Розамунда Пилчер - Цветы под дождем и другие рассказы
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Так, безусловно, проще. — Он подбросил в костер еще веток, и снег зашипел, тая от вспышки огня. — Было очевидно, что на Рождество от вас ожидали решительного шага.
— Ты тоже это почувствовал? — Антония была удивлена. — Мне казалось, только я это заметила. Я еще уговаривала себя, что не стоит делать из мухи слона.
— Даже моя мама, всегда отличавшаяся здравым смыслом, подхватила эту заразу и пару раз намекнула на помолвку под Рождество и свадьбу в июне.
— Это было ужасно.
— Мне тоже так показалось. — Он ухмыльнулся. — Я тебе искренне сочувствовал.
При этих словах Антонии в голову пришла неожиданная мысль:
— Значит, поэтому ты решил устроить ту вечеринку?
— Ну, это было лучше, чем и дальше выслушивать сплетни. Все только и ждали, что вы с Дэвидом явитесь к родителям и со сверкающими глазами скажете: «У нас для вас чудесная новость, мы хотим сделать важное объявление…» — Он произнес это комичным тоненьким голоском, и Антония рассмеялась, исполненная тепла и признательности к нему.
— О Том, ты так мне помог. Сумел разрядить атмосферу. Можно сказать, спас мне жизнь.
— Да ладно тебе. До этого я только чинил ваши велосипеды и строил домики на дереве. Вот и решил, что пора предпринять что-нибудь более масштабное.
— Я никогда этого не забуду. Честно. Я у тебя навеки в долгу.
— Не стоит благодарностей.
Он продолжал подбрасывать ветки в костер.
— Мне надо постараться сжечь большую часть мусора до темноты.
Тут она вспомнила кое о чем.
— Ты сегодня приглашен к нам на ужин. Ты об этом знал?
— Разве?
— В общем, я тебя приглашаю. Обязательно приходи. Я все утро ощипывала фазанов, и если ты не придешь и не поможешь их съесть, мои усилия пропадут втуне.
— В таком случае, — отвечал Том, — я непременно приду.
Она постояла у костра еще немного, помогая Тому подбрасывать в огонь ветки, а потом, когда зимний день стал клониться к вечеру, оставила его заканчивать работу и побежала домой. По пути Антония заметила, что воздух стал мягче и задул, колыхая ветви деревьев, легкий западный ветерок. Иней на ветках начал таять и с них закапала вода. Облака у нее над головой расступились, и между ними проглянуло вечернее небо цвета аквамарина. Проходя через ворота, которыми заканчивалась подъездная аллея фермы Диксонов, она посмотрела на свой дом и увидела, что в окнах зажглись огни.
Жизнь потихоньку налаживалась. Снова дали электричество. Да и дальнейшее существование без Дэвида уже не так ее пугало. Она решила, что вернувшись домой, позвонит ему и расскажет об этом, чтобы он не терзался чувством вины, когда будет собираться в Валь-д'-Изер, и не оглядывался больше назад.
В воздухе ощущалось приближение оттепели. Возможно, завтра будет прекрасный день.
А сегодня вечером Том придет к ним на ужин.
Кузина Дороти
Ранним солнечным майским утром Мэри Берн проснулась в своей упоительно мягкой кровати в уютной спальне с обоями в цветочек, окруженная милыми сердцу вещицами. Сияло солнце, щебетали птицы, но еще в полусне Мэри ощутила, как в груди зашевелилась тревога. Черная и гнетущая, та самая, с которой она ложилась вечером в постель. За ночь она никуда не делась. Видно, так и просидела у нее на подушке.
Мэри повернулась на другой бок, зажмурила глаза, и внезапно ей захотелось, чтобы Гарри снова оказался рядом, чтобы он сказал: «Не волнуйся, ничего страшного, я что-нибудь придумаю». Но Гарри не мог этого сказать, потому что он умер. Умер пять лет назад, а через неделю их дочь Вики выходит замуж, и у Мэри нервы натянуты до предела, потому что свадебного платья до сих пор нет.
Она не знает, что делать, а вот Гарри всегда знал. С его смертью она лишилась не только лучшего друга и возлюбленного, но еще и снисходительного, терпеливого супруга, готового справляться с любыми проблемами.
Мэри всегда довольствовалась мелкими повседневными делами: домом, садом, воспитанием ребенка, оставляя все остальное на усмотрение мужа. Она ничего не смыслила в организационных вопросах. В местных комитетах от нее не было никакого толку, и она частенько забывала о том, что в воскресенье ее очередь украшать церковь цветами. Гарри устраивал праздники, заказывал уголь, выбирал домработниц, оформлял налоговые декларации, заправлял машины, а когда на двери отваливалась ручка, брал в руки отвертку и прикручивал ее на место.
Он же занимался и проблемами Вики. В детстве она была мила и очаровательна — прелестное существо, охотно составлявшее компанию матери; Вики с удовольствием шила одежду для кукол, пекла пряничных человечков и ухаживала за собственной грядкой в огороде. Однако в двенадцать лет она вдруг резко изменилась. В одночасье из послушной и серьезной девчушки Вики превратилась в колючего подростка, дерзкого и озлобленного. И за все — от тесных туфель до плохих оценок в школе — она теперь винила мать.
Эта странная метаморфоза сильно угнетала и расстраивала Мэри.
— Да что же с ней такое? — воскликнула она, обращаясь к Гарри после особенно резкой пикировки с Вики, завершившейся очередным оглушительным хлопаньем двери. — Такое впечатление, что я ей больше даже не нравлюсь. Ведь невозможно вести себя так с человеком, который тебе нравится.
— Она тебя обожает. Но Вики взрослеет. Пытается самоутвердиться. Думаю, она ревнует, потому что ты красивая и молодая, а не толстая и старая.
— В таком случае я перестану пользоваться косметикой и постараюсь набрать вес.
— И думать не смей! Это просто такой период. Но он пройдет. Дочери часто ревнуют к матерям.
— Откуда ты знаешь? У тебя же не было сестры. Одна только кузина Дороти.
— О прошу, не надо сейчас о ней.
Если между ними и возникали разногласия, то только по поводу кузины Дороти. Она была на добрый десяток лет старше Мэри и добилась гигантских, несопоставимых с ее небольшими достижениями успехов. Дороти сделала карьеру на государственной службе — в Министерстве иностранных дел. Она не была замужем, говорила на трех языках и работала в аппарате заместителя министра, сопровождая его в частых заграничных командировках. В перерывах между поездками в Женеву или Брюссель и заседаниями правительства в Уайтхолле она жила в служебной квартире неподалеку от «Хэрродс», куда ходила за покупками и в парикмахерский салон. Мэри никогда не видела, чтобы у нее из прически выбивался хоть один волосок. Одежда Дороти всегда была идеальна, туфли очень красивые и дорогие, а элегантная кожаная сумка, объемистая, словно мужской портфель, служила вместилищем главных государственных тайн — по крайней мере, Мэри так казалось.
