает письмо от Розалин, адресованное им обоим. Оно больше напоминает открытку.